Главная тайна Библии - Завалов Михаил Игоревич - Страница 39

И снова нужно заметить, что в целом слова о будущем суде здесь звучат как добрая, а не как дурная весть. Чем это можно объяснить? Прежде всего, это добрая весть потому, что Бог намерен восстановить в мире справедливость не через жестокосердого, надменного и мстительного тирана, но через Мужа Скорбей, познавшего страдания; это Иисус, который любил грешников и умер за них; это Мессия, который на кресте принял суд над миром на себя. Разумеется, это значит, что именно Он обладает особым правом судить системы и властителей, которые уродуют мир из–за своего эгоизма, о чем не раз говорит Новый Завет.[159] В частности, как мы уже упоминали и о чем размышляли некоторые средневековые богословы и художники, Иисус спускается судить, подобно Моисею, спускающемуся с горы в лагерь, где идет оргия идолопоклонства. Сикстинская капелла напоминает нам о том дне, когда беспечная и легкомысленная жизнь вместе с откровенным пороком будут вынуждены дать отчет перед судом.[160]

Новый Завет и позднейшие христианские богословы говорят нам, что в некоторых обстоятельствах совершается предвосхищение этого суда. Я уже говорил об оправдании верой. То же самое в Первом послании к Коринфянам сказано о евхаристии: есть и пить тело и кровь Иисуса означает уже тут встретиться с Судией, который также является и Спасителем всех.[161] И то же самое относится к действию Духа, как мы еще увидим, вернувшись к главе 16 Евангелия от Иоанна. Когда придет Дух, говорит Иисус, Он обличит мир, разоблачит грех и представит суд.[162] Другими словами, окончательный суд можно будет предчувствовать в нынешнем мире благодаря деяниям в Духе и свидетельству последователей Иисуса.

2. Второе пришествие и суд

Итак, если мы верно понимаем Новый Завет и христианское учение, мы видим, что идея второго пришествия не является какой–то позднейшей прибавкой к христианству. Мы не вправе говорить, что второе пришествие, как нечто внешнее, привязали к евангельской вести, которая якобы могла бы существовать и без этого элемента. Мы не можем оттеснить его на периферию наших мыслей, нашей жизни и нашей молитвы: если мы это сделаем, нарушится соотношение всех остальных составляющих. И потому напоследок мне хочется подчеркнуть тут несколько моментов, которые важны для нас сегодня.

Во–первых, явление, или пришествие, Иисуса несет в себе ответ как склонным к буквальному толкованию фундаменталистам, так и сторонникам идеи «космического Христа», которую мы рассматривали в главе 5. Иисус остается иным по отношению и к церкви, и к миру, хотя и присутствует в них Духом. Он противостоит этому миру ныне, а в будущем это противостояние станет зримым и осязаемым. Он Тот, перед Кем должно преклониться всякое колено (Флп 2:10–11), и Он же принял образ раба и был послушен до смерти на кресте (Флп 2:6–8). И как это подчеркивает апостол Павел, первое стало возможно именно по причине второго. Его явление не будет дуалистическим отвержением нынешнего мира, в то же время это не будет появлением в нашем мире кого–то вроде космического пришельца, но будет преображением нынешнего мира, включая нас самих, так что весь мир, наконец, будет исправлен, как и мы сами. Тогда наступит победа над смертью и тлением и Бог станет всем во всем.

Во–вторых, это придает нужную форму и гармонию христианскому мировоззрению. Оно близко к иудейскому, но решительно отличается от представлений стоиков, платоников, индуистов или буддистов. Христиане рассказывают историю, у которой есть начало, середина и конец. История, лишенная завершения — бесконечный цикл повторений, когда снова и снова происходят все те же события или когда необходимо отрабатывать карму, — прямо противоположна истории, которую рассказывали апостолы и, задолго до того, их иудейские предшественники. И поскольку Иисуса нельзя смешивать ни с церковью, ни с миром, мы можем отбросить триумфализм, согласно которому ссылаются на Его власть, чтобы утвердить власть собственную. А одновременно это позволяет не поддаваться отчаянию, которое мы переживаем, видя крушение самых дорогих надежд, а это происходит неизбежно в результате неразумных ошибок наиболее авторитетных христианских организаций, структур, вождей и их паствы. Поскольку мы живем между вознесением и явлением, в единении с Иисусом Христом через Духа, но все еще ожидая Его последнего пришествия и особой встречи, мы можем одновременно сохранять и должное смирение, и должную уверенность. «Ибо мы не себя проповедуем, но Христа Иисуса как Господа, а себя как рабов ваших, ради Иисуса».[163]

В–третьих, все это позволяет яснее понять миссию церкви между вознесением и parousia. Мы можем не тратить лишних сил, пытаясь самостоятельно построить царство Божье на земле, но одновременно и не должны с унынием думать, что церковь совершенно бессильна и нам остается только ждать пришествия Иисуса. Мы никоим образом не «строим Царство Божие» своими силами, но мы строим для Царства. Все, что мы делаем в вере, надежде и любви в настоящем, из послушания вознесшемуся Господу и силою его Духа, будет преображено и расцветет, когда Он явится.[164] Конечно, это будет одновременно и судом, как о том ясно говорит Павел в 1 Кор 3:10–17. «День» покажет, какого рода работу выполнил каждый строитель.

В частности, нынешнее правление вознесшегося Иисуса Христа и вера в то, что в конце Он явится вершить суд, может внести — и знает Бог, нам этого так не хватает, — ясность и реализм в наш политический дискурс. Слишком часто христиане становятся сторонниками той или иной политической системы или сильной партии, весьма туманно представляя себе их программу. Что же произойдет, если мы всерьез отнесемся к вере в то, что Иисус Христос уже стал Господом мира и что пред его именем однажды преклонится всякое колено?

Вам может показаться, что это просто жест благочестия, который на самом деле только уводит нас от реальности, либо что это призыв к перевороту ради установления теократии. Но обе эти позиции всего–навсего отражают тот факт, что мы находимся в плену у эпохи Просвещения, которая решительно отделила религию от государства. Что случится при попытке их снова воссоединить? То, что относится к любому труду христианина, относится и к политической деятельности во имя Иисуса: если мы исповедуем Иисуса, который вознесся и который придет, мы обретаем новую свободу: нам уже не нужно делать вид, что такая–то программа или такой–то лидер держат ключ от Утопии (если только мы станем за них голосовать вообще). В равной мере это освобождает от отчаяния в общественной жизни, когда мы видим, что наша политическая система в очередной раз сыграла с нами дурную шутку. Вознесение и явление Иисуса бросают решительный вызов всему мировоззрению эпохи Просвещения (как, разумеется, и многим другим направлениям). И поскольку современная политика на Западе во многом порождена Просвещением, нам стоит серьезно задуматься, в какой форме мы, мыслящие христиане, можем и должны выражать этот вызов. Понимаю, что я поднимаю вопрос, на который сам не способен ответить, но также знаю, что должен об этом сказать, иначе читатель подумает, что эти древние доктрины представляют лишь чисто теоретический и отвлеченный интерес. Но это не так. Люди, которые верят, что Иисус уже стал Господом и что Он явится снова как Судия мира, призваны мыслить и действовать в этом мире особым образом, не так, как прочие. И такая вера дает для этого все необходимые средства. Я вернусь к рассматриваемым вопросам позже, в завершающей части книги.