Правда о «Зените» - Рабинер Игорь Яковлевич - Страница 28

Может, это оказало какое-то влияние на итоговое решение, но не считаю, что совершил что-то плохое. Я же не сказал, что Садырин должен уйти. Я сказал, чтобы меня отпустили, если он останется. Потому что в этом случае я не смогу чувствовать себя нормально в команде, у меня будет чувство вины перед тренером.

Я такой человек, что если под чем-то подписываюсь, то делаю это абсолютно осознанно, исходя из четких критериев. Садырина я всю жизнь уважал, мы потом встретились, обнялись и расцеловались, и я понял, что с его стороны все забыто — а с моей, естественно, никакого осадка и не могло оставаться. Но когда ты делаешь такой шаг — потом очень сложно, по крайней мере, лично для меня, идти на попятную. Это решение было выстрадано и на тот момент казалось мне единственно возможным и правильным, от чего я до сих пор не отказываюсь. Команда была неуправляема.

Потом я уже понял, что разные люди подписывали письмо из разных побуждений. Кто-то не попадал в состав, не получал из-за этого премиальных — и страдало материальное положение его и семьи. И человек надеялся, что при новом тренере он будет играть и получать больше денег. Я же, хоть мне три года и не давали возможность выкупить обещанную машину, исходил не из денежных побуждений. Я просто видел, что Садырин, взяв на себя раздачу благ, потерял те отношения с футболистами, за которые мы его ценили и даже боготворили. Павел Федорович был таким же молодым тренером, какими мы были молодыми игроками. Понятие «медные трубы» существует не только для юных.

Из-за большой победы, из-за распределения квартир и машин он запутался, растворился в этом — и все то, на чем строилась его команда, исчезло. И тогда я пришел к окончательному выводу, что тренер не может быть менеджером. Он должен только тренировать.

Что произошло после моего высказывания? Не помню. У меня с тех пор выросло двое детей, я много лет прожил в другой стране. Та реальность несколько заслонила для меня эту. Но до сих пор помню, как же мне было тяжело решиться и встать тогда, когда напротив стоял человек, которого я боготворю. Несмотря на все разногласия, которые между нами были. В итоге ушел не я, а он и Садырин вновь стал чемпионом с ЦСКА, а я засиделся в «Зените» и по большому счету себя не реализовал.

Эх, если бы можно было вернуть Пал Федорыча и посадить сейчас вот здесь, перед нами… И открыто поговорить о его чувствах, о моих чувствах, обо всем, что тогда случилось. К счастью, после тех событий нам еще довелось встретиться, у меня даже есть фотография. Вот только он уже тяжело болел. Встреча была очень теплой. И у меня от сердца отлегло, поскольку я понял: для него это был такой маленький инцидент в такой большой жизни.

Садырин наверняка понял, что у меня все это было от чистого сердца. Может, я заблуждался, может, кто-то на нас исподволь воздействовал. Но это было искреннее заблуждение. Пал Федорыч был отходчивым — и он не затаил зла. Думаю, что эта история его многому научила. Ведь, к сожалению, шишки можно набивать только на своих ошибках. По крайней мере, я разговаривал с ребятами из его ЦСКА, и все, кто с ним работал, глубоко его уважали и говорили о нем только теплые слова.

Пронзительный монолог Баранника закончился весьма спорным умозаключением. Нет, жизнь как раз показала, что каких-то глубоких выводов из происшедшего Садырин для себя не сделал. Действительно, в ЦСКА он был таким же, как на первом этапе в «Зените». Собрал уже разбегавшуюся по городам и весям команду. Тут же вывел ее из первой лиги в высшую. На первый сезон в высшей лиге взял серебро, на второй — золото. А потом, не успев (наверное, к счастью) дойти до второго зенитовского этапа, был назначен первым главным тренером в истории сборной России.

Но там-то, в национальной команде, его вновь ждал конфликт с игроками. И очередное их письмо с требованием о смене тренера — по ним Садырин, думаю, рекордсмен всех времен и народов!

Подробно возвращаться к этой истории здесь не буду — если кому интересно, можете прочитать ее хронику в моей книге «Наша футбольная Russia». Но сходств много. И в хаосе вокруг решения материальных вопросов (для Садырина они никогда не были главными, чего многие игроки не понимали и понять не могли). И в обилии «третьих лиц» вокруг команды — в том числе тех, кому очень хотелось половить рыбки в мутной воде. И, наконец, в том, что выдержки и терпения у Садырина со времен «Зенита» не прибавилось. А в общении с футболистами-легионерами, привыкшими к западной тренерской корректности, это было очень важно. Павел Федорович этого не понял — и, произведя поначалу великолепное впечатление на игроков своей искренностью и отсутствием двойного дна, сам же потом многое испортил.

Но, несмотря ни на что, Садырин — выдающаяся личность в истории нашего футбола. Человек в футляре наоборот. Бушующая, резкая, чувствительная натура, у которой что на уме, то и на языке. Его бесполезно было заставлять меняться, его нужно было принимать таким, каким он был. И когда его вдова Татьяна Яковлевна видит зенитовские и армейские шарфики на могиле мужа, ей — и всем нам — становится ясно: люди его таким приняли навсегда. И любили его недостатки так же, как и достоинства.

Садырин, в конце концов, сформировал как игрока и как личность рекордсмена чемпионатов мира по числу голов в одном матче Олега Саленко. Обладателя «Золотого мяча» лучшему снайперу ЧМ-94 в США, автора пяти мячей в ворота Камеруна (забитых как раз при Садырине) спрашивали:

— Садырина можно считать крестным отцом Саленко?

— Вне всякого сомнения. Исключительной душевности человеком Павел Федорович был, царствие ему небесное. Как же его жизнь футбольная моментами ломала! Но каждый раз он выстаивал. Вот так, сжигая себя, и ушел безвременно. Редким для тренера даром обладал — находить общий язык с любым игроком.

— А как же конфликты с командой — и в «Зените», и в сборной перед мировым чемпионатом в США?

— В «Зените», в 87-м, когда неудачи пошли, Садырина руководство убрать хотело, но решило это сделать руками футболистов, которые должны были написать соответствующее письмо на имя начальников.

— Вы его подписывали?

— Нет. Мне сразу сказали: ты еще молодой и в это дело не лезь.

Саленко дебютировал в чемпионате СССР в 16 лет — для советского чемпионата возраст немыслимый. Более того, первый свой гол в союзном первенстве Саленко с паса Дмитриева забил в стартовом матче в карьере — против московского «Динамо»! Как гол в первой же игре, так и возраст — 16 лет и 126 дней — стали рекордами высшей лиги чемпионата СССР. И хоть настоящий толчок для его международной карьеры дало киевское «Динамо», на вопрос: «Что чаще будете вспоминать из футбольной жизни — "Зенит" или киевское "Динамо"?» нападающий ответил без раздумий:

— Конечно, «Зенит». Разве первая любовь забывается? А Садырину век буду благодарен. Кто еще в союзном чемпионате рискнул бы выпустить на поле 16-летнего пацана, да еще в стартовом матче чемпионата на выезде и при счете 3:3 — после чего я и забил победный четвертый мяч?!

Баранник формулирует очень важное:

— Самая большая трагедия для Питера — это даже не то, что Садырин тогда ушел. Тренеры, в конце концов, приходят и уходят — даже самые великие. Трагедия в том, что после него никто не пришел. И поэтому до сих пор корю себя за то, что произошло. Поскольку считаю себя в определенной степени к этому причастным — хотя, повторюсь, от своего решения подписать то письмо не отрекаюсь. Я поступил так, как чувствовал. Никто не брал мою руку и не водил ею по той бумаге. Это было мое решение.

Но жизнь показала, что оно было ошибкой. Может, Павлу Федоровичу не хватило гибкости. Может, вокруг него или в руководстве города и ленинградского спорта не нашлось людей, которые смогли или захотели бы потушить огонь конфликта. Однако факт остается фактом — после того, как ушел Садырин и вплоть до его же возвращения, питерский футбол десять лет находился непонятно где. Пару лет после отставки Пал Федорыча еще покарабкались на старом багаже — и все!