Путы для дракона - Радин Сергей - Страница 10

Чернила вновь хлынули с верхней рамы вниз — и на этот раз не по залу, а по стеклу. Они выплёскивались на поверхность грязными потёками и брызгами, заливая сверкающий праздник и фигуру на коленях…

… Бег по лестницам — с шестого этажа донизу — как бредовый сон: потолки, резко взметнувшиеся ввысь; раздвинутые, оттопыренные стены, каждая площадка внизу — ненасытная разинутая пасть — и всё затаилось в тяжелеюще-жёлтом… Он не замечал проникающего сухого холода бетона под ногами, пока не вцепился в замок (домофон на ночь выключали) на подъездной двери. Мельком подумалось: хорошо, нет консьержа в холле подъезда — то ли отошёл на минутку, то ли заснул где; увидел бы — начал бы спрашивать, а не спросил бы — посмотрел бы не так, оправдывайся потом…

Но за спиной он вдруг учуял — и мышцы спины судорожно вздыбили плечи — и заторопился открыть дверь: мягко и стремительно скатывается по лестницам, по тёплым следам его босых ног, нечто.

Толстую кнопку заело — медленно, медленно открывается дверь! Леон обернулся: на площадке лифта — за две короткие лестницы от него — отпечатанные на стене объявления для жильцов быстро увеличиваются, искажаясь, как под гигантской круглой лупой.

"Открывайся!" — взмолился Леон.

Дверь под руками дрогнула и внезапно легко метнулась в сторону, ударившись о стену. Он не стал оглядываться на полуосвещённый подъездный холл-аквариум, не стал останавливаться в раздумье, куда бежать дальше, — сразу свернул за подъездный выступ, скрывший его от любого выскочившего бы из подъезда, и побежал по пешеходной дорожке к торцу дома. Стараниями жильцов дорожка там сплошь засажена шиповником и черноплодной рябиной, а дальше — два сквера, поделённые проезжей частью.

Чувствуя себя преступником — знать бы, в чём виноват! — пригнувшись, он нырнул в кусты. Стриженые, с сухими кончиками, короткие ветки цепляли его футболку, царапали голые руки. Он прикрывал руками лицо, но наступил, кажется, на шип, дёрнулся от боли — по скуле резануло. Вгорячах он не сразу понял, выскочил на дорожку, пересекавшую сквер. По вспотевшему лица мазнуло прохладой, и вот тогда-то ощутилась царапина. Леон остановился. Плохо соображая, что делает, потрогал царапину, слизнул с пальцев сладковато-солёную влагу — "увидел", как чернеет верхний край зеркала…

Сзади зашевелились кусты. Может, только ветер?.. Дёрнулось сердце и раскачалось — бом-бом-бом!.. Больно… Чёрная тень под ногами вытянулась указкой к противоположному ряду кустов. Он продрался сквозь него, выскочил на дорогу, чуть обежал следующий сквер — с той стороны, где его не мог достать колпачно-безразличный белый свет фонаря.

Уже на проспекте несколько раз мимо проезжали машины: припозднившиеся легковушки, патрулирующая улицы милиция; беззвучно, но мелькая беспокойными огнями, промчалась "скорая". Всякий раз он быстро прыгал на тротуар и усмирял бег и дыхание, а потом бежал снова.

Врага он не видел: если в кустах он невольно обозначил себя шелестом листьев, то на открытой улице оказался совсем невидим. Хотя нет. У магазинчика, хозяева которого решились на светящуюся вывеску сиреневато-алого цвета, давящего на глаза, на зыбком неоновом асфальте (Леон оглянулся), вспухла бесформенная, пронизанная чёрными нитями глыба…

Через час Леон потерял всякое представление, где находится. Он бежал мимо какой-то бесконечной решётки, видел за нею высокие кусты, знал, что внутри, за кустами, огромное пустое пространство… Но знал это краем сознания, точно так же, как удивлялся где-то там, далеко в самом себе, что ещё бежит. Ноги работали на абсолютном автомате — он давно их не чувствовал (пробежки по утрам с Мишкой и его другом, — напомнили со стороны, — забыл? Пацанам спасибо!)

В голову мысль будто ударила повтором-набатом: "Пацанам спасибо! Пацанам спасибо!"

За спиной множество глаз будто выстрелили белым излучением.

"Не могу… больше…"

Он неловко сложился, упал на колени, не имея возможности даже откашлять царапающую сухость в горле. Физическая слабость на мгновение вызвала малодушную мысль об отдыхе. Теперь, когда он упал на колени, усталость вздула болью мышцы ног и подожгла их со ступней.

Многоглазое чудовище распочковалось на отдельных мотоциклистов. Они замедляли скорость машин, кругами объезжали лежащего на дороге "пьяного" и постепенно исчезали, продолжая путь во тьму.

Последние трое остановились.

Он оставил мотоцикл, брезгливо ухватился за футболку на плече лежащего, перевернул Леона.

Двое усадили Леона за спиной третьего, велели держаться за куртку, и поотставшая троица помчалась догонять своих. Двое мотоциклистов ехали позади, и Леон благодарно оценил их предусмотрительность: ребята приглядывали за ним, чтобы не свалился.

7.

Тихую августовскую ночь мотопробег преобразил в агрессивный низкий аккорд из звуков, бегущих по неопределённой тьме белыми полосами и пятнами. Леон обмяк за спиной неожиданного самаритянина. Теперь, когда действовали руки, до сих пор отдыхавшие, а тело (на жжение подошв он старался не обращать внимания) погрузилось в тяжёлое оцепенение, он впервые задумался над неясным впечатлением, которое маячило пока едва уловимыми контурами.

Звонок из прошлого? Нет, если это и память, то явно не память о событиях… Совсем недавно он нечаянно подслушал разговор Мишки и Вадима. Да что подслушал — сидел в гостиной, где друзья болтали, и читал газеты. Ребята его не стеснялись, знали, что в беседу не влезет, пока не попросят. С некоторым раздражением Вадим жаловался: "То ли у меня одного такое бывает, то ли у всех? Мишк, вот представь: беру бумагу, карандаш и чувствую — сейчас такое нарисую! Да хоть свой портрет. Понимаешь, настолько чувствую, что даже вижу этот карандашный рисунок, все движения карандаша вижу. А как начну рисовать — сплошное уродство! Ну, почему?!" Мишка глубокомысленно предположил: "Может, в прошлой жизни ты был художником? Взгляд и понимание остались, а рука нетренированная…" Вадим тогда с тоской протянул: "Лучше бы вообще ничего не осталось… Жутко неприятное чувство потом…" Леон посочувствовал парню и забыл бы о разговоре, если бы не каждодневные записи в дневнике. Всё, что в дневнике, — и в голове. И вот беседа молодых людей вспомнилась во всех подробностях

Потому что у него, у Леона, тоже появилось это предугадываемое впечатление прекрасной возможности.

Например, если сейчас же он попросит мотоциклиста остановиться, если дождётся своего странного преследователя, то нескольких жестов хватит, чтобы взорвать это нечто в клочья. Или определённого взгляда. Или нескольких слов.

Есть же заклинания, заговаривающие зубную боль… А направленное на преследователя? Это заклинание должно быть похоже на кошмарную абракадабру с обилием согласных — рычащих и хриплых…

Его губы вдруг выстрелили беззвучный, но выразительный мимический набор движений. Леон удивлённо улыбнулся обветренным ртом: повтори он вслух то, что изобразили его губы, получилось бы, как будто волк пытается прорычать человеческие слова…

Высокая белая вспышка за спинами — мотоциклисты круто развернули свои машины. Перепуганный Леон ухватился за куртку своего хозяина, чтобы не выпасть.

Голубое пламя с белыми выплесками словно заключили в высоченный прозрачный столб. И что бы там ни горело, оно сгорало снизу вверх, пока не лопнуло маленьким белым облачком среди крупных звёзд.