Была ли альтернатива? (Троцкизм: взгляд через годы) - Роговин Вадим Захарович - Страница 70

Сразу после этого в Политбюро поступили три заявления. В заявлении Троцкого подчёркивалась неправильность сепаратного использования некоторых неопубликованных писем Ленина при умалчивании о других. В изменившихся политических условиях выборочная публикация отдельных неопубликованных документов Ленина, по мнению Троцкого, могла возбудить подозрение в сознательной политике компрометации. Чтобы никто не мог использовать превратно ту или иную часть ленинского политического наследия, Троцкий предлагал собрать все неизвестные или недостаточно известные письма Ленина и передать их всем членам ЦК.

В заявлении Зиновьева и Каменева отмечалось, что предложение о рассылке письма Ленина 1917 года представляет попытку пустить его в ход как орудие внутрипартийной борьбы. В этой связи они ставили вопрос и о других письмах Ленина, в частности о письмах по национальному вопросу и «Письме к съезду», с которыми были ознакомлены только делегаты XII и XIII съездов, да и то лишь на слух. Поэтому эти ленинские работы некоторым членам и кандидатам нынешнего ЦК не известны в подлинном виде. Зиновьев и Каменев особо подчёркивали, что Ленин не сумел провести своего предложения относительно Сталина в жизнь только потому, что он не мог уже быть ни на XII, ни на XIII съездах партии.

Наконец, в заявлении Крупской отмечалось, что понятен интерес к письмам Ленина, особенно у некоторых вновь избранных членов ЦК и ЦКК, мало знавших его лично и совершенно не знакомых с его оценкой ряда товарищей. Некоторые члены ЦК и ЦКК не знают, может быть, даже о существовании целого ряда неопубликованных писем Ленина. Поэтому, если рассылать их, то все целиком, «иначе рассылка будет носить характер, который весьма возмутил бы Владимира Ильича»[578]. Крупская подчёркивала также, что совершенно необходимо опубликовать «Завещание».

На эти заявления Сталин и Рыков откликнулись «Замечаниями», направленными членам ЦК 24 и 27 апреля. Сталин писал, что на XIII съезде воля Ленина была выполнена, поскольку съезд обсудил «Завещание» по делегациям (хотя на деле такого обсуждения не было), что в «Завещании» Ленин поставил октябрьские ошибки Зиновьева и Каменева «на одну доску с ошибками Троцкого» (хотя упоминание о Троцком рядом с замечанием о «не случайности» «октябрьского эпизода» Зиновьева и Каменева было сделано Лениным лишь в связи с его требованием не «ставить в вину лично» Троцкому его «небольшевизм»). Вместе с тем Сталин заявил, что если Крупская предлагает опубликовать «Завещание», то он может «лишь поддержать требование Крупской об опубликовании документа»[579].

Ко времени июльского пленума в партии, особенно в среде оппозиционеров, уже довольно широко распространялись копии «Завещания» и писем Ленина по национальному вопросу. Партийный аппарат также желал прояснить для себя, что же на самом деле сказал Ленин в своих последних письмах («Оппозиция знает, а мы не знаем»). После длительного сопротивления Сталин был вынужден огласить эти запретные документы на заседании пленума ЦК и они попали в секретную стенограмму, которая печаталась для верхушки партийного аппарата.

Июльский пленум принял решение просить XV съезд отменить постановление XIII съезда о запрещении публикации «Письма к съезду» и затем опубликовать его в Ленинском сборнике. Таким образом, Сталин получил санкцию на сокрытие, хотя бы и временное, до XV съезда, «Завещания» от партии, что было крайне необходимо ему в период обострения внутрипартийной борьбы.

На июльском пленуме тринадцать оппозиционных членов ЦК и ЦКК (Троцкий, Каменев, Зиновьев, Крупская, Пятаков, Евдокимов, Лашевич, Муралов и другие) представили «Заявление», в котором подчёркивалось, что «ближайшая причина всё обостряющихся кризисов в партии — в бюрократизме, который чудовищно вырос в период после смерти Ленина и продолжает расти»[580]. В развитие этого положения в документе указывалось на «очевидное и несомненное последствие господства курса, при котором говорят только сверху, а снизу слушают и думают про себя, врозь, под спудом. Недовольные, несогласные или сомневающиеся боятся поднять голос на партийных собраниях. Партийная масса слышит только речь партийного начальства по одной и той же шпаргалке. Взаимная связь и доверие к руководству ослабевают. На собраниях царит казёнщина и неизбежно с нею связанное безразличие. К моменту голосования остаётся нередко ничтожное меньшинство: участники собрания торопятся уйти, чтобы не быть вынужденными голосовать за решения, продиктованные заранее. Все резолюции везде и всюду принимаются не иначе, как «единогласно». Всё это только отражается на внутренней жизни партийных организаций. Члены партии боятся открыто высказывать свои наиболее заветные мысли, желания и требования»[581].

В «Заявлении 13-ти» обращалось внимание и на то, что ленинская идея о ЦКК как органе, способствующем борьбе с бюрократизмом и защите права коммунистов свободно высказывать своё суждение, оказалась грубо нарушенной: «…Центральная Контрольная Комиссия сама стала чисто административным органом, который помогает зажиму со стороны других бюрократических органов, выполняя для них наиболее карательную часть работы, преследуя всякую самостоятельную мысль в партии, всякий голос критики, всякое вслух выраженное беспокойство за судьбы партии, всяческое критическое замечание об определённых руководителях партии»[582].

Раскрывая связь между ростом бюрократизации партийного, государственного и хозяйственного аппарата и растущим социальным расслоением в городе и деревне, «Заявление» отмечало, что «государственный аппарат по своему составу и уровню жизни в огромной степени является буржуазным и мелкобуржуазным и тянет в сторону от пролетариата и деревенской бедноты, с одной стороны — навстречу устроившемуся интеллигенту, а с другой — навстречу арендатору, купцу, кулаку, новому буржуа… Неумелая и неряшливая тарифно-нормировочная работа, жестоко бьющая по рабочему, является в девяти случаях из десяти прямым результатом чиновничьего невнимания к элементарнейшим интересам рабочих и самого производства… Вопрос о так называемых излишествах верхов целиком связан с зажимом критики»[583].

Ещё один узел разногласий, приобретших крайнюю остроту на июльском пленуме, был связан с обвинением лидеров оппозиции в «попытках создания фракционной организации». Поводом для этого был избран факт организации собрания в подмосковном лесу, на котором с докладом, подвергавшим критике руководство ЦК, выступил Лашевич. Июльский пленум одобрил решение Президиума ЦКК о суровых мерах к участникам этого собрания. Зиновьев был исключён из состава Политбюро за «фактическое руководство фракционной борьбой оппозиции». Лашевич был исключён из состава ЦК (первый случай применения 7 пункта резолюции X съезда «О единстве партии»), снят с поста зампреда Реввоенсовета и лишён на два года права вести ответственную партийную работу. В 1928 году Лашевич покончил жизнь самоубийством.

В ответ на обвинения во «фракционности» оппозиция, напомнив о существовании в течение двух лет фракционной «семёрки», указала, что подобная фракционная верхушка существует и после XIV съезда. В Москве, Ленинграде, Харькове и других крупных центрах происходят секретные фракционные собрания, организованные большинством Центрального Комитета, несмотря на то, чти весь официальный аппарат находится в руках этого большинства. «Утверждение, будто «большинство» не может быть фракцией, явно бессмысленно, — говорилось в «Заявлении» оппозиции. — Истолкование и применение решений съезда должно совершаться в рамках нормальных партийных органов, а не путём предрешения всех вопросов правящей фракцией за кулисами нормальных учреждений… Эта система неизбежно сужает руководящую верхушку, понижает авторитет руководства и тем вынуждает к замене идейного авторитета двойным и тройным зажимом»[584].