Бортовой журнал 4 - Покровский Александр Михайлович - Страница 31

Все это такое родное-родное, что некоторые адмиралы с генералами, после того как я об их художествах пишу разные слова, считают меня даже выродком.

Выродок – это тот, кто не любит родное. И тут адмиралы-генералы не правы – я это все лю (запятая) блю!

Это меня мысленно возвращает во времена кинофильма «Кубанские казаки», в котором можно было сесть на колхозную бричку и прокатиться с ветерком за общественный счет.

Вот как не крути, а колхоз у нас, господа мои хорошие, а вокруг – степь да степь, и селяне с косами, и босоногие ребята с ночного, и лошади с водопоя.

И урожай мы по осени считаем, а пока эта осень у нас не наступила – гуляй, рванина!

Русское это все, русское, удалое.

Вот расскажи это все какому-нибудь заезжему англичанину – ведь ни одному слову не поверит.

А расскажи это все нашему, флотскому мужику, и улыбнется он с хитрецой и воскликнет восторженно: «Да ты что? Правда, что ли? Во дают!» – и сейчас же удовольствие немалое на всей его физиономии не замедлит проявиться.

А потом он все же скажет: «Да ладно меня разыгрывать-то!» – а ты ему фотографии с того семейного торжества под нос сунешь, а он в них как вперится, носом стечет, а потом и отодвинется со сладостью необычайной на лице просмоленном и вздохнет: «Да-а-а!» – а потом заметит: «Вот в наши времена»… – и пошли-пошли потом воспоминания про наши с ним времена, когда командир военно-морской базы мог стырить половину продуктов с камбуза, а потом запереть это все в гараже одного знакомого мичмана-снабженца; а когда пришли брать этого снабженца живьем, то он сразу же на командира базы и показал, не мое, мол, его вон, берите его, лихоимца; а тот давай отнекиваться и не узнавать добро, нажитое непростым, непосильным трудом, – а там и севрюга в томатном соусе, и балычок со слезой, и семга, и икра лососевая, и колбаса твердого копчения в бочках, пересыпанная опилками, и селедочка правильного посола в баночках, и сахар в мешках (а вдруг не будет потом сахара никогда), и молоко сухое, и молоко сгущенное, и палтус копченый, и еще черт его знает что, не считая, конечно, корабельного спирта, разлитого в сорокалитровые незабываемые канистры.

Вот ведь дети малыя, а?!!

Вот ведь как у нас все нескоро, неспешно идет!

А ведь с чего все начиналось-то? Все начиналось с присяги, с тех самых слов про кару небесную и презрение родненьких граждан.

И стоял тот мальчишечка и говорил он правильные слова, а потом…

А потом… суп с котом (это, чтоб, значит, неприличное что-нибудь здесь не ляпнуть)!!!

Ух какими подробностями полониевыми нас опять потчуют.

И становятся они все более изощренными.

А какие убедительные факты! Просто не факты, а чудо что за факты.

И люди-то какие все это обсуждают и обсуждают. Люди-то великие, все больше академики естественных наук.

А Великобритания молчит. Подозреваю, оттого, что у них есть туз в рукаве.

А наши суетятся, на мой взгляд, именно потому, что не знают, что у них там за туз.

Ой, блин! Развал он везде развал.

Вот развалился Советский Союз и наступил (как бы это поприличней выразиться), и наступил. писец.

Под развал к власти, к примеру, в военной среде пришли у нас такие люди, которые в наши времена дальше «ваньки-взводного» не поднялись бы. А тут – командующие и главнокомандующие.

Все о-без-умели. Абсолютно все.

Обезумели, значит лишились ума.

А нет ума – считай, калека.

Это я не о том, кто кому полоний подсыпал, это я о том, что без ума профессионалов нет.

А англичане на этом фоне расслабились (врага-то нормального теперь не существует).

И америкосы расслабились (ну, эти всегда считали себя пупом Вселенной, оттого и проворонили свое 11 сентября).

На фоне этого расслабления (холодной войны нет, а агентура сама в руки лезет) – общая деградация всех спецслужб всего мира.

Результат – террористы, пираты и все прочее.

Им еще химическую войну влупят – вот увидите.

И это самое, на мой взгляд, простое, потому что зашел в любой хозяйственный магазин и. при наличии ума в три секунды купил все, что при сливании даст взрыв.

Так что у террористов пока только ума не хватает, но они его скоро получат в изобилии, они быстро учатся.

А вот те, с полонием, учиться не хотят. Они только пачкают за большие деньги.

Да! Я же про бактериологическое оружие совсем позабыл.

Маленькое нарушение правил – и получите ящур. Просто, правда?

Бедная Великобритания.

Пробудилась в ней совесть за колониальную политику в прошлом и напустила она к себе кого попало.

Вот они ей и вспоминают.

Теперь Великобритании надо срочно поумнеть.

Они просто поглупели, оттого что мы распались.

Сейчас они нам поумнеют. В срочном порядке. Кстати, заодно и с полонием разберутся. У них прокуратура – ух какая! А суды – еще более ух!

Письма

«Хочу вам рассказать о своем отце. Зовут его Усов Сергей Иванович.

Родился он 25 октября 1937 года в Смоленской области в деревне Дуброво Демидовского района.

Правда, фамилия наша по отцу не Усовы, а Рыжиковы. Это деду во время переписи населения записали не фамилию, а прозвище. У него усы были такие же, как у одного районного партийного деятеля, и на деревне его звали Усом или Усовым. Во время переписи дед был в отъезде, в город ездил, и переписчики спросили, указывая на дом: «Кто здесь живет?» – «Усов!» – ответили им. Так его и записали, и когда паспорта стали выдавать, оказался он Усовым Иваном Евстигнеевичем. Вот с него и пошла династия Усовых.

С началом войны все мужики на фронт ушли, и остались в деревне только бабы да дети.

Так отец попал под немцев. Вместе со своим братом, причем попали они очень жестоко. Зимой 1942 года в деревне появились крымские татары, воевавшие на стороне немцев, они были очень свирепы. Насиловали всех молодых женщин, начиная с девочек 6-летнего возраста, убивали без разбора. Поэтому местные жители закопали всех женщин в подвалы. В земляные ямы под домами, хлевами, чтобы не нашли их. Своей маме он с бабушкой раз в день подавал еду в яму под амбаром. Это длилось месяца два, а потом пришли тыловые немцы. Передовые немецкие части не очень зверствовали, а тыловые расстреливали по первому подозрению. При них всех выгнали из изб в сараи, амбары, хлевы. Изъяли все съестное. Так длилось три года. Весной и летом немцы заставляли всех работать – сажать, сеять, а осенью все забирали себе. Люди питались подножным кормом и лебедой, крапивой, объедками с немецкого стола, дохлыми лошадьми и гнилой картошкой. Отец до сих пор картошку с трудом ест, потому что, как он говорит, они тошнотиками питались – запрещали им собирать картошку, и бабушка зимой пробиралась на поле и выкапывала гнилую картошку. Такую картошку выдавливали и середину – она не расползалась в руках – варили и ели.

А пацаны есть пацаны. Они играли во дворе и на окне увидели портсигар какого-то офицера.

Блестит. Вот они его и тяпнули. В тот же день вся семья отца и семья брата стояли перед немцами. Все плакали. На потолке висела петля с удавкой, которую отцу набросили на шею. Дважды его подтягивали до потери дыхания, пока он не признался, где блестящая игрушка. В этот же день майор Хайнц схватил их с братом за руки и повел к кузнецу. Пока он их вел, проговорился русской переводчице Гале: «Русским ворам плодиться не дадим» – он тащил их кастрировать. Галя сказала: «Сережа, ребята, вырывайтесь и бегите, любой ценой». Они укусили немца одновременно за руки и нырнули под сарай, Хайнц со злости палил из пистолета, две обоймы высадил под сарай но, слава богу, не попал.

Вот так династия Усовых чуть и не прервалась.

Потом дед пришел с войны. Сапером был. Орден «Славы», медаль «За отвагу». Рассказывал, как их десантировали с самолета без парашюта в середину окруженной немецкой группировки при Корсунь-Шевченковской наступательной операции. Самолет шел на высоте семь-десять метров, и они с него прыгали на склон холма. Кто как – дело было зимой. От взвода боеспособными остались крохи какие-то, а от роты процентов двадцать максимум, остальные – кто покалечился, а кто погиб сразу. А медаль «За отвагу» он получил за рукопашную. Семь человек зарубил саперной лопатой и штыком. Он ничего не помнил, как только началось это месиво – так и все, – очнулся, когда остался один, а вокруг гора трупов, сам в крови чужой аж промок. Потом ему сказали, что семь человек – но кто там считал. Героические были люди, правду жизни знали, но не ожесточились, а наоборот, старались семьи свои сберечь и жизнь новую построить. Дед сказал отцу после войны: «Ты будешь учиться!» – а школ в округе не было, и вот отец в четвертом классе ходил в школу за пять километров, и это только в одну сторону. В шестом классе он ходил уже за восемь километров, в девятом – за одиннадцать километров. Вставал утром, темно, и мать давала ему с собой краюху хлеба, бутылку молока, зимой фитилей намотает и ведерко маленькое керосина.