Если б заговорил сфинкс... - Аматуни Петроний Гай - Страница 2

Яма, поглотившая смотрителя, оказалась неглубокой, но неожиданность падения, нервное напряжение и удар о ее дно лишили его сознания...

2

Дворец Хефрэ находился южнее столицы, за двойными стенами. Восточная наружная зубчатая стена имела два входа, указывая, что здесь живет хозяин Верхней и Нижней страны.

От каждого из главных входов вели аллеи, оканчивающиеся у площади перед дворцом — большим одноэтажным зданием из дерева и кирпича, расположенным в северо-восточном углу обширного двора.

Колонны перед фасадом дворца поддерживали высокий — на уровне крыши — помост, защищенный от солнца тентом. Здесь в часы приемов восседали на троне царь и царица и взирали на своих подданных, распростертых на земле.

Во дворце — трапезная, кухня, комнаты для особо торжественных приемов и для отдыха, ванная и спальни. Плоская крыша с ажурными перилами служила террасой, устланной коврами и защищенной от солнца тентом на деревянных резных шестах. Этим уголком безраздельно пользовался сам Хефрэ.

Отсюда ему был виден «деловой двор», расположенный за южной дворцовой стеной: там склады, канцелярии, место для экзекуций, жилище стражи и всякого рода мастерские.

У главных входов — набережная и широкая лента Хапи, несущей свои воды на север. На западе — редкие силуэты гробниц царей и вельмож...

...Ночь. Шустрый ветерок примчал прохладу с моря и резвился в пламени множества светильников. Тишину и покой дворца не нарушали, а скорее приятно разнообразили хор лягушек на реке и прерывистое пение цикад.

Хефрэ любил одиночество в такие часы на крыше своего дворца. Он и сейчас лежал один на высоком ложе из черного дерева, устланном мягкой шкурой пантеры. Ложе опиралось на ножки, вырезанные в виде львиных лап; изголовье, сделанное из слоновой кости, имело форму полумесяца.

Рядом, на круглом столике, — тонкостенный кувшин, выточенный из цельного камня, наполненный пивом, и два бокала.

— Сенеб! — раздался веселый голос, и перед царем появился высокий, тонкий в поясе, но широкий в плечах Мериб, младший брат и любимец Хефрэ, меджех нисут, то есть начальник всех работ царя, зодчий, спроектировавший погребальные сооружения владыке Кемта.

— Сенеб! — улыбаясь ответил Хефрэ на приветствие и, не торопясь, на одних руках, поднялся, повернул свое холеной, но уже полнеющее тело и опустил ноги на пол.

— О Хем-ек, видел я сейчас, какое тело у льва! — засмеялся Мериб.

— Никогда не увидишь ты его хрупким, словно кость... — хвастливо заметил Хефрэ. — Самим Рэ послан я, послан Кемту!

— Ты истинный Хор...

— Я сын самого Рэ, — отчетливо произнес Хефрэ, останавливая его движением руки и с любовью всматриваясь в узкое лицо брата, с тонкими, изнеженными чертами и миндалевидными черными глазами.

В свою очередь и Мериб внимательно следил за старшим братом: широкоскулое лицо с крупным носом, четкими надбровными дугами и волевым подбородком казалось надменным, а карие глаза сорокалетнего царя смотрели озорно и чуть смешливо.

Мериб привык к своему особому положению в царской семье. Ему позволялось многое, и все же он не забывал, кто его брат, и понимал, что может проявлять в его присутствии «вольность» лишь настолько, насколько это приятно царю, и только ему — а не им обоим...

Уловив жест царя, Мериб наполнил бокалы.

— Это хенкет, — сказал Хефрэ, — с южными финиками.

— Да, южные — вкуснее наших, — согласился Мериб.

Пока они пили, зодчий размышлял: он уже оценил скрытое значение царских слов, но не спешил высказаться и предпочел молчание.

— Смотри, — негромко и словно лениво заговорил Хефрэ, — Хор всегда наш родич, покровитель. Одно время цари Кемта вели свою родословную от самого Рэ. Это выше!

Мериб понимающе кивнул.

— Потом забыли говорить так... Роме должны знать сейчас истину. Мое величие — сила государства. Оно объединяет всех роме, а без этого нельзя укрощать Хапи, направлять ее влагу в хранилища, на поля...

— Да, Хем-ек, ты — истинный распределитель Хапи!

— Смотри. Пирамида отца нашего, великого Хуфу, да будут к нему милостивы боги в Царстве Запада, подпирает небо.

— Твою гробницу, Хем-ек, я делаю немного ниже. Но я возвожу ее на большем возвышении. Она будет казаться...

— Хорошо услышанное мною, — прервал Хефрэ. — Я прочел твою записку, Мериб. Ты хочешь сделать облицовку основания моей гробницы из красного камня?

— Это мысль Анхи, моего зодчего — строителя нижнего заупокойного храма. Очень дорого? — вздохнул Мериб.

— Совсем нет. Ты можешь придумать еще более трудное!

— Еще более?! — со страхом переспросил зодчий.

— Да, Мериб. Тогда сильнее будет Кемт! Иначе роме скажут, что я стал слабее...

— Буду думать, Хем-ек, буду думать я...

— Не спеши, Мериб. Сделай хорошо.

— Твоя воля, Хем-ек...

Мериб невесело подумал, что пока он сам не видит способа сделать усыпальницу и два заупокойных храма (верхний — у пирамиды и нижний — на незатопляемом берегу) еще внушительнее.

— Исполнено будет, — склонился он.

3

Главный жрец храма бога Птаха, высокий, широченный Хену, славился упрямством, ставившим в тупик даже царя, его родственника.

Бритоголовый, с короткой шеей, маленькими глазами, теряющимися рядом с мясистым носом, слоновьими ушами и большим ртом, Хену не отличался приятностью. Весь его облик, рыхлое огромное тело, жирный подбородок, вздрагивающий при ходьбе, и особенно выражение тупости, почти не сходившее с его лица, придавали ему нечто бычье.

Казалось, что нечто человеческое не могло пробудиться в его душе, и вместе с тем Хену был мечтателем...

Жречество при фараоне Хефрэ только начинало набирать силу. Обычно вельможи и чиновники поочередно исполняли несложные еще жреческие обязанности.

Родственные же отношения с царем помогли Хену одолеть соперников и пристроиться в храме Птаха постоянно. Вначале рядовым жрецом.

К счастью, он имел бойкую жену Сенетанх («Сестра живущего»), самую белокожую красавицу столицы. Ей было тогда немногим более двадцати. Ее маленькая фигурка обращала на себя внимание всюду, где она появлялась.

Бледное круглое лицо в обрамлении черных волос, заплетенных тонкими косичками, огромные темные глаза, смотревшие внимательно и с достоинством, длинная шея с голубыми черточками вен, муравьиная талия и стройные ноги — такова Сенетанх.

Все это в сочетании с веселостью и отзывчивостью сделало ее желанной на пирах и снискало славу, дошедшую до ушей владыки Обеих Земель.

При первом же взгляде на это искушающее создание Хефрэ оживился и довольно скоро одарил ее своею милостью...

Друзья поздравили удачливого Хену, царь назначил его Главным жрецом храма Птаха в ознаменование услуг общегосударственного значения, а благодарный слуга бога велел начертать на стене своей гробницы надпись для будущих поколений, рассказывающую эту нравоучительную историю.

Роме знали два мира: тот, что окружал их, и тот, что жил в них самих. Оба — одинаково реальные, в их понимании. Но, увы, не всегда гармонично сочетавшиеся друг с другом.

Вознесясь, Хену пожелал — теперь, правда, без помощи Сенетанх — утвердить не только свое благополучие, но будущее всего жречества. Он мечтал о том времени, когда сам фараон станет считаться с ним, Хену, и в стране появятся как бы две власти!

Известие о том, что Хефрэ, земное олицетворение бога Хора, объявил себя еще и «сыном Рэ», — смутило Хену, а вскоре вызвало глухую ярость и беспокойство.

Нашлись и единомышленники...

Сегодня они были гостями Хену и собрались в одной из потайных комнат его храма. Это Главный жрец священного быка Аписа, покровителя Белых Стен, — престарелый Инхеб; справа от Главного скульптора царя — заместитель знаменитого Рэура, тридцатипятилетний баловень судьбы, троюродный брат царя — Хеси и один из жрецов Птаха — Небутеф, человек преданный и исполнительный.

Поводом для разговора была судьба священного быка Аписа, в котором «жила» душа Осириса. Животному исполнилось двадцать восемь лет. В этом возрасте погиб Осирис, и по традиции быка следовало заменить.