Жубиаба - Амаду Жоржи - Страница 14

Но он никогда ни на кого не злился, не ворчал, если дела у ватаги шли плохо, ел, что придется, и довольствовался окурками. Антонио Балдуино его любил, слушался его советов и считал его самым стоящим в своей ватаге.

Днем Вириато, он же Карлик, промышлял в одиночку. Он усаживался возле одного из домов на улице Чили, поджав под себя ноги, приплюснутая голова его свешивалась набок. Молча он протягивал шапку спешащим мимо прохожим. И казался архитектурной деталью парадного подъезда, возле которого он сидел, словно трагическая статуя, церковная химера. Выручал Карлик немало. Вечером он присоединялся к ватаге и высыпал на ладонь Антонио Балдуино все заработанное им за день. Затем, после подсчета и раздела общей выручки, Вириато получал свою долю, забивался в свой угол, ел, курил, спал. Остальное время он проводил вместе со всеми: бродил по улицам, гонялся за девчонками на пляже, дрался, плясал на карнавалах, но все это без особой охоты — проводил время и только. Единственный из всей их нищенствующей братии Карлик считал попрошайничество своим призванием.

Каждый день, к вечеру, Антонио Балдуино, усевшись где-нибудь в закоулке и собрав вокруг себя всю ватагу, подсчитывал выручку. Ребята выворачивали карманы старых штанов, извлекали оттуда мелочь, а иногда и серебро, и отдавали вожаку.

— Ну, сколько у тебя, Толстяк?

Толстяк пересчитывал монеты:

— Пять тысяч восемьсот…

— А у тебя, Красавчик?

С чувством превосходства Филипе швырял свою добычу:

— Шестнадцать мильрейсов…

Вириато тоже спешил отдать заработанное:

— Двенадцать тысяч сто…

Подходили и остальные. Кепка Антонио быстро наполнялась мелочью и серебром. Под конец и Антонио очищал свои карманы, прибавляя к собранному свою выручку.

Он подсчитывал деньги с помощью пальцев. Потом вместе с Вириато производил дележку:

— Нас девять человек, значит, по шести тысяч шестьсот на каждого. — И он требовал подтверждения: — Как, братва, все верно?

Все было верно. Они по одному подходили к Балдуино, и он каждому выдавал, что положено. Иногда вдруг какой-то мелочи не хватало.

— Беззубый тебе дал пятьсот рейсов…

— Тот раз ты мне недодал три тостана…

После дележа вся ватага шла подзаправиться, а потом они допоздна шатались по городским улицам, или в компании мулаток забирались на пустынные пляжи, или отправлялись на далекие окраины и попадали там на бедные празднества, или пили кашасу в тавернах нижнего города.

Но однажды чрезвычайное событие нарушило привычную жизнь ватаги. Зе Корочка, отдавая Антонио дневную выручку, как-то загадочно улыбался.

— Три мильрейса, — подсчитал Антонио.

Зе Корочка продолжал улыбаться:

— И еще это…

И он бросил в кепку Антонио кольцо с ослепительно сверкающим камнем. Крупный камень, и вокруг него дюжина мелких. Антонио Балдуино посмотрел Зе Корочке в глаза и сказал:

— Ты кого это ограбил, Зе?

— Клянусь, никого я не грабил… Какая-то девушка подала мне милостыню, а когда она уже была далеко, я увидел на земле кольцо. Я бросился за ней, но разве догонишь…

— Брось заливать…

Ватага разглядывала кольцо, переходившее из рук в руки, не проявляя особого интереса к тому, что там плетет Зе Корочка в свое оправдание.

— Расскажи, как было дело, Зе…

— Я не вру, Балдо, клянусь, все так и было…

— И ты побежал за ней…

— Ну, тут я малость приврал, но все остальное — святая правда.

— Ну, пускай будет по-твоему… И что же, братцы, теперь с этим делать?

Филипе захохотал:

— Отдайте мне. Мне как раз не хватает такого кольца…

Все засмеялись, но Антонио Балдуино повторил:

— Ну так что же все-таки с ним делать?

Вириато, по прозвищу Карлик, пробормотал:

— Ломбард. За него отвалят кучу денег.

Филипе продолжал веселиться:

— Я сошью себе новый костюм…

— Обойдешься, лучше подыщи что-нибудь на помойке…

— Нет, с ломбардом не выгорит, Вириато. Кто поверит, что это наше кольцо. Вызовут полицию, и нас всех за решетку…

— Да, не выйдет…

— Отдайте мне, — приставал Филипе.

— Отстань…

— Пожалуй, верней всего, братцы, выждать малость. Пускай девушка забудет про кольцо, тогда и решим.

И Антонио Балдуино повесил кольцо себе на шею рядом с талисманом.

Антонио Балдуино подошел к прохожему в летнем пальто. Ватага наблюдала за происходящим из-за угла.

— Подайте, Христа ради…

— Работать иди, бездельник…

Вокруг было пустынно. В переулке — ни души. Человек в летнем пальто прибавил шагу. В петлице пальто красовался красный цветок. Антонио подошел к нему вплотную, ватага окружила их.

— Дайте хоть сколько-нибудь…

— Я вот тебе сейчас дам по шее, парень…

Ватага преградила ему дорогу:

— Сеньор, видать, богатый. Может, и на серебро не поскупится…

Человек не отвечал, парни подступали к нему все ближе.

Антонио дышал ему в лицо. В руке его мелькнул нож.

— Гони монету…

— Ах вот вы кто, — грабители? Да? — отважился пробормотать прохожий.

— Нет, мы еще только учимся, у нас все впереди… Антонио Балдуино засмеялся. Сверкнуло лезвие ножа. Парни сгрудились плотнее.

— Нате, разбойники…

— Смотри, как бы нам опять не повстречаться…

— Я обращусь в полицию…

Но парни привыкли к такого рода угрозам и не обращали на них внимания. Антонио схватил десять миль-рейсов, спрятал нож, и ватага открыла прохожему путь, мигом рассыпавшись по соседним улицам и переулкам. Такие налеты они совершали обычно в преддверии карнавала пли празднеств в Бонфине и Рио-Вермельо.

Однажды заболел один из ватаги — Розендо. Его жестоко лихорадило, к вечеру начался бред, он ничего не ел. Поначалу Розендо крепился, даже смеялся и говорил:

— Ничего, ничего… пройдет…

И все тоже смеялись, стараясь его подбодрить. Но уже на вторую ночь ему стало хуже, он или бредил, или тихонько стонал. Мучимый страхом смерти, он твердил:

— Я умираю, позовите мать, мою мать…

Все смотрели на него, не зная, что делать, и всегда веселые мальчишеские глаза были омрачены испугом и печалью.

— А где твоя мать живет? — спросил Балдуино.

— А кто ее знает. Когда я сбежал, она жила в Порто-да-Ленья. Но она уже переехала оттуда. Разыщи ее, Балдо… Разыщи, я хочу с ней проститься…

— Я разыщу ее, Розендо…

Ухаживал за больным Вириато. Он лечил его какими-то диковинными средствами, которые только ему и были известны. Где-то он раздобыл одеяло и устроил Розендо мягкую постель. Он развлекал больного, рассказывая ему разные истории и забавные случаи, забавные преимущественно потому, что рассказывал их Вириато Карлик, который почти всегда молчал и никогда не смеялся…

— А как зовут твою мать?

— Рикардина… Она живет с одним извозчиком. Она толстая такая негритянка, молодая еще… — И больной вновь заметался, призывая мать: — Я хочу, чтобы она пришла… Пусть придет, а то я так и умру и не увижу ее…

— Успокойся, завтра мы с Балдо ее приведем…

Филипе рыдал, и на этот раз его слезы были неподдельными. Толстяк молился, припоминая все известные ему молитвы, Антонио Балдуино изо всех сил сжимал амулет, висевший у него на шее.

Утром Балдуино укрылся вместе с Розендо в темном углу под лестницей. Он решил поближе к вечеру сходить за Жубиабой. В полдень Вириато привел толстуху негритянку, мать Розендо. Больной бредил и в бреду никого не узнавал. Остановили машину, чтобы отвезти Розендо домой.

— А деньги-то у вас есть, дона?

— Есть немного, да с божьей помощью не пропадем.

Тут Антонио вспомнил о кольце, которое он носил на шее рядом с талисманом.

— Вот возьмите… это для Розендо. На лечение.

Ватага молча смотрела на них. Негритянка всплеснула руками: