Бесы в Париже - Картун Дерек - Страница 2

Сыщик почувствовал что-то вроде спазма в желудке. Дивное ощущение опасности, вот что это такое! Он осторожно начал обходить русского, который, казалось, был полностью поглощен своим занятием. Потом оглянулся, как его учили: нет ли тут второго русского, который прикрывает первого? Таково нерушимое правило тайных встреч: один прикрывает другого и предупреждает, если обнаруживает слежку. Но молодой человек из Нанта не заметил никого, кто мог бы сойти за агента КГБ. В его поле зрения находился сам Галевич, если это был он, парочка на полотенце да еще пара, что бродит рядом, — эти заняты только собой, может быть, чей-то муж со своей секретаршей. А подальше — несколько праздных пешеходов на шоссе Этуаль. Да еще по обочинам дороги сотрудники ДСТ со своими передатчиками и камерами. В точности как в кино — он чувствовал себя на седьмом небе…

Морис навел было камеру на русского. Толстяк рявкнул в микрофон: какого черта ты его снимаешь, он же ничего не делает. Дождись, пока он с кем-нибудь встретится.

Морис снял палец с кнопки: шеф прав, нечего зря расходовать дорогое государственное имущество — кинопленку.

— Мы слишком близко, — сказал шеф. — Давайте все назад, кроме Люка. Двигайтесь вокруг. И, ради Бога, не забывайте делать вид, будто наслаждаетесь воскресным отдыхом.

Люк — тот, что из Нанта, — был польщен, когда для близкого наблюдения выбрали именно его. Он должен стараться. Быть спокойным. Выглядеть беспечным. Ну-ка, притворись, будто интересуешься сиськами этой девчонки. Господи, но это правда интересно. Ну потрясающие сиськи. Он прямо-таки завидует малому, который с ней заигрывает. Русский, кажется, придерживается того же мнения: застыл на своем шпионском наблюдательном пункте за кустами. Ага, девчонка застегивает бретельки лифчика, а счастливчик возле нее натягивает майку. Похоже, уходят. Что сделает русский? Где его прикрывающий? И где, главное, тот, кто должен выйти на связь? Русский отвернулся от парочки — спектакль окончен! Люк увидел его лицо — высокие скулы и узкие глаза. Ничего оно не выражает — ни тебе удовольствия, ни разочарования, ни беспокойства.

До Люка внезапно дошло: ДСТ устроило все это — восемь машин, шестнадцать человек в нерабочее время, — чтобы выследить какого-то русского из Новосибирска, который в жаркий летний день предается любимому занятию: подглядывает за парочками в лесу. Никакой встречи у него, может, и не намечалось. Вот комедия! Мирей, если ей рассказать, прямо со смеху помрет. Она любит такие истории: что-нибудь сексуальное, да еще смешное.

Теперь русский возвращается к своей машине. Сел, двинулся к востоку по шоссе Этуаль, спешит выбраться из Булонского леса.

— Импотент чертов, — разражается шеф в микрофон. — Это точно Галевич. Второй раз его за этим делом ловим. О'кей, все по машинам. Еще три часа работаем!

Андре Бастьен, наверно, десятый раз за последние пятнадцать минут взглянул на часы. Половина седьмого! Он здорово опаздывает, дома будет неприятный разговор. Сейчас бы ему сидеть с Клодин в кафе на левом берегу. Но, Господи, эти пробки! Хуже еще, чем обычно. И это в августе, когда пол-Парижа отдыхает! Он целых двадцать минут ползет параллельно реке сначала по аллее Альберта Первого, а теперь по Кур ля Рэн. Где-то впереди наверняка затор. Может, машина чья-то сломалась? Перегрелась на жаре. А может, просто, как всегда в пятницу, все норовят побыстрее выбраться из города на свежий воздух.

Он посмотрел налево. Хорошенькая девушка в «мини-остине» все еще чуть впереди него. Десять минут назад они обменялись взглядами, и теперь он улыбнулся ей и выразительно пожал плечами. Она слегка улыбнулась в ответ. Ему показалось, что в этой полуулыбке заключается призыв. Может, удастся извлечь хоть немного радости из этой проклятой каши на дороге? Заговорить бы с ней. Но не орать же, перекрывая визг тормозов и то и дело раздающиеся сердитые гудки.

Ему припомнилось, что именно так он познакомился с Клодин: в автомобильной пробке на авеню Опера. Улыбнулся ей, получил в ответ ту самую озорную улыбку, которую потом так хорошо узнал и полюбил, и которая последнее время его раздражает. Какой-то водитель впереди них тогда, потеряв терпение, начал браниться. Он пожал плечами, глядя на Клодин, точно так, как сегодня, с этой девушкой в «мини-остине». А Клодин ответила ему таким же пожатием плеч. Он подумал: почему бы и не попытаться познакомиться? Самое худшее, что может произойти, — он прождет ее без толку в кафе. Написал на клочке бумаги: «Извините, пожалуйста, за смелость, но я буду в баре отеля Крийон сегодня и завтра в шесть. Приходите, пожалуйста, и отметим наше избавление». Перечитал — можно бы придумать что-нибудь получше, но и так сойдет, — подчеркнул в двух местах «пожалуйста». Потом, скатав записку, бросил ей в машину и поклонился в ее сторону. Клодин подобрала записку с сиденья и положила на щиток, даже не развернув. Андре Бастьен решил тогда, что это пустой номер, но на следующий вечер в половине седьмого (позже он узнал, что Клодин не отличается пунктуальностью) она появилась…

Это тянется уже два года, и, если честно, он устал. Вот почему он рассчитывал просто выпить с ней быстренько — и домой. Жене он обещал вернуться в половине восьмого. Но если и дальше так пойдет, он успеет разве что сказать Клодин, что спешит, и тогда непременно последуют слезы, попреки. Лучше уж опоздать домой, сославшись на позднюю работу и пробку. По крайней мере пробка-то не выдумка.

Он снова взглянул на девушку. Хотя она и смотрит прямо перед собой, но взгляд его чувствует: подбородок вздернут чуть-чуть больше, чем следует, и тонкая рука пригладила сзади волосы, хотя в этом необходимости нет. Может, снова попробовать гамбит с запиской? Какая ирония: он собирается порвать с Клодин и начать новую интрижку точно тем же способом. Это отвечает его чувству стиля.

Машины медленно продвигались к туннелю под площадью Конкорд. Похоже, под землей оба ряда машин сливаются в один и как-то там перестраиваются. Это последний шанс оказаться с ней рядом.

Он вырвал страничку из записной книжки, быстро написал несколько слов, скатал. Но ее левое стекло закрыто — защищает от выхлопных газов. Он посигналил, прося опустить стекло. Она, казалось, удивилась, но просьбу исполнила. И, наклонившись, он метнул бумажный шарик как раз в тот момент, когда машины в ее ряду рванулись вперед. Теперь она в одной с ним колонне. Но записка уже у нее. Андре Бастьен почувствовал радость от грядущего приключения. Какая хорошенькая! Оч-чень интересно.

Было шесть тридцать две вечера. И тут он увидел, из-за чего произошел весь этот затор. Зеленый жук-»фольксваген» остановился внутри туннеля — поломался, видно, и хозяин побежал вызывать техпомощь. Андре Бастьен заметил, что машина старая, потрепанная и грязная. Он мысленно обругал людей, которые выезжают на неисправных машинах и причиняют остальным столько неудобств. Потом вспомнил вдруг, что купил шоколадные конфеты для Клодин, они, вероятно, совсем растаяли. Рядом с конфетной коробкой на сиденье лежала электронная игра для маленького Робера — у него завтра день рождения. Как славно! Он любит дни рождения своих детей. Надо завтра прийти пораньше с работы, чтобы принять участие в их забавах. Он поравнялся с «фольксвагеном», и это было последней мыслью, отпущенной Андре Луи Мари Бастьену, тридцати четырех лет от роду, отцу двоих детей, любовнику Клодин Марсиаль, неверному, но любящему мужу Лоры Бастьен и достойному парижанину. Потому что в этот момент в зеленом автомобильчике рванули, превратив его в ничто, шестьдесят фунтов взрывчатки, спрятанной в четырех почтовых сумках позади места водителя. В замкнутом пространстве образовалась гигантской силы взрывная волна, которая швырнула машину Андре Бастьена, «мини-остин» хорошенькой девушки и еще сорок других автомобилей друг на друга и на стены туннеля. Волна тяжело ударила по каменной кладке, сверху посыпались глыбы, добивая всех, кто был еще жив. Кого-то разорвало на куски, кого-то стиснуло между камнями и исковерканным металлом, и тут же, выплескиваясь из пробитых баков, вспыхнул бензин.