Головокружительно яркие оттенки: от чёрного от белого — города, ослепительно-жёлтое и синее высоты, отчётливые формы любого предмета — будто взрезали Леону глаза. Он испуганно зажмурился, стараясь удержаться на ногах. Банальная истина: "Всё познаётся в сравнении" предстала перед ним воплощённой практически. Опустошённые городские развалины являли собой кипучую жизнь формы и цвета. Единственная трещинка на ближайшей к нему плите являлась самой оригинальной в мире, её рисунок — незаконченный зигзаг — поражал замысловатостью; глядя на трещинку, хотелось думать о её подобиях в их взаимосвязях с окружающим миром: это и руна (а ведь и правда, такая есть, когда-то он знал о её существовании и её способностях), и молния, и дорожка — пусть даже для муравья; это и метка таинственного значения…

Ну, хватит, развоевался. Леон безудержно, глубоко вдыхая насыщенный слабым йодным привкусом и жизнью воздух, улыбался.

Резкий свист Вика напомнил ему, что пора действовать.

Неизвестный был спущен на землю и устроен у плиты с трещинкой. Леон сразу заметил одну особенность: тело человека потрясающе пластично, словно он марионетка со сложной системой мелких деталей. Вглядевшись в расслабленно-спокойное лицо, Леон вспомнил вчерашний разговор с Брисом.

— Роман?

Вик предостерегающе заверещал.

Схватившись за меч на поясе (складывать оружие и вновь приводить в состояние готовности Леон ещё не умел, поэтому предпочитал носить его уже в боевой форме), Леон, следуя взглядом вытянутой, будто указательный знак, фигурке своего сокола, всмотрелся в благодушную синеву. Навстречу падала растущая с приближением точка, в которой Леон с облегчением узнал сокола.

Птица Романа?.. Описав свистящий вираж вокруг человека, сокол сел рядом с Виком. Вид у птицы измученный: тусклое оперение полуоткрытый клюв, гнойные глаза — всё говорило, что сокол очень голоден и, возможно, умирает от жажды.

Что ж, появление птицы решило проблему, которая только-только начала намечаться. Дело в том, что Леон никак не мог решиться: либо вернуться с Романом к ребятам и там привести его в себя, чтобы узнать, один ли он был в лабиринте; в этом случае пришлось бы снова воспользоваться особенностями Вика, а как успел заметить Леон, переходы во времени сокола здорово утомляют — наверное, результат той заварухи, в которой Леон потерял память. Второй вариант — поберечь Вика: можно пообщаться с Романом прямо здесь и, если что, сразу опять отправиться в лабиринт, пока не остыл азарт и странная приспособляемость к месту. Но в последнем случае. В самостоятельной попытке добиться возвращения сознания к Роману, Леон очень сильно сомневался. Сколько Роман лежал в лабиринте, даже учитывая причуды времени в этом причудливом месте? Фантомных дойников вокруг него не наблюдалось, а это, по поверхностным знаниям о "зеркальном лабиринте", могло составлять от десяти минут до трёх и более суток. Выглядел Роман, как и его птица, крайне измождённым.

Неуверенно надеясь, что парни не подходили близко к лабиринту и он не наткнётся на них при переходе, Леон стиснул послушную ладонь Романа одной рукой, другую вытянул, приглашая Вика. Ему пришлось растопырить пальцы: на руку слетели обе птицы, причём вторая заскребла когтями по пальцам, со всей очевидностью требуя места и себе. Леон послушно выполнил желание сокола, даже обрадовался: кажется, птица Романа брала на себя половину обязанностей Вика при переходе. Однако, присмотревшись к лапкам сокола, он едва не застонал от сочувствия: хоть и достаточно острые, когти выглядели почти раздавленными, расщеплёнными. Что произошло с птицей? Чья злая воля изуродовала её? Или причиной всему голод?

— Давай Вик, переводи, — попросил он, больше встревоженный последней мыслью.

На этот раз он вообще ничего не почувствовал. Разве что в лицо пахнуло ветерком, который до сих пор дул в другую сторону.

Ликующим вздохом парни встретили их появление. Док Никита сразу бросился к Роману, зовя на помощь Рашида. Игнатий забрал покалеченного сокола.

— Неплохо — меньше минуты, — сказал почему-то сердитый Брис. — Как самочувствие?

— Вроде нормально, — отозвался Леон.

Внезапно мир вокруг зашатался, в странной зыби Леона повело в сторону. Брис схватил его за шиворот и одновременно сцапал падающего с плеча Леона сокола. И Леон успел увидеть закрытые глаза Вика и его нелепо распяленные крылья. Потом почувствовал, как натянувшаяся рубаха давит на грудь, а ноги подгибаются, — это Брис, контролируя положение его тела жёсткой хваткой, постепенно опускает его на землю и что-то рычит сквозь зубы. И становится понятно, что раздражение Бриса — это не злость из-за беспомощности Леона, это — покровительственная злость старшего брата на младшего, которому вынужденно приходится доверить очень ответственное дело.

Глаза Леона неодолимо наливаются тяжестью. Он уже не может поднять век. Он ещё чувствует, что головой лежит на чём-то твёрдом, потом голова слегка поднимается и оказывается на поверхности помягче.

— Спи, — приказывает сверху голос Бриса. — Ты должен спать.

Леон хочет напомнить ему, что спать он не может, но губы теряют чувствительность, и легче промолчать. Он закрывает глаза так крепко, что даже брови сдвигаются в напряжении, и слушает.

Он слушает, словно снова уходя в "зеркальный лабиринт". Этот — немного другой. В нём отчётливо обозначены коридоры, повороты, две-три ступеньки вниз и вверх, пороги. Леон размышляет, правда, чем дальше — тем рассеяннее. В прежней, забытой жизни Брис, наверное, был его лучшим другом. Только лучший друг способен остановить тебя, когда ты считаешь себя вечным двигателем, — остановить и непререкаемым голосом заявить: "Хватит! Не железный! Пора отдохнуть!"

Лабиринт кругами спускается в непроглядную тьму. Один Леон нехотя уходит вниз, второй слушает, что происходит вокруг его безвольного тела.

… Только убедившись, что Леон уснул, Брис с соколом в руках отошёл к парням, хлопотавшим около Романа. Некоторое время он стоял молча, не столько наблюдая за ними, сколько прислушиваясь к тёплому комочку перьев в своих ладонях.

— Мы слишком много хотим от Леона.

— Не совсем понял, — поднял голову Рашид.

— Мы требуем от него действий, подобающих лишь прежнему Леону. А если нынешний сломается? Он не похож… Не тот характер… Не умею сказать. В общем, выглядит слабаком. Нельзя столько наваливать.

— Но "зеркальный лабиринт" прошёл и вроде без особого ущерба для себя. Устал, может, больше обычного, — заметил док Никита. — Зато шока не было. И, кстати, не думал отказываться.

— Потому что видел, что мы на него надеемся. В прежнем Леоне такой уступчивости не было.

— Ты ведь тоже не возражал против "зеркального лабиринта"? Как видишь, он прошёл его и даже нашёл Романа. Если честно, кто из нас надеялся на это?

— Не знаю, не знаю… Мне что-то не по себе. Я почему-то всё время думаю даже не о нагрузке, а о перегрузке. Он давно не тренирован — во всех смыслах, а мы ждём от него, как прежде… Я боюсь, он сломается.

— Сказка про белого бычка, — недовольно сказал Игнатий. Он только что скормил соколу Романа очищенную от костей рыбу и теперь смазывал ему лапки, обращаясь с птицей весьма бесцеремонно, как с игрушкой. Но птица, счастливая (оказалась во врачующих руках!), позволяла вытворять с собой всё, что угодно. Сокол Игнатия сидел на плече хозяина и внимательно следил за его движениями. Игнатий повторил: — Сказка про белого бычка, Брис. Тебя что-то волнует, а связно сказать не можешь — всё нудишь про какие-то перегрузки. А по-моему, это хорошо, что Леон сразу окунулся в обычную работу. Может, и амнезия исчезнет без "воронки".

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Путы для дракона - Радин Сергей - Страница 27