Чужие ветры. Копье черного принца - Прозоровский Лев Владимирович - Страница 2

Чужие ветры

Приключенческая повесть

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

От озера к школе бежал человек. Алина увидела его из окна своего кабинета уже после того, как неизвестный пробежал половину пути — метров триста из тех шестисот метров луговины, что лежали между зданием школы колхозных бригадиров и озером. Трехэтажный белый помещичий дом с колоннами, где теперь была школа, стоял на вершине круглого холма, передний склон которого спускался круче остальных. Прежний владелец здешних земель, остзейский немец, был, видимо, субъектом со странностями, иначе он бы не стал разбивать центральную усадьбу на таком открытом месте.

Почти сразу же за озером начиналось море. От озера его отделяла лишь неширокая полоска земли, изрезанная протоками. В пору весенних штормов морская вода с шумом бежала по этим протокам, снизу взламывала озерный лед, заливала желтый прошлогодний камыш, часть луговины и подходила к подножью холма, на котором стоял дом с колоннами. Потом вода отступала, оставляя за собой размокшую, топкую землю. Луг высыхал быстро — к маю на нем уже зеленели травы. Под камышом топь не просыхала до самой зимы.

У охотников были в камышах свои тропинки. В густых зарослях скрывались кабаньи выводки, а на озеро весной и осенью прилетало много кочевой птицы; садились сюда чирки, лебеди, кряквы, шилохвосты… В дни осенних перелетов открытые воды пестрели стайками северных уток.

Кружились над озером и морские чайки. Перед заходом солнца они долго и жалобно кричали; крик этот был хорошо слышен в большом помещичьем доме. В осенние месяцы с моря приплывали тяжелые туманы, дышать становилось трудно, и слушатели школы колхозных бригадиров, в большинстве своем крепкие парни и девушки, чертыхались в адрес того, кто придумал построить дом на таком отвратительном месте.

Но теперь шел июнь — самый радостный месяц года, теплый, ласковый месяц трав и цветов. С моря тянул влажный ветерок, линия камышей четкой зеленой полоской вырисовывалась по нижнему краю розоватого утреннего неба.

Было воскресенье. Курсанты еще спали.

Бегущий приближался. Он летел, не разбирая дороги, прямо по луговине. Бежал, не оглядываясь, словно спасался от преследования, хотя за ним не было видно никого.

В правой руке, вытянутой вверх, незнакомец держал охотничье ружье.

Алина открыла окно, высунулась до пояса, наконец узнала бегущего.

— Так это же Витольд!.. С ума сойти!..

Это действительно был счетовод школы Витольд Белевич, еще далеко не старый, но весьма степенный и солидный человек, всегда осторожный и рассудительный. Только очень серьезная причина могла заставить его вести себя так, как в эти минуты.

От изумления молодая женщина всплеснула руками. В самом деле, удивительно: тишь, прозрачное воскресное утро, и вдруг такая картина…

Перед самым домом лежала большая, посыпанная песком площадка с цветочной клумбой посредине. Белевич вбежал на площадку. Остановился, подняв лицо, искаженное страхом, увидел высунувшуюся из окна Алину и бросился на крыльцо. Упав, ударился о цементную ступеньку, поднялся и так, по-прежнему не выпуская ружья из руки, вбежал в коридор. Через минуту ввалился в кабинет директора.

Директор школы колхозных бригадиров Алина Яунзем, несмотря на свои двадцать шесть лет, была существом не робкого десятка. Правда, по внешности о ее характере судить было трудно: рост небольшой, светлые волосы всегда гладко причесаны, на щеках детские ямочки, чуть выпуклые серые глаза смотрят доверчиво, а свежие, ни разу не крашенные губы вот-вот сложатся в задорную улыбку.

Однако кладовщик школы, долговязый Путнынь любивший «заложить за воротник», не раз трепетал перед этой женщиной с детскими ямочками на щеках. И в министерстве знали, что Алину Яунзем вокруг пальца не обведешь, она «свое из горла вырвет», как говорил заведующий сектором материального снабжения.

Но сейчас, увидев лицо Белевича, Алина испугалась. Уж очень необычным предстал перед нею скромный счетовод: глаза широко раскрыты, одна щека в крови, мокрые волосы опутаны, дыхание прерывистое…

— Витольд, что с тобой?

Глухо стукнулось выпавшее из рук ружье. Витольд тяжело опустился на подставленный директором стул.

— Беда! Я застрелил человека!..

— Как застрелил?! Какого человека? — воскликнула Алина.

Витольд ответил не сразу. Облизнул пересохшие губы. Молодая женщина бросилась к столу, налила в стакан воды, подала Белевичу. Он жадно выпил. Тяжело дыша, начал рассказывать:

— Мы пошли в камыши, вдвоем… охотиться на кабанов… Камыши зашуршали… я думал — кабан… выстрелил и — убил!..

— Кого?

— Нашего механика.

— Эгле?!

— Да.

— Может, еще не убил?.. Где он?..

— Там… лежит в камышах…

Алина, никогда не терявшая голову, оказалась на высоте положения и в этот раз. Она тут же телефонным звонком подняла с постели секретаря партийной организации школы, преподавателя Отто Лапиня, вызвала к себе. Вторым звонком сообщила о случившемся в районный отдел милиции. Дежурный запретил ходить на место происшествия до прибытия представителей следственных органов.

А Белевич между тем сидел безучастный ко всему, что творилось вокруг.

Школа постепенно просыпалась. На лужайке и площадке возле дома собрались курсанты, немало удивленные появлением старенького, видавшего виды «Москвича», из которого быстро вышел лейтенант милиции — уполномоченный уголовного розыска.

Алина ждала на крыльце. Она провела лейтенанта в свой кабинет и там рассказала о событиях сегодняшнего утра. Увидев человека в милицейской форме, Витольд Белевич, продолжавший сидеть на стуле, который ему подставила Алина, даже не шевельнулся. Вяло отвечал на вопросы. Кстати, этих вопросов было немного. Уполномоченный розыска прежде всего хотел ознакомиться с местом, где разыгралась трагедия. Оставив Белевича под охраной двух курсантов, — весть об убийстве механика Эгле уже успела распространиться по школе, — лейтенант, в сопровождении директора и двух понятых, пошел в камыши, к тому месту, где, по объяснению Витольда, лежал труп.

Вся группа двигалась к камышам быстрыми шагами в сосредоточенном молчании. Алина шла, не отставая от мужчин. Где-то в глубине души она надеялась, что все это обязательно окажется неправдой и недоразумение выяснится, к общей радости.

Но это оказалось правдой.

Крупное тело убитого лежало на кабаньей тропинке, в камышах. Голова и ноги были скрыты в зарослях. Убитый лежал на спине. Уполномоченный раздвинул камыши и увидел лицо мужчины лет сорока. Глаза были полузакрыты; как раз посреди лба, чуть выше переносицы, алела рана, особенно четко выделявшаяся на мертвенной белизне кожи. Рана была размером с трехкопеечную монету, сквозная, вокруг нее почти не было крови — она стекла вниз. Над камышами с криком метались встревоженные чайки.

Тщательно осмотрев труп и сфотографировав его, лейтенант перешел к осмотру зарослей. Движения его были точными и уверенными. Метрах в двух от трупа он нашел двуствольное охотничье ружье. Курки не были взведены. Уполномоченный поднял ружье, переломил через колено стволы и вынул один патрон. С трудом выковырял туго забитый пыж. В патроне оказалась дробь седьмого номера, называемая охотниками «утиной». Высыпав ее обратно и заткнув патрон пыжом, лейтенант сунул его в карман. На несколько секунд внимание привлекли болотные сапоги убитого. На них почти не было грязи.

— Значит, на кабанов охотились? — обращаясь не то к директору, не то к себе, пробурчал лейтенант.

— Белевич говорил, на кабанов, — ответила Алина.

— Браконьерствовали, значит… Так, так… — продолжал бурчать лейтенант, о чем-то размышляя.