Змея Сатаны - Картленд Барбара - Страница 3

Она была своего рода женским аналогом графа: в ее жизни один любовник сменялся другим; она отбрасывала их, как только ей удавалось вскружить им голову, и оглядывалась вокруг в поисках следующей жертвы, которую можно завоевать.

Граф не мог не признать, что среди известных ему женщин она – одна из самых красивых.

В ней была притягательная сила злого начала, таившаяся не только в пристальном, загадочном взгляде сфинкса, темно-рыжих волосах и манящей улыбке на губах, сулящей неописуемые наслаждения. Но всякого мужчину ее чувственная кошачья внешность наводила на мысли о чем-то змеином.

– Это же настоящий Змей из садов Эдема, – яростно воскликнула однажды какая-то женщина. – Этот змей на самом деле был не змеем, а змеей, и звали ее Цирцеей.

Так же думали о ней десятки женщин, когда увлекались их мужья, когда разбивались сердца и разрушались жизни их сыновей, когда появлялась торжествующая, не затронутая опустошениями, произведенными ею, победительница-Цирцея.

За ней тянулось столько историй, что граф иногда думал, что она могла бы стать достойной соперницей в любовных турнирах, и что следовало бы остерегаться, чтобы не утратить пальму первенства.

Но, разумеется, он не собирался устраивать подобных состязаний ни с женщинами, ни с мужчинами. Дни, когда он был настолько молод, что заботился о том, чтобы утвердить свою славу, бросая осуждавшим его людям вызов недостойным, по их мнению, поведением, давно миновали.

Он был Рейком, но уже не таким, который слепо следует желаниям – ни своим собственным, ни чужим.

Если он хотел женщину, он ее брал, но никогда не делал этого для того, чтобы утвердить свою репутацию.

Когда накануне вечером Цирцея Лангстоун подчеркнуто небрежно, так, что это прозвучало даже неестественно, пригласила навестить, ее после обеда, он не сомневался в том, что это означало.

– Я принимаю кое-кого из друзей, – сказала она, – и буду рада вас видеть, если у вас не окажется других дел в это время.

Это прозвучало так небрежно и искусственно, что граф легко сумел прочесть между строк, что друзьям в последний момент что-то помешает и он окажется наедине с хозяйкой.

Он посмотрел на нее, на изумруды, сверкавшие на ее шее почти таким же злым блеском, как и ее зеленые глаза, и подумал, что, может быть, было бы занятно посмотреть, что она представляет собой в действительности и насколько заслужена ее дурная репутация.

А репутация женщины, что граф знал до тонкости, порой строится на очень хрупком фундаменте.

Скандальная атмосфера могла быть преувеличена и раздута из-за самого незначительного отклонения от принятых условностей, а само это отклонение, в свою очередь, легко принимало облик порока более страшного, чем глубины ада.

Но Цирцея действительно выглядела порочной, и граф знал, что косые взгляды из-под накрашенных ресниц, изгиб ее губ – все было столь же деланно, как и ее загадочные изречения.

Однако представление разыгрывалось на высоком уровне, и он чувствовал, что не познакомиться со всем ее репертуаром в целом могло бы быть ошибкой с его стороны.

– Мне хотелось проверить новых лошадей, – ответил он, – и если они меня устроят, на что я рассчитываю, то я окажусь на Парк-лейн и сочту за честь принять ваше приглашение.

Слова звучали с привычным цинизмом, выражение глаз говорило слушавшей его женщине, что он не только может передумать в последний момент, но и крайне скептически относится к тому, что этот визит действительно может быть интересен.

И вот он здесь. Граф находился в ее доме и подумал, что до сих пор события разворачиваются точно так, как он и предвидел, – за исключением Офелии.

Парадная гостиная, после короткого ожидания – приглашение в будуар ее светлости; все разыгрывалось в соответствии с хорошо известным планом.

Единственное отступление представляла собой Офелия, и, когда перед ним открылась дверь в будуар, он поймал себя на том, что его мысли заняты тем, что же случилось с Джемом Буллитом и почему девушка сказала, что тот не получает никакого пособия.

В крохотной спальне наверху Офелия спрашивала себя, как случилось, что она позволила графу Рочестеру застигнуть себя в гостиной. Она прекрасно понимала, как разгневается ее мачеха, если услышит об этом. Можно только молиться, чтобы Бетсону, дворецкому, хватило такта ничего не сказать о том, что граф застал ее с цветами в гостиной.

Ей пришлось провозиться над букетом дольше, чем обычно. Помимо всего прочего, еще и это дало ей понять, что визит графа – событие незаурядное. Для Офелии мерой значительности мужчин, которых принимала ее мачеха, было количество цветов, добавляемых к тем, что привозили из поместья каждую неделю. Сегодня прислали необычно большое количество цветов и после того, как Офелия расставила их в будуаре мачехи, у нее почти не оставалось времени, чтобы заняться букетами для гостиной.

Но ей бы следовало следить за часами: она знала, что должна все закончить задолго до того, как граф будет препровожден в гостиную.

«Как я могла сделать такую глупость?» – спрашивала она себя.

Она с испугом посмотрела в зеркало. Ей показалось, что там отражается лицо мачехи, искаженное страшным гневом; когда женщина, занявшая место ее матери, выглядела таким образом – а это случалось достаточно часто, – каждый нерв в теле Офелии содрогался от ужаса.

Ей хватало ума понять, что дело не в том или ином ее поступке, а в том, что она слишком похожа на покойную мать и слишком привлекательна для падчерицы.

Еще прежде чем закончить школу, она представляла себе, на что будет похожа ее жизнь, но действительность превзошла самые неприятные предчувствия.

Теперь, после трех месяцев жизни под одной крышей с женщиной, в которой один ее вид вызывал ненависть, Офелия думала, как долго это может продолжаться. Что бы она ни делала, все было не так; при каждом взгляде на нее глаза мачехи темнели, а губы сжимались в жесткую линию. Бесполезно было обращаться к отцу, поскольку каждое ее слово мачеха мгновенно опровергала, а он верил не дочери, а жене.

После двух лет брака он все еще был околдован и всецело находился во власти этой женщины; и это началось еще прежде, чем его первая жена сошла в могилу.

Офелия не могла этого знать, но другие понимали, что Джордж Лангстоун овдовел в самый подходящий момент для Цирцеи Дрейтон. Ее муж, пьяница и бретер, был в конце концов благополучно убит на дуэли, а ее тогдашний любовник немедленно исчез, не имея ни малейшего желания на ней жениться.

Никто из мужчин, навещавших ее, когда мужа не было дома, льстивших ей и даже вносивших свой вклад в приобретение ее роскошных туалетов и драгоценностей, не спешил преподнести ей то, чего она хотела больше всего – второе золотое обручальное кольцо.

Оказавшись без денег, без подруг и с весьма шатким положением в обществе, Цирцея в отчаянии оглядывалась в поисках спасения и нашла Джорджа Лангстоуна.

Он был легкой добычей. Обаятельный, добродушный, спортивный, богатый, он был из тех людей, которые в окружающих видят только самое лучшее. Цирцея пустила в ход все свои чары, чтобы им завладеть, и даже, как уверяли некоторые, прибегла к черной магии, чтобы заманить его в ловушку.

Неизвестно, кто пустил слух о том, что Цирцея воспользовалась помощью Сатаны, скорее всего в основе его была попросту зависть, но слух распространился со скоростью лесного пожара.

– Бог мой, она же ведьма! – говорила одна женщина другой. – И конечно, Генри – ты же знаешь, какой он простодушный, – как бы он мог противостоять колдовству?

На месте Генри мог быть Леопольд или Александр, Майлс или Лайонелл.

Казалось, что мужчины были кроликами, загипнотизированными змеей. Как только они встречались взглядом с Цирцеей, они становились ее рабами до того момента, когда она в них больше не нуждалась.

Собственно, именно Харриет Шервуд и пробудила у графа интерес к леди Лангстоун тогда еще, когда он не намеревался следовать за общим стадом.