Улица младшего сына - Поляновский Макс - Страница 41

Когда после каникул на первом же своем уроке Юлия Львовна возвращала домашние каникулярные работы, накануне сданные ей, она, к удивлению класса, вынула из портфеля пластинку с «говорящим письмом» и вручила Володе. Володя, ухмыляясь, взял диск и прочел на бумажном кружке, в середине его, выведенное красными чернилами: «По содержанию — „отлично“, по изложению — бессвязно. „Посредственно“. Переписать в тетрадь».

И сбоку стояла обычная, как в тетрадке, подпись Юлии Львовны.

Глава X «С + С»

С Дальнего Востока, отбыв срок военной службы, вернулся домой, в Керчь, двоюродный брат Никифора Семеновича, дядя Ким. Он служил несколько лет в пограничных частях, сражался у Халхин-Гола в рядах ОКДВА — Особой Краснознаменной Дальневосточной Армии. Высокий, худощавый, всегда гладко выбритый, он сразу покорил Володю своей военной выправкой, собранностью движений, ловкой, спористой хваткой солдатских рук, привыкших делать все быстро и точно, бурым обжигом щек, не похожим на золотистый черноморский загар, зеленой фуражкой пограничника, зоркостью внимательных, все примечающих глаз. Дядя Ким в армии был разведчиком, и, засиживаясь после ужина у Дубининых, он рассказывал о боевых делах на берегах Халхин-Гола, о сражениях в районе Баин-Цагана, в которых он сам лично участвовал.

В эти минуты Володя забывал все на свете. Дядя Ким умел рассказывать так, что перед слушателями вставали картины Дальнего Востока — сопки, по которым с криком «банзай» бежали маленькие японские пехотинцы, и оголенные берега реки, откуда японцы, застигнутые внезапным ударом наших танков, по-лягушачьи плюхались в воду… Рассказывая, он двигал на столе посуду, расставлял стаканы, обозначая расположение пулеметных гнезд, ставил посреди стола поднос — и он становился сверкающей рекой, пристраивал на чашке столовый нож, черенком вперед, — то была пушка. И все это двигалось, жило, действовало. Точные руки дяди Кима ловко распоряжались условными батареями, соединениями, производили всевозможные боевые операции, наносили при помощи сахарницы и чайника танковые удары, сбрасывали противника в полоскательницу, то есть в озеро.

Удивительно умел рассказывать дядя Ким!

Соскучившись по родному Черному морю, он уговорил Никифора Семеновича пойти на рыбалку вместе с колхозной рыболовецкой бригадой. Взяли с собой они и Володю. На моторке, с фонариком на носу, ушли далеко в море. Ночь была уже теплая, прогретая весенними испарениями моря, которое щедро отдавало накопленное днем тепло. Тянули вместе с забродчиками сети, отягощенные добычей. В лунном свете поблескивала чешуя скумбрии, золотые и серебряные рыбы трепетали в ячеях, и ночью это было похоже на полузатопленный, далеко раскинувший по воде ветви, фантастически украшенный ельник, в сумрачной сени которого поблескивают диковинные игрушки, чудища, рыбы, свисают хрустальные сосульки. Потом отогревались на берегу у костров, разведенных возле самой кромки воды, варили уху, жарили бычков, и дядя Ким рассказывал рыбакам о жизни на Дальнем Востоке и славных делах пограничников.

Конечно, все, что слышал сегодня от дяди Кима, Володя завтра же рассказывал ребятам в школе. Он уже провел для малышей беседу о Дальнем Востоке и пограничниках. Однако этого ему было мало: он похвастался, что непременно приведет на сбор отряда дядю Кима и тот сам расскажет все свои замечательные историй. Записали пионерское поручение за Володей. Но дядя Ким и слышать не хотел о том, что ему надо непременно выступить на пионерском сборе.

— Да что ты, Вовка! — отнекивался он. — Не умею я с ребятами… Кто я такой, чтобы им про такие дела рассказывать? У меня ни опыта, ни языка подходящего нет. Нет, уволь.

Напрасно Володя убеждал дядю Кима, что он замечательный рассказчик, и язык у него самый подходящий, и ребята будут слушать его так, что дышать будут только в себя, — дядя не соглашался. Пришлось Володе сознаться в том, что он наобещал своим пионерам выступление пограничника с Дальнего Востока и теперь ему прохода не дадут, если дядя Ким откажется. На дядю и это не подействовало.

— А ты у меня согласия спрашивал, когда обещал? — бранил он Володю. — Не спрашивал? Ну вот и казнись теперь!

И только когда Валентина привела Жору Полищука и они вдвоем насели на дядю Кима, пограничник согласился:

— Да, после такой артподготовки, под давлением превосходящих сил — отступаю. Приду, шут с вами!

Все было проведено очень торжественно. Дядя Ким навинтил на гимнастерку ордена. Жора Полищук встретил почетного гостя у подъезда, провел его в класс, где парты были раздвинуты и составлены полукругом. Пионеры были в галстуках. Все встали, едва дядя Ким появился в дверях.

Светлана Смирнова, старательно стуча каблучками об пол, подошла к дяде Киму, отдала салют и произнесла слова рапорта:

— Пионеры шестого класса собрались для встречи с вами и заслушания сообщения о событиях на Дальнем Востоке, в которых вы сами участвовали. На сборе присутствуют двадцать девять пионеров, один отсутствует по болезни. Рапортует председатель штаба отряда Смирнова Светлана. Рапорт сдан.

— Есть рапорт сдан! — сказал дядя Ким к немалому смущению Светланы, потому что полагалось отвечать в таких случаях: «Рапорт принят».

— Здравствуйте, ребята, юные пионеры! — гаркнул зычным командирским голосом дядя Ким.

— Здраст! — дружно ответил класс.

— Юные пионеры, — проговорил дядя Ким, силясь вспомнить, что в его время говорилось на пионерских сборах, — к борьбе за дело Ленина будьте готовы!

— Всегда готовы! — слитно, в один голос, отвечали пионеры.

Одна лишь Светлана с явным неудовольствием взглянула на дядю Кима, который опять все ей напутал. Так надо было говорить уже в конце, закрывая сбор. Однако когда дядя Ким начал рассказывать о Баин-Цаганском сражении и, легко вскинув в воздухе сильными руками стол, поставил его перед собой и сказал, что это — возвышенный берег реки, а там, где парты, — наше расположение, и каждая парта — это танк, и вот наше командование накапливает силы, а отсюда, из-за стола, на берег наползают японцы (пальцы дяди Кима показались из-за края стола), — Светлана, увлеченная волшебной наглядностью рассказа, все простила гостю.

— Восемь суток, восемь жарких, знойных, сухих суток шло сражение, — рассказывал дядя Ким. — Мы были посланы в разведку к берегу. Мы пробирались ползком…

И руки дяди Кима, повернувшегося боком к партам, выразительные, сухие, гибкие руки, прижатые ладонями к столу, поползли неслышно, словно два разведчика, по-пластунски пробирающиеся по земле.

— …Все мы тогда выяснили, рассмотрели, видим: вот с этого бока ударить будет самое подходящее дело. Повернули назад, — руки дяди Кима осторожно отмерили пальцами стол в обратном направлении, — доложили командованию, и пошли наши танки в обход. Давайте заходите! — крикнул он вдруг, выпрямляясь. — Фронтом в атаку, вперед!..

И полукруг парт двинулся с места: увлеченные рассказом пограничника, пионеры, сидевшие на передних партах, упираясь в пол ногами, придерживая руками снизу парты, стали толкать их вперед. «Заходи, заходи!» — командовал дядя Ким, отбежав к партам, и, сложив два кулака наподобие бинокля, осматривал оттуда район боевых действий. Потом он шагнул к столу. Руки его стали изображать то, что он видел через бинокль. Судорожными скачками, опираясь на вытянутые пальцы, руки изображали теперь мечущихся в панике самураев. А стол был уже окружен сдвинутыми партами. Одна рука дяди Кима свалилась со стола, вторая, зацепившись большим пальцем, повисла на минутку на краю, показались два болтающихся, как ноги, пальца — и последний самурай свалился с берега в воды Халхин-Гола.

— Сражение выиграно, берег очищен. Отбой! — объявил дядя Ким. И сел на стул, утирая лоб.

Все хлопали что есть силы. Каждый почувствовал себя на мгновение участником выигранного сражения. Посыпались вопросы.

Мальчики спрашивали о подробностях боя. Участвовали ли самолеты? Как называется самый сильный танк?