Падение Иерусалима - Картун Дерек - Страница 9

— Необходимо предпринять чрезвычайные меры, чтобы отвести от этого человека подозрения и тем спасти ему жизнь, поскольку отозвать его сейчас было бы крайне безрассудно. Если группа пойдет дальше в своих намерениях укреплять сотрудничество с Каддафи, мы должны любой ценой держать ее действия под контролем. Сейчас это главное. Но есть и другие соображения…

Вот теперь премьер слушал внимательно, и Бен Тов нарочно сделал длительную паузу.

— Какие еще другие соображения?

— Вы все, господа, получаете данные армейской разведки и наши относительно того, как продвигаются ядерные разработки в Тукре. Последние сведения говорят о том, что через несколько месяцев — от восьми до двенадцати, так можно считать, — вооруженные силы Ливии получат ядерное оружие. Согласно нашим оценкам, Каддафи не собирается его применять. Но, возможно, он захочет действовать чужими руками и передаст его кому-нибудь. «Шатила» как раз может сослужить такую службу. С другой стороны, группа, возможно, рассчитывает получить ядерное оружие из других источников — скажем, из Франции. Таково наше второе соображение…

— И сколько их там у вас еще?

— Всего четыре, господин премьер-министр.

— Ну, дальше…

— Смею предположить, что именно сейчас настало время, когда следовало бы прибегнуть к помощи американцев: они могли бы в мягкой форме предупредить Каддафи…

Премьер-министр повернулся к министру иностранных дел:

— Слышал, что сказал этот человек?

— Да. Мы примем его слова к сведению.

— Думаешь, его предложение выполнимо?

— Безусловно, выполнимо. Только вряд ли целесообразно. Самый надежный способ склонить Каддафи к тому, чтобы он сбросил атомную бомбу, — посоветовать ему этого не делать. А еще надежнее — пригрозить ему. Но мы все же примем к сведению.

Премьер и министр иностранных дел мало симпатизировали друг другу.

— Я бы хотел получить ваше письменное заключение завтра утром. Только, Хаим, пусть оно будет коротенькое, а не обычная ваша простыня.

Сидящие вокруг стола попрятали невольные улыбки.

— Ладно. Но тут есть проблема: американцам в таких делах не хватает тонкости.

— Где ее нынче возьмешь, эту тонкость?

— Вот англичане, например…

— Вот уже действительно лучший способ прикончить Каддафи: он со смеху помрет.

Присутствовавшие вежливо посмеялись.

— Проблемой Тукры мы занимаемся совместно с министерством обороны, — пояснил министр иностранных дел. — Они тоже считают, что результатом любой американской инициативы станет только укрепление противовоздушной обороны Тукры — зачем нам это надо?

Премьер-министр снова обратился к Бен Тову:

— А четвертое соображение?

— Оно в том, чтобы привлечь наших друзей из Парижа. Подробности мне бы обсуждать не хотелось — нужна предельная осторожность.

— Что, есть риск утечки?

— Есть, представьте.

— А если ваши рассуждения ошибочны? «Моссаду» же свойственно ошибаться, тем он и знаменит…

— Тогда мы уклонимся, — Мемуне не обратил внимания на колкость.

«…под благовидным предлогом, — закончил фразу Бен Тов, разумеется, про себя. — Идея, чтоб ее…»

— Ничего этого знать не желаю, — сказал премьер. — Но если в Париже начнутся какие-нибудь политические пертурбации из-за ваших этих дел, доложите мне немедленно. Ясно?

— Разумеется, господин премьер-министр. — Мемуне откашлялся и продолжал:

— Мы убеждены, что если «Шатила» ищет возможности заполучить ядерное оружие, то ее первая забота — способ доставки. Если, конечно, она его уже не получила…

— А вы что, не в курсе дела?

Мемуне поправил очки и уставился в свою записку, будто рассчитывая отыскать ответ. Но, не найдя ничего путного, отрицательно покачал головой.

— Пока ничего определенного сказать не могу. Наше ведомство занимается этой проблемой в самую первую очередь.

Премьер буркнул что-то и обернулся к секретарю кабинета:

— Мы к этому еще вернемся, Ури, занеси это в повестку дня следующего заседания кабинета министров. Что там еще?

— Вопрос о поставке французских самолетов в Ирак.

— Ну и что насчет французских поставок в Ирак?

Премьер-министр так и не сказал, что «Моссад», мол, мелет чепуху…

— Нас самым классическим образом загнали в угол, — сказал Бен Тов, когда они с Мемуне возвращались к своей машине. — Выбор такой — или попытаться пресечь действия группы прямо сейчас, или продолжить наблюдение за ней. Риск в обоих случаях огромный. Попытка обезвредить этих людей вряд ли удастся, мы только спровоцируем их на скорые и решительные шаги, они сообразят, что медлить опасно. Схватить некоторых членов группы — скажем, того же Хайяка, или, допустим, взять этого француза Таверне, а то и самого майора Савари — это в принципе возможно. Но профессор Ханиф недосягаем, и я не вижу пока способа поймать его. А любого другого он прекраснейшим образом заменит — и все. Ему же помогает сам Каддафи — у этого-то красавца сколько угодно всяких Таверне. А то и сам воспользуется своей бомбой, если что не по нем. Главное — начав действовать подобным образом, мы так и не узнаем их планов. Вот тут-то и закавыка: ну пошлю я людей во Францию, возьмут они Хайяка или даже этих французов, наплевав на сентиментальное отношение к ним нашего премьера, но Ханиф-то сообразит, что к чему, и мы потеряем агента, а в его лице — единственный наш источник информации. Не хотелось, чтобы этого молодого человека пригласили на допрос в главное разведывательное управление в Дамаске — как там допрашивают, известно.

— Но с другой стороны если и дальше выжидать, то риск не меньше. Сам же говоришь, что мы не то чтобы с огнем играем, — тут не игра, тут речь идет об угрозе полного уничтожения страны, народа…

— Я и говорю, что нас загнали в угол, — подтвердил Бен Тов.

Мемуне влез в машину, следом за ним — Бен Тов. Недолгий путь до здания, где располагается «Моссад», они провели в невеселом молчании. Мемуне только спросил:

— Что собираешься делать?

— Подожду еще, понаблюдаю.

— А как быть с агентом?

— Придется что-то предпринять. Его уже подозревают.

— Как собираешься действовать?

— Не знаю пока. Придумаю что-нибудь. Терять его нельзя.

Фактически это было нарушением субординации — такой вот обмен краткими, маловразумительными репликами, касающимися не конкретных планов, а всего лишь туманных намерений. Мемуне считал Бен Това неуправляемым — таким его считали в свое время и в армии, да и позже, когда он ревностно, но абсолютно без всякой пользы для себя и для дела служил в министерстве внутренних дел. Его там прозвали косолапым медведем — изо всех сил стараясь вписаться в жизнь этого бюрократического аппарата, он проявлял фантастическое непонимание его законов и вечно совершал какие-нибудь смешные нелепости. Зато в арабском отделе все было иначе: агенты его боготворили, а подчиненные терпеть не могли, потому что агентов он высоко ценил и всячески это демонстрировал, а с персоналом был груб и недоброжелателен. Мотивы такого отношения он даже себе не мог бы объяснить, тем более их не понимали те, на кого распространялась его неприязнь. Его мощный интеллект постоянно подвергал сомнению слова и намерения собеседника, поэтому говорить с ним было трудно. Любопытно, что неуважение к коллегам сочеталось у него с безграничным уважением к противнику, и если кому-то это казалось нелогичным — что ж, тем хуже для логики. Зато все эти странности идеально подходили к его нынешним занятиям.

Он вернулся в свой кабинет, отпер ящик стола и с сумрачным видом перечитал расшифрованное послание из Дамаска. Взяв ручку и блокнот, несколько минут быстро писал, сверяя с тем текстом, который только что прочел. И вызвал секретаршу.

— Зашифруй немедленно. Пусть курьер отнесет это Гаруну в министерство иностранных дел, оттуда утренней почтой отправят в Париж. Только слушай, Роза, будь повнимательней, когда шифруешь.

— Ладно…

— Да не зашли письмо по ошибке в министерство по делам религий. И в Париж, смотри, отправь, а не в Вальпараисо. Поняла?