Чужие ветры. Копье черного принца - Прозоровский Лев Владимирович - Страница 15

— Оригинальный тост!

В ответ на это замечание швед, откинув всякую торжественность и недавнюю свою веселость, промолвил грустно:

— Это отрывок из моления, читаемого в наших евангелических церквах. Я привел его потому, что в нем заключена судьба многих моряков… А моя определенно!

Арутюнов заинтересовался.

— Не понимаю, — чистосердечно признался он.

— До сих пор я был плавающим, а как только вернусь, — стану путешествующим… в поисках новой работы.

— А вот теперь и я не понимаю вас, господин капитан, — заметил Крейшманис.

Швед пожал плечами.

— Вы не хуже моего знаете международные правила. За спасение мы должны отдать вам треть стоимости груза и самого судна… Конечно, мой арматор заплатит — закон есть закон, его нарушать нельзя… Но мне этого не простят!.. А что я могу сделать? — с внезапной злостью закончил швед. — У этого корыта не только рулевое управление, а даже и сам корпус ни к черту не годится… Единственное, что меня прельстило, это — постоянная линия… От дому далеко уходить не хочется… Годы не те…

Арутюнов был молодым моряком, но бывалым, опытным политработником. Неожиданная откровенность шведского капитана показалась интересной. Рюмки до сих пор стояли нетронутыми.

— Прежде всего, выпьем за ваш успех, — предложил Арутюнов, первым поднимая рюмку. Пока чокались и пили, закусывая сочным апельсином, он размышлял. В сущности, вся помощь «Орла» сводилась к тому, что он держал «Агнессу» на месте, пока механики ремонтировали рулевое управление. Не было риска ни людьми, ни собственным судном. Конечно, не окажи «Орел» этой помощи, «Агнесса» поползла бы дальше и села на камни. И тогда ей конец! Старик мог говорить искренне, а мог и оказаться хитрецом: лгал, чтоб разжалобить советских моряков.

Арутюнов оглядел скромную обстановку каюты. Увидел на стене портрет улыбающейся девушки с большими глазами и прядью волос, опадающей на лоб.

— Кто это?

— Моя дочь, — ответил швед.

Нет, старикан был определенно симпатичным. Скорей всего, и вправду пойдет он со своей большеглазой дочерью по миру, если получить с него за спасение по международным законам… М-да, положеньице!

Выручил Крейшманис.

— Я вас понимаю, капитан, — начал он спокойно, но тут же слегка повысил голос. — А вот вы нас не поняли! Неужели вы думаете, что советские моряки станут зарабатывать деньги на спасении человеческих жизней? Плохо вы знаете нас! Вы оплатите, вернее не вы, а ваши арматоры оплатят нам лишь расходы, связанные с отклонением от курса… А за оказание помощи мы денег не берем. Правильно, Нико?

— Верно, дорогой! — невольно вырвалось у Арутюнова. Однако в нем тут же заговорил политработник, и он добавил, глядя на шведа: — Но о нашем решении вы должны сообщить всей своей команде! «Если старик хитрит и хочет сделать какую-нибудь комбинацию, команда не позволит ему этого».

В первую минуту швед не совсем понял, что предлагают ему его гости. А когда наконец уяснил, сразу обрадовался, как в ту минуту, когда впервые увидел Крейшманиса с Арутюновым. На лице его, обветренном и морщинистом, отразилась целая гамма переживаний — от недоверия до восторга.

— Благодарю… то-ва-рищи! Благодарю!

— Только уж больше пить не будем! — шутливо предостерег Крейшманис. За спиной шведа открылась дверь. В каюту неловко протиснулся пожилой боцман. Улыбнувшись советским морякам, он что-то сказал своему капитану по-шведски.

— Повреждения исправлены, — перевел капитан.

— Вот и отлично, — сказал, поднимаясь, Крейшманис. — Пора и нам на свое судно.

Вслед за Крейшманисом встал Арутюнов. Швед торжественно обратился к своему боцману:

— Советские благородные моряки отказались от премии за спасение «Агнессы». Объявить об этом всей команде! — Боцман, скользнув удивленным взглядом по лицам гостей, бочком вышел из тесной каюты.

Швед с достоинством встал. Крепко, по-моряцки, пожал руки Арутюнову и Крейшманису.

— Жаль, что я не имею возможности ничем отблагодарить вас, — произнес он сердечно, с искренним огорчением. Арутюнов отмахнулся. «Ну, ну, джан, зачем об этом говорить?» Крейшманис окинул взором каюту, словно отыскивая среди здешних немногих вещей сувенир на память. Остановился на портрете дочери капитана, добродушно улыбнулся.

— У вас очень симпатичная дочка, капитан! Передайте ей привет от советских моряков.

Швед кивнул головой. Улыбнулся. Тоже посмотрел на портрет.

И вдруг застыл, вспоминая что-то. Начал тереть пальцами левый висок и забормотал:

— Моя дочь… вы правы… да-да… моя Агата…

Видя странное замешательство шведского капитана, советские моряки остановились в недоумении. Но растерянность шведа была очень непродолжительной. Он схватил Крейшманиса за руку и горячо заговорил:

— Мне кажется, что я тоже могу оказать вам услугу. — Отошел, опять начал тереть висок. — Да, да, это может быть полезным для вас… Вы примете меры… Дело в том, что на днях из Гамбурга в Латвию должен был отправиться один человек… Скорей всего, он поедет морем… морем легче!.. Это — плохой, вредный для вашей страны человек… Он собирается кого-то убить… Он получил за это большие деньги… Десять тысяч крон!

Слушая рассказ шведа, Крейшманис мрачнел с каждой секундой.

— Это правда? — спросил он сурово, когда капитан умолк.

— Как перед богом! — воскликнул швед. — Мне… — он посмотрел на портрет дочери и запнулся… — мне об этом сказали совершенно случайно.

Арутюнов смотрел на шведа с недоверием. Что значит случайно? Разве такие новости сообщают случайно? Видно, старик сам в какой-то степени связан с кем-либо из героев рассказанной истории.

— Будьте добры, повторите еще раз все, что вы сказали, — попросил Арутюнов.

— На днях из Гамбурга в Латвию, вероятнее всего морем, должен был отправиться, или уже отправился, неизвестный мне человек… Он едет с плохой целью… Больше я ничего не знаю! Если это окажется для вас бесполезным, очень жаль… Но я сказал все!

Старый капитан действительно больше ничего не знал. Это было видно по его открытому, честному лицу. Расспрашивать дальше не имело смысла. Выказывать чрезмерную заинтересованность — также. Опять-таки нельзя было забывать ни на минуту, что находишься на чужом судне и разговариваешь с человеком, которого видишь впервые в жизни. Арутюнов понял это; сказал, стараясь быть любезным:

— Что ж, спасибо и на том!

Через несколько минут «Орел» уже отошел от «Агнессы», провожаемый дружескими возгласами шведов. Впереди команды, у самого борта, стоял Якоб-Иоганн Эриксон и размахивал своей поношенной капитанской фуражкой английского образца. Ветер ворошил седые пряди на непокрытой голове моряка.

Лихтер, оставленный буксиром «Орел», благополучно перенес ночную непогоду и теперь, покачиваясь, лежал на мягких волнах, сравнительно недалеко от того места, где был оставлен. Как уже было сказано выше, штормовая полоса захватила суда в районе, где течение шло навстречу ветру. Это столкновение воды и ветра оказалось для лихтера очень выгодным.

Над морем встало прозрачное утро, какое часто бывает после шторма. Горизонт отодвинулся дальше, и морякам «Орла», соскучившимся по своим друзьям с лихтера и втайне беспокоившимся за их судьбу, теперь казалось, что берега родины придвинулись ближе, что еще несколько часов хода и они войдут в родной порт. Но на самом деле до родного порта было еще далеко.

«Орел» подошел к лихтеру вплотную. Принял буксирный конец. В ответ на вопросы о том, как прошла ночь, боцман с «Орла» крикнул деловито:

— Все в порядке! Спасли иностранца![12]

И вот уже оба советских судна легли на прежний курс, на родину. Среди моряков только и было разговоров, что о ночном событии. А Крейшманис и Арутюнов сидели в капитанской каюте и мучительно думали: что делать?

— Не было печали — черти накачали! — взорвался Крейшманис.

— Как тебе не стыдно, дорогой! — успокаивал Арутюнов.

— А вдруг он наврал?