Пути, которые мы избираем - Поповский Александр Данилович - Страница 9

Быков приступает к проверке своего предположения. Он обсуждает с больным вопросы вкуса и полезности пищи, но не кормит его. Аппарат запечатлевает перемену: гребень диаграммы падает, запись идет все ровней и ровней, пока петля кишки не обретает покой.

Так, искусное описание торжественного обеда на страницах романа оставляет нас спокойными и волнует запах стряпни, когда она готовится для нас.

Еще одну услугу оказал физиологам этот больной: его рана подсказала ассистентке методику опыта на лабораторном животном. Была разработана и сама операция. Один край кишки прирастили к отверстию живота, другой наглухо зашили. Получилось нечто вроде бутылки, торчащей горлышком наружу. Нервные и кровеносные пути были при этом сохранены, и отрезок жил как бы общей жизнью с пищеварительным трактом. Подобно маленькому желудочку, созданному Павловым, кишечник собаки разделили на две неравные части: большая служила организму, а меньшая — науке.

Риккль могла наконец приступить к давно задуманному опыту. Она запирается в камере, теперь ей ничто не должно мешать. Собака неспокойно ворочается в станке, скулит, завывает: непонятные манипуляции с открыванием отверстий на брюхе, вливанием и выливанием растворов ей надоели. Ассистентка настойчиво творит свое дело. В трех бюретках перед ней сапонин — разбавленный яд, сахарный раствор — глюкоза и вода. Вот она вливает в отрезок кишки обильную дозу раствора глюкозы. Проходит некоторое время — и глюкозы в кишке остается меньше половины. Раствор сахара ушел в кровь через кишечную стенку. Это в порядке вещей: таков ход усвоения пищи. Опыт усложняют: в отверстие кишки, прежде чем вливать сахарный раствор, вводят сапонин. Ему свойственно увеличивать проницаемость слизистой оболочки кишечника, ускорять всасывание пищи в кровь.

Опыты ведутся под стук метронома: вначале звучание аппарата, затем вливание сапонина, позже — глюкозы. Так длится месяц, другой; миновало полгода. В одном из таких опытов ассистентка пускает метроном и не вливает в отрезок кишки сапонин. Казалось, теперь глюкоза всосется не скоро, слизистая оболочка не подготовлена. Проходит немного времени, и в кишечной петле не остается ни капли раствора; он прошел через стенки в кровь. Проницаемыми их сделал стук метронома — он подействовал, как сапонин.

И всасывание веществ из кишечного канала и проницаемость слизистой оболочки оказались подконтрольны коре полушарий.

Глава третья

Два вопроса природе

Селезенка покорна временным связям

Готовность щедро расточать свои мысли, обогащать идеями других, нисколько не думая о собственном ущербе, — редкое свойство ученого. Павлов был расточителем, исключением из общего правила. Так много у него было идей и так мало он ими дорожил, что поколение учеников — ныне академики, известные ученые — создало свои школы, развивая отдельные мысли учителя. Вскользь допущенное предположение становилось источником творческих исканий на многие годы. Высказанное однажды Павловым соображение, что внутренние органы должны, как и мозг, образовывать временные связи, послужило для Быкова задачей на всю жизнь.

Добившись успеха в опытах на почке, печени, кишечнике, Быков не отступал уже от своей цели. Все недовершенное школой учителя он берет, чтобы довершить.

Предметом исследования сделали селезенку.

До недавней поры никто толком не знал, для чего служит это губчатое багряно-красное тело, заложенное природой в глубине левого подреберья, между почкой и кишками. Из учебников селезенка была почти изъята, ее объявили рудиментом — зачатком кровеносной системы. Ошибку исправили, когда стало известно, что селезенка — депо, хранилище запасов кровяных телец, жизненный резерв на случай испытаний. В нужную минуту она выбрасывает их в кровь, повышая активность организма. Удивительный орган напитан железом. На раздражения селезенка отзывается мгновенно. Особенно в пору опасности, когда поддержка организма жизненно необходима и промедление смерти подобно.

Селезенка давно привлекала внимание Быкова. Все в ней казалось ему любопытным: и нервные связи и химические процессы. Слишком сложны они здесь, очень спорно и туманно назначение самой селезенки. Орган с широким, многосторонним влиянием на жизнь, а между тем удаление его почти не отражается на организме. Не то орган кроветворный, не то разрушающий кровь, кладбище кровяных телец и в то же время их хранилище. Резервуар высококачественной крови, как бы убежище ее, и вместе с тем угнетатель костного мозга, могучего созидателя кровяных телец. Какая пестрота противоречий!

Вступает ли селезенка во временную связь с внешним миром, хотел знать Быков, или, глубоко запрятанная в недрах организма, она свободна от влияния больших полушарий? Чем регулируется этот аппарат, каково его назначение?

Изучить деятельность какого-нибудь органа — значит прежде всего увидеть его, ощупать, прослушать, проверить его выделения — познать в норме. Средств много: оперативно прокладывают к нему новые пути, выводят наружу внутренний проток, накладывают фистулу. Но как быть с органом, лежащим в самом кровеносном русле, постоянно наполненном кровью? Как ставить опыты на нем? Как изучать в норме, когда важную особенность его — чувствительно откликаться на малейшее психическое раздражение — наблюдать невозможно? Поколения физиологов пожимали плечами и оставляли решение этой задачи потомкам.

Быкова это не смутило. Он перемещает селезенку со всеми ее нервными и кровеносными связями из глубины подреберья под кожу живота, исправляет неудобство, созданное природой для физиолога. Орган выступает на брюхе собаки, как желвак. Теперь его можно прощупать, увидеть размеры, наблюдать за движением. Размышляя в те дни, ученый записал: «Расположение внутренних органов не может и не должно остановить физиолога. От него зависит разместить их по своему усмотрению. Селезенка будет так же исправно себя проявлять рядом с сердцем или где-нибудь между легкими, как и почка, перенесенная на затылок. Все зависит от техники и уверенности физиолога в себе».

Спустя много лет после этой операции одному из ученых удалось пересадить на ухо морской свинки ее молочную железу. Когда животное произвело на свет потомство, железа эта начала отделять молоко.

Впервые в истории физиологии деятельность селезенки изучалась на здоровом животном. В тетради наблюдателя появились любопытные сведения: «Укол булавкой в заднюю конечность животного или раздражение электрическим током вызывает резкое сокращение этого чувствительного органа… Появление кошки в поле зрения собаки регистрируется скачком селезенки». Каждое новое сокращение вносит свежую струю крови в общий поток, и, будь кожа животных, подобно нашей, прозрачна, мы, вероятно, увидели бы, как собака и кошка при встрече друг с другом багровеют от негодования.

Теперь, когда нормальное поведение селезенки было изучено, Быков приступил к выработке временных связей.

Опыты обставили со всеми предосторожностями. Морду собаки закрыли экраном, ни электродов, ни того, как прикладывали их к коже, увидеть она не могла. И все же после ряда электрических ударов одно лишь прикосновение к коже лишенного тока электрода вызывало движение селезенки. Безобидный предмет управлял деятельностью внутреннего органа. Когда временная связь угасала и прикосновение электрода не вызывало больше отклика селезенки, новый электрический разряд, пущенный в кожу, восстанавливал утраченное влияние.

Ученый передоверил власть электрода свистку. Уколы в конечность сочетали с непродолжительным свистом, и этот условный сигнал стал также вызывать сокращение селезенки. Чем сильнее и резче звучал раздражитель, тем тягостней было его влияние. Собака пугалась, делала оборонительные движения — свисток действовал на нее удручающе. Так безобидное звучание, совпавшее во времени с трудным испытанием, пугает нас порой всю жизнь.

Задача казалась решенной: кора мозга образует временные связи с селезенкой, влияет на ее деятельность, как и на печень и на почку. Но строгий к себе ученый стал придумывать возражения против того, что открыл.