Юри - Пукк Холгер-Феликс Янович - Страница 26

Да… В тот год, когда какой-то пьяный шофёр наскочил на их «Москвич», ему, Эрви, было десять лет. После того страшного мгновения у него на голове остался шрам и на плече можно прощупать пальцем костную мозоль — там был перелом.

Эрви один остался в живых. И для чего? Для того, чтобы до изнеможения сидеть вместе с бабушкой в молитвенном доме, да ещё молиться перед завтраком, обедом и ужином… А потом, когда уже был сыт всем этим по горло, попасться в лапы Вялого. Вначале воровать сладости, позже, когда Билли стал атаманом, — вещи посерьёзнее.

— Спасибо! — Юри со звоном бросил ложку в пустое ведёрко. — Замечательный суп! Словно…

Фраза оборвалась на полуслове. Но Эрви понял, Юри хотел сказать: «Словно мама сварила».

— Да-а. Супы у старухи что надо! — подтвердил Эрви. — Только вот Иегову за суп заставляют славить слишком долго… Ну, что хорошенького ты сегодня сделал?

— Работу искал.

— И нашёл?

— Нет.

— Так ведь я же говорил: напрасно стараешься…

— Ничего не поделаешь, возрастом не вышел. Если бы мне твои годы, тогда бы и горя было мало!

Эрви наклонился над ящиком. Слова Юри неприятно задели его. В них парню послышалось презрение и упрёк, хотя у Юри ничего подобного и в мыслях не было.

Щелкун схватил с ящика нож, которым Юри резал хлеб, и принялся его чистить. Это был очень оригинальный нож — его лезвие легко пряталось в рукоятку.

С минуту никто из мальчиков не пытался возобновить прерванный разговор.

— Что ещё скажешь? — спросил в конце концов Эрви, опуская нож в карман.

«Не рассказать ли ему о кошельке? Нет, такой поступок покажется Эрвину дурацким. Ему незачем знать это», — размышлял Юри и, придя наконец к твёрдому решению, как можно более спокойным голосом сказал:

— Ничего.

В ту минуту Юри не понял, что он просто-напросто постеснялся перед этим жуликоватым парнем хвалиться своим честным поступком.

— А что будешь делать завтра?

Этот, казалось бы простой, вопрос испугал мальчика. После сытной еды хотелось прилечь на кушетку. Усыпляющая слабость охватила тело. Хорошо было лежать так и ни о чём не думать… Заскрипев пружинами, Юри поднялся. Ногой оттолкнул в сторону ящик. Поерошил волосы; при сумрачном освещении они казались свинцовыми.

Действительно, что будет завтра, послезавтра, через неделю?

До сих пор он не решался об этом думать, отгонял мысли о завтрашнем дне. Но теперь Эрви ждёт ответа. Что ему сказать? Что ещё оставалось делать? Пойти к учителю Роозма? Он на экскурсии. К Вирве? У них у самих тесно. Да и какое может быть дело семье Вийкхолмов до какого-то Юри Кангура. А Аарне? Да, действительно! С Аарне можно было бы поговорить. Но он-то что может?.. Куда он его, Юри, денет? И всё же, всё же… Поговорить-то с пионервожатым всё-таки можно. Только поговорить.

Наконец Юри понял. Самое большое его несчастье заключалось в том, что ему некому до малейшей подробности рассказать о своих делах, о своём горе, которое гнетёт и давит. Вспомнив об Аарне, Юри почувствовал облегчение, к нему вновь вернулась надежда, ему показалось, что, зайди он к Аарне, — и его жизнь сложится совсем иначе.

— Завтра увидим! — воскликнул он, отвечая на вопрос Эрви, и в его голосе прозвучала радость, словно он хотел сказать: «Ещё не всё проиграно, есть ещё порох в пороховницах».

С улицы донеслось протяжное кошачье мяуканье.

Эрви прислушался. Сомнений не было: это условный сигнал. Кажется, идут Билли с Вялым.

Эрви вскочил с ящика, схватил Юри за плечи и зашептал:

— Постарайся как можно быстрее унести отсюда, то есть из нашей компании, ноги! Ясно?

В его голосе слышался не только совет, но и строгое приказание.

Эрви быстро вновь сел на ящик. В тот момент, когда в синих сумерках показались Билли и Вялый, Эрви щёлкнул зажигалкой и, жадно затянувшись, закурил новую сигарету.

— О чём вы тут размечтались? — весело спросил Билли, протягивая руку сначала Юри, а затем Щелкуну.

— А младенец всё ест да дрыхнет, — с издёвкой произнёс Вялый, исподлобья взглянув на Юри.

— Опять хочешь получить хорошую припарку? — В тон ему ответил мальчик.

— Ну начинается! Как кошка с собакой! — Билли развёл руками. — Запрещаю! Чтоб не пискнули больше. Будет, наконец, у нас порядок или нет?! Что вы друг к другу цепляетесь!

Через несколько минут все трое ощупью спустились с лестницы — отправились повеселиться в хорошую компанию. Билли приглашал и Юри, но тот наотрез отказался, и его оставили, как выразился Билли, «дворецким» — караулить «дворец».

Как только троица удалилась, Юри вспомнились слова Эрви. «Совершенно ясно — надо что-то предпринимать. Но что? Действительно, надо уносить отсюда ноги… Но куда? Куда? Может быть, Аарне скажет… И почему так настойчиво требует моего ухода именно Эрви? Разве он мне друг?..» С этими беспорядочными мыслями Юри, наконец, заснул.

11

Будь сегодня ровно в три часа в парке Медведя. Дело очень важное — есть работа.

Билли.

С недоумением читал Юри записку, которую он, проснувшись, нашёл на ящике. Очевидно, кто-то из троицы заходил ночью на чердак и оставил здесь это послание.

Подпись оканчивалась длинным хвостом, который чрезвычайно эффектно выделял её из других слов. Казалось, такой подписью атаман хочет подчеркнуть свою значительность и значительность своего письменного распоряжения.

Натягивая пиджак, Юри решил до полудня сходить ещё куда-нибудь, попытаться найти работу. Может быть, повезёт. Надо будет приврать — прибавить годика два!

Вселяла надежду и фраза, написанная Билли: «Дело очень важное — есть работа».

И ещё Юри решил, что на оставшиеся у него семь рублей надо покупать только хлеб. Его дадут больше всего. Геркулес был бы ещё выгоднее, но где его сваришь.

После встречи в парке Медведя — много ли она займёт времени! — надо сразу идти к воротам фабрики «Ялатс» и ждать Аарне.

К двум часам Юри так устал от поисков работы и был в таком отчаянии, что волей-неволей ему пришлось расстаться с мыслью найти себе какое-нибудь пристанище. Напрасно он прибавлял себе два года, когда речь заходила о возрасте, — это не помогало. Лицо выдавало его. А когда для установления истины спрашивали ученический билет, то в нескольких местах дело кончилось даже руганью. Были и такие, что дружелюбно интересовались, почему Юри столь необходимо устроиться на работу. Но у мальчика язык не поворачивался рассказать о своём горе совершенно чужим людям.

Оставалась единственная надежда — туманное письмо Билли.

С буханкой хлеба под мышкой Юри спустился по широким ступеням лестницы на дно большого рва. Здесь, возле древнего замка, был разбит маленький парк. Назывался он «парком Медведя» в честь статуи медведя, высеченной из гранита и установленной в густом кустарнике у самого входа.

Тут обычно бывало мало народа: крутая лестница в несколько десятков ступеней затрудняла вход основным посетителям тенистых парков — малышам и сопровождающим их старушкам. Поэтому-то здесь не соорудили ни ящика с песком, ни горок, а уж о качелях не могло быть и речи.

Юри выбрал приютившуюся между кустами жасмина скамейку, сел и принялся есть. Отломленные от буханки хлеба кусочки были такие вкусные, что Юри никак не мог понять, почему он дома никогда не ел хлеба. Вечно из-за этого были недоразумения.

Да разве не было недоразумений и по другим поводам. Взять хотя бы такое простое дело; как утреннее умывание. До чего же неприятно было обтирать холодной водой ещё разморённое сном тело! А теперь так противно, встав после сна, не умываясь, натягивать на себя одежду. Разве Юри думал, что когда-нибудь будет тосковать по утреннему умыванию!

Но, несмотря ни на что, сегодня настроение у него было гораздо лучше, чем всё последнее время. Словно этот день нёс ему радость. И Юри ждал её: сегодня он встретится с Аарне, он поделится с ним своим горем, спросит совета. Странно, как это он раньше не вспомнил о пионервожатом.