Змея Сатаны - Картленд Барбара - Страница 22

Офелия рассмеялась, но тут же изменившимся голосом обратилась к нему:

– Пока ее нет, я хочу вам... еще кое-что сказать. – Что-то в ее голосе заставило графа насторожиться. Она говорила очень серьезно. Офелия помолчала: – Вы думаете, что эта магия... черная магия... может помочь найти кого-нибудь, кто прячется... даже, если он надежно спрятан?

Граф молчал. Он понял, что это ее тревожит.

– Скажите мне, что именно вас обеспокоило?

– Эмили сказала... что мачеха практикует черную магию, – сказала Офелия. – Мне с трудом в это верится, но некоторые вещи приводят меня в ужас.

– Какие же вещи?

– Иногда ночью, – ответила Офелия, – я очень отчетливо вижу ее лицо... Не просто представляю себе, но, когда открываю глаза, я вижу его в темноте.

Ее голос задрожал, и это встревожило графа. Он сказал:

– Я уверен, что это плоды вашего воображения.

– Я сама пытаюсь себя в этом уверить, – сказала Офелия – И в то же время... ее глаза смотрят на меня. Преследуют меня... вынуждают на что-то. – Она сделала беспомощный жест рукой. – Это трудно объяснить, но, когда оно передо мной, ее лицо кажется совсем реальным.

Теперь граф вспомнил, что в Индии факиры и другие люди, с которыми он разговаривал, были убеждены в возможности передачи мыслей. Местные жители всегда знали о том, что должно случиться задолго до события. Сотни раз его ставило в тупик и интриговало то, что он считал ясновидением или просто передачей мыслей от одного человека к другому. И если Цирцея занималась черной магией, то, может быть, она могла вступать в контакт со своей падчерицей, где бы та ни пряталась.

Он не хотел, чтобы Офелия догадывалась об этих мыслях, которые могли бы обеспокоить ее еще больше, и вместо этого спросил:

– И что вы делаете, когда видите лицо вашей мачехи?

– Я молюсь, – просто ответила Офелия. – Я молюсь очень усердно. Но иногда этого недостаточно. Я чувствую.

Она замолчала, и граф сказал:

– Продолжайте, я хочу знать, что вы чувствуете.

– Вы подумаете, что я совсем глупая, – сказала она, – но я чувствую, как она преследует меня... как какое-то ужасное и неотвратимое зло. – С этими словами она, не сознавая того, что делает, взяла графа за руку. – Пожалуйста, помогите мне, – прошептала она, – я боюсь.

Граф подумал, что у нее есть для этого все основания, и, сжав своей сильной рукой ее дрожащие пальцы, сказал:

– Вот что я сделаю: я принесу из замка одну вещь, которую дал мне некто, кто хотел таким образом выразить свою благодарность.

– Так же... как и я...

– В точности так, – согласился граф. – Как и вы, она решила, что я спас ей жизнь.

– Это кто-то из тех людей, кого вы спасли во время французской революции? – спросила Офелия.

– Кто вам про это рассказал?

– Нэнни рассказала, как невероятно храбро вы себя вели. И как вы не только помогали эмигрантам спастись, но и помогали им, когда они оказывались в Лондоне без гроша в кармане.

Граф прочел восхищение в ее взгляде.

– Мне очень повезло, – сказал он. – Удалось привезти сюда целыми и невредимыми не только нескольких французов и француженок, но и себя самого.

– А если бы вас... убили, – спросила Офелия, – то вы бы не смогли теперь помочь мне.

– Пожалуй, – согласился граф. – Но видите, я здесь и намереваюсь помочь вам, Офелия. Вы должны верить, когда я говорю вам, что образ, который я вам принесу, защитит вас от вашей мачехи, потому что власть добра гораздо сильнее, чем зло.

– О, пожалуйста, – сказала Офелия. – Я могу получить его поскорее, может быть, сегодня?

– Я съезжу за ним, как только допью чай, – пообещал граф. – Но вы понимаете, конечно, что мы не должны волновать Нэнни.

– Конечно... нет, – согласилась она.

Граф встал и пошел за Нэнни. Пока они шутили и смеялись за чаем, мысли его были обращены к Цирцее Лангстоун.

Впервые он с полной серьезностью отнесся к ее интересу к черной магии.

До этого она представлялась ему жестокой, крайне неприятной женщиной с постоянным стремлением причинять кому-то страдания. Теперь, после слов Офелии, он начал верить в то, что на самом деле все гораздо серьезнее. Благодаря тому, что он узнал и испытал, будучи в Индии, он не смеялся над разговорами о магии, как многие из его современников.

Он видел, как факиры производят сверхъестественные действия, необъяснимые гипнозом или доверчивостью зрителей. В отличие от многих других англичан, его всегда очень интересовали индусы, и этот интерес открывал для него многие двери, закрытые для других белых людей. Он был даже удостоен привилегии встретиться с садху, которые, похоже, действительно были святыми, как верили их последователи.

Вернувшись в Англию, граф утратил интерес к оккультным наукам, но теперь все прочитанное или открытое для себя когда-то раньше снова возникло в его сознании, и он понял, что если Цирцея действительно практикует черную магию, то ее возможности гораздо более опасны, чем в то мог бы поверить незнакомый с этими делами человек.

Проще всего было бы посмеяться над фантазиями больной девочки и решить, что мачеха терроризировала ее до такой степени, что при одной мысли о ней начинает мерещиться ее лицо в темноте.

Неприятное ощущение подсказывало графу, что за этим кроется что-то большое. Что-то такое, чего он не мог объяснить, но и не мог отбросить, как невозможное.

Добравшись до замка, он прежде всего направился к ветеринару взглянуть, как чувствует себя Пират. Как и Офелия, спаниель выглядел совершенно иначе, чем раньше, и лапа – к счастью, это был всего-навсего простой перелом – была почти вылечена, как сказала ему миссис Хендерсон. Пират сильно потолстел и был гораздо спокойнее, но, когда граф предположил, что его уже можно отвезти к Офелии, миссис Хендерсон попросила оставить собаку еще на недельку.

Граф согласился и отправился в замок, чтобы найти образ, обещанный Офелии.

Его подарила ему маркиза де Вальмон после того, как он привез из Франции ее, ее мужа и их детей, переодев их так искусно, что хотя они пережили приключения, при рассказах о которых у слушателей волосы вставали дыбом, но все равно никто по дороге и не заподозрил, что их имена включены в списки лиц, которых должны отправить на гильотину.

Граф вспомнил ужасное путешествие на маленькой рыбацкой лодке. Разыгрался такой шторм, что до самого последнего момента они не были уверены, что доберутся до берега живыми. Но в конце концов они достигли Англии, и когда два дня спустя он посетил мадам де Вальмон в Лондоне, она подарила ему этот образ, растрогав подарком.

– Этот образ, – сказала она, – хранился в нашем роду сотни лет. Считается, что в него вделан маленький кусочек покрывала святой Вероники, которая, как вы помните, вытерла лоб Христу, когда он шел на Голгофу. – Она улыбнулась ему очаровательной улыбкой и добавила: – Может быть, это и не так, но вместе с тем вера всех тех, кто молился этому маленькому образу, несколько веков стоявшему в капелле замка моего отца, эта вера действительно могла творить чудеса, и ему приписываются многие чудеса.

– Но я не могу взять у вас такую реликвию, – сказал граф.

– Это самая драгоценная вещь из всего, что у меня есть, – ответила маркиза, – если не считать моего мужа и детей. И поскольку вы подарили мне их, то я могу только просить вас принять этот подарок. Он – от чистого сердца.

Граф почувствовал, что не может отказаться, но поскольку он остался в близкой дружбе с Вальмонами, то всегда считал, что когда-нибудь вернет этот маленький образок, размером не больше миниатюры, их детям.

Теперь, когда он взял в руки золотую рамку с тонкой резьбой и всмотрелся в лицо святой Вероники, написанное каким-то большим мастером, и на маленький кусочек настоящей ткани, которую она держала в своих руках, то подумал: это поможет Офелии.

И его самого удивила уверенность, что это возможно. Он подумал, слегка усмехнувшись над собой, что Офелия не только вторглась в его жизнь, но и каким-то странным образом изменила его взгляды на многое.