Суеверие - Амброуз Дэвид - Страница 2

Казабон посмотрел на Сэма с недоверием, граничащим с враждебностью.

— Этого не может быть. Я бы обязательно об этом знал. Вы, вероятно, ошиблись.

— Возможно. Но тогда я должен в этом удостовериться.

Казабон обеспокоенно поднялся, подошел к камину, зачем-то заглянул в него и снова обернулся к Сэму.

— Вы хотите сказать, что какая-то женщина выдает себя за мою жену? Я вас правильно понял?

— Я не хочу вас тревожить. Уверен, этому есть какое-то объяснение.

— Простите, но я считаю, что для тревоги есть все основания. — Тон Казабона стал жестче. — Мне кажется, этим должна заняться полиция.

— Нет, полиция тут ни при чем, — возразил Сэм скорее устало, нежели настойчиво, как будто считал обращение в полицию пустой тратой времени. — Кстати сказать, она уже в это вовлечена — косвенным образом.

— Как? — воскликнул Казабон.

— Два человека сегодня погибли, — ответил Сэм и, увидев тревогу в глазах Казабона, поспешно добавил: — Ваша жена — или женщина, которая называет себя вашей женой, — не имеет к этому непосредственного отношения. Она даже не присутствовала при этом.

— Тогда зачем же вы здесь?

Таун заколебался. Как бы все объяснить так, чтобы это не прозвучало бредом сумасшедшего? Страх за нее, как и опасение, которое внушал ему Казабон, не давали Сэму собраться с мыслями.

— Простите, — сказал он наконец. — В отсутствие вашей жены очень нелегко говорить об этом.

Казабон нахмурился:

— Послушайте, доктор Таун, моя жена — неглупая женщина, у нее широкие взгляды, но я не могу позволить вам расстраивать ее дикой историей о том, что какая-то посторонняя особа выдает себя за нее — особенно сейчас...

Он умолк, словно решил в последнюю секунду не уточнять, в чем специфика именно текущего момента. Но, разумеется, можно было догадаться, что сейчас ей необходимо особенно деликатное обращение: может, она нездорова, удручена какими-то тяжкими заботами или в конце концов просто беременна. Как бы там ни было, Казабон дал ясно понять, что готов оберегать ее от любых неприятностей и треволнений.

— Я понимаю, что все это звучит дико... — запинаясь, проговорил Сэм.

— В самом деле? Я даже не знаю, кто вы такой, только с ваших слов.

— Вы можете позвонить в университет.

Казабон промолчал, но Сэм почувствовал, что он позвонит — если не сейчас, то позже. Хорошо бы он это сделал.

— Послушайте, — сказал Сэм, стараясь говорить тоном человека практичного, — надеюсь, нам удастся во всем разобраться, не причиняя беспокойства вашей жене. Может быть, вы покажете мне ее фотографию?

— Разумеется, только я не уверен, что это вам что-то даст, — разве что лишний раз убедитесь, что женщина, о которой вы говорили, определенно не моя жена.

— Для начала и это было бы неплохо.

Казабон направился к резному китайскому шкафчику, но не успел его открыть: в холле послышались шаги.

Когда она вошла, Сэм встал — но скорее от излишней нервозности, нежели из учтивости. Казабон подошел к ней и нежно поцеловал в щечку; он явно испытал громадное облегчение, увидев жену.

— Милая, — сказал он, — это — доктор Сэм Таун из Манхэттенского университета. Он поведал мне крайне необычную историю.

Он умолк на полуслове, потому что в это мгновение Сэм громко ахнул. Казабон и женщина, которая только что вошла, обернулись и увидели, что их гость застыл с разинутым ртом. Он не мигая смотрел на женщину, и, казалось, его вот-вот хватит удар.

Сэм Таун был к этому не готов.

Произошло нечто невероятное.

Годом раньше

Глава 1

Элеоноре — Элли — Рэй не было еще шестидесяти, хотя на вид ей можно было дать лет на десять больше. Впрочем, она усиленно культивировала это впечатление: внешность престарелой бабушки только способствовала процветанию ее бизнеса.

Глядя на нее сейчас, коренастую и некрасивую, ростом всего пять футов, трудно было представить себе ту Элли, какой она была когда-то — в сетчатых чулках, в расшитом перьями и блестками платье, которое было на ней во время комического представления «Ванда и Рэй». Этот номер худо-бедно кормил ее на протяжении двадцати долгих лет кочевой жизни. Она была Вандой, а Рэем — Мюррей Рэй, ее муж. Когда они познакомились, Элли была танцовщицей, хотя из-за невысокого роста вечно терялась среди других, а для сольного выступления ей не хватало таланта. Она освоила несколько новых номеров на пару с другой девушкой, которая была выше шести футов. Они выступали в Кэтскиелсе, но сборы быстро упали с мизерных до нулевых, и Элли уже собиралась окончательно бросить это занятие, но тут появился Мюррей.

Он был всего на год или два ее старше, но уже преуспел, хотя и не стал звездой. Возможно, это вообще было ему не суждено. Мюррей был забавным коротышкой, чуть выше самой Элли, но не лишен обаяния. Несколько раз в сезон они выступали в одной программе, и за сценой он показывал ей фокусы в надежде завлечь ее в постель. Элли отлично понимала, чего он добивается, и долго не стала раздумывать. В те дни с этим было просто. Секс был неплохим способом отдохнуть после выступления или скоротать время в перерывах между выходами.

Но фокусы были ей в новинку и поразительно ее увлекли. Элли начала репетировать несколько трюков, которые ей показал Мюррей. Он говорил, что у нее есть способности. Все, что для этого нужно, — только прилежание, а прилежание у Элли было. Для нее это была единственная надежда избежать карьеры официантки в каком-нибудь захудалом баре — а большего ей не светило, если бы она бросила свое ремесло.

Они поженились через три месяца после знакомства, но, прежде чем она вышла на сцену с Мюрреем, прошел еще год. Понадобилось время на подготовку нового представления, и слова Мюррея насчет прилежания оказались чистой правдой. Они показывали простенькие фокусы, ерунду, которая у мастера ничего, кроме отвращения, не вызывала бы. Фокусы посерьезнее были на удивление просты в исполнении и осуществлялись в основном с помощью различных приспособлений, но это, во-первых, был не их стиль, а во-вторых, у них не было денег на покупку и перевозку необходимого оборудования. Так что они с Мюрреем пошли по более сложному пути — точный расчет времени, условные сигналы, отвлекающие движения и сноровка. В те времена маленькие ручки Элли были сильнее, чем у иного мужчины. Она научилась жонглировать карточной колодой, незаметно прятать шифоновые шарфы и выхватывать помеченные банкноты — при этом ее улыбка никогда не превращалась в гримасу, даже когда боль пронзала ей руки до самых локтей, а то и до плеч. Дальше будет легче, говорила она себе. Дело мастера боится. Когда у меня появится опыт, уже не будет так больно.

Элли снова села и посмотрела на свои руки, которые уже давно стали морщинистыми и покрылись пигментными пятнами. Она повернула их ладонями вверх и согнула пальцы как когти. Ничего, если понадобится, в них есть еще сила. В свое время ни одна банка или бутылка с завинчивающейся крышкой не могли устоять против ее железной хватки. Она улыбнулась, вспомнив грузчика из Атланты, который однажды попробовал к ней пристать. Пришлось схватить его за яйца, чтобы до него дошло, что он ей не нравится. Бедняга никогда уже не будет прежним мужиком.

Очнувшись от мыслей, она подняла взгляд. Шум голосов стал громче. Взглянув сквозь прямоугольник стекла, который с обратной стороны был просто зеркальным отражением одной из двух звезд, расположенных по бокам сцены, она увидела, что зал уже почти полон. Она посмотрела на свои дешевые часики с пластиковым ремешком, которые всегда надевала на работу. Картье, что Мюррей подарил ей на последний день рождения, лежали дома в шкафу. Еще будет время щегольнуть ими, когда через пять месяцев они уедут отсюда и начнут наслаждаться плодами того денежного дерева, которое несколько лет терпеливо выращивали.

Переговоры о продаже заведения практически завершились, и вырученных денег должно было с избытком хватить, чтобы доживать свои дни в тепле и уюте. Элли никогда не бывала в Европе и мечтала повидать Париж, Рим и Лондон. Ей уже снились ежегодные зимние круизы по Карибскому морю. И разумеется — это Элли считала главной жемчужиной в короне — у них будет особняк в центре Манхэттена. Девчонка из Нью-Джерси завершит свой жизненный путь респектабельной матроной в Ист-Сайде. Этот триумф ей подарят духи — единственные духи, в которых она еще верила.