Пиратское фэнтези - Вандермеер Джефф - Страница 24

— Да, — сказал я и больше не затевал таких разговоров.

Пусть себе совещается со своей сковородкой. Она уж всяко не глупее любого из нашей команды. Они только и знали, что горланить спьяну песни.

Однажды ночью, когда Хогг вздремнул в своем парусиновом гамаке, я взялся за сковородку, вернее, попробовал взяться. Едва мои пальцы обхватили ручку, их здорово обожгло. Я выругался и отскочил к бочке с дождевой водой, чтобы остудить ожог. Бобовый суп выкипел, и Хогг устроил мне за него здоровенную выволочку. Но теперь его тирады меня не особо волновали. У меня были заботы поважнее. Я узнал, кто стянул мой пояс: не кто иной, как сам капитан «Умелой прихоти» — Дуваляр Килт собственной персоной.

Капитан Килт был тщеславен. Он держал при себе цирюльника из Милана, который каждое утро гладко брил ему щеки и заботился, чтобы его каштановые волосы падали на плечи завитыми локонами. Килт носил чулки, заставлял чистить себе башмаки и поглядывал на меня с ухмылочкой.

Положение становилось отчаянным. Я не сомневался, что в скором времени, поняв, что так просто меня не соблазнить, Килт с парой своих людей спрячется в трюме и дождется, пока меня туда за чем-нибудь пошлют. Я дал себе клятву уклониться от этой встречи и для этого выведал у Хогга, как готовить дурманную настойку, от глотка которой человек видел чертей, а две-три капли делали его сонным и медлительным.

— Становишься душой компании, — говаривал Хогг.

Я готов был подливать капитану сонное зелье восемь раз в день и со страхом ждал, когда из побелки стены выглянет черт.

— Где тебя носит, Макдэниэлс? — взорвался однажды вечером Килт. Мы пережидали штиль к востоку от Тортуги. — Хогг еще не сказал тебе, где зарыл свое сокровище?

Капитан качнулся на стуле в сторону против крена корабля. На нем все еще был вышитый шелковый наряд, захваченный на прошлой неделе на испанском купце. (Мне посчастливилось захватить на нем шесть вязок красного перца, немного соли и несколько мешков зерна.) Килт задрал поля своей шляпы, чтобы удобнее было строгать ножом рукоятку пистолета. Когда я расставил перед ним тарелки, он отложил поделку. Мы уже два дня подавали акулье мясо, сдобренное джикамой.

— Хогг сумасшедший и к тому же невезучий. Мы нашли его на каком-то пустынном островке, кишащем дикими караибами, — он таскал с собой эту проклятую сковородку и твердил, что застрял на Трэнде — или как там звался тот чертов остров.

Я подвинул локтем старшего помощника, который спал, упав щекой в винную лужицу на столе, и поставил блюдо. Килт сунул в рот кусочек плавника, пожевал.

— А вот кок он хороший.

— Верно, капитан, — сказал я, подливая ему рому из открытой бочки.

— Ты воспитанный человек, Макдэниэлс. Не то что эти собаки. — Килт подмигнул мне и одним глотком осушил стакан, заставив меня содрогнуться. — Еще, — потребовал он, утирая рот шелковым рукавом.

Я наливал, пока он не махнул мне рукой, после чего попятился. По неосторожности я оказался в трех шагах от кровати под балдахином и поспешно взял левее, приготовившись быстренько выскочить за дверь.

Зря беспокоился. Капитан сидел, уставившись перед собой, и шевелил губами, только усы подрагивали. На один вздох я решил, что настал мой час. Адамово яблоко превратилось в камень у меня в глотке. Но Килт остался сидеть.

— Скажи Хоггу, — наконец выговорил капитан, — пусть готовит пир. Через неделю у нас рандеву с Головорезом Такком. Мы с Такком вдвоем отдадим морю его долю крови и сами недурно наживемся. Головорез Такк — великий человек. В него и стреляли, и резали его, и пушечным ядром его надвое разрывало. А посмотри на нас! — заорал капитан и пнул стул старшего помощника.

Тот, не переставая храпеть, рухнул на пол, а я взялся за салфетку, чтобы вытереть вино со стола.

— В Порт-Рояле говорят: где пройдет Такк, там остается войско мертвецов. А я что? — проскулил Килт, возбужденно подергивая плечами и мотая головой так, что кудряшки били его по щекам. — Мир еще в дрожь бросит от одного имени Килта!

С этими словами капитан схватился за пистолет, щелкнул курком и обвел дулом каюту. Я заплясал, стараясь не попасть под прицел. Удирая за порог, я разглядел, что вырезал капитан на рукояти. На меня смотрела ухмыляющаяся рожа дьявола.

Пир на корабле, где камбуз не просторнее чулана, а бочонков с ромом больше, чем галет?.. Мука у нас зачервивела на второй день после выхода из порта. Половина яблок прогнила насквозь, а в масле заснул корабельный кот. Хоггу было все равно. Он и бровью не повел, услышав о планах капитана. Не разбудив кота, он сбрил с него масло, а личинок из муки растер на паштет.

— Человек — это приправы, — приговаривал он, постукивая пальцем по сковородке.

Неделю плавание было спокойным: ясное небо и легкий бриз, весело подгонявший нас с утра до темна. Во всяком случае это все, что я успевал увидеть, когда выскакивал на палубу выплеснуть помои. Под палубой царил иной порядок: труд и пот. Мы с Хоггом больше пердели, чем говорили: общались в своем чулане посредством невнятного мычания, вкусов и запахов.

Не жидок ли вышел бульон? Не добавить ли кардамона в черепашье мясо? И стоит ли отделять зернышки перца от мышиного помета? Эти и другие подобные вопросы преследовали меня наяву, а ночью мне снился суп с блестками жира и пюре из мофонго.

В полнолуние мы бросили якорь в закрытой бухте. Капитан Килт занял команду стрельбой в цель. При каждой вспышке пороха в его глазах загорался огонь. Волосы его, против обыкновения, в беспорядке торчали во все стороны. К полудню он дергался и подпрыгивал, хватаясь за пистолет при виде любой тени. По правде сказать, я в последние дни был до того занят, что забывал потчевать его по утрам дурманом. Вскоре после полудня, когда мы с Хоггом устраивали кухню на берегу, шлюп Головореза Такка «Дело» появился из-за мыса и вошел в лагуну. Белые паруса выгибались под ветром. Салют был дан из десятифунтового орудия. Килт, по колено в воде, махал рукой, пока на «Деле» спускали шлюпки. Черный человек на носу передней шлюпки помахал в ответ, механически сгибая и разгибая руку. Рядом с ним притулилось что-то маленькое — я сперва решил: какой-то мешок.

Капитан не соврал — в Головореза Такка стреляли, его рубили и чуть не разорвали пополам пушечным ядром. Если бы не совместные усилия корсетника, медника и корабельного вара, все его внутренности расплескались бы по палубе. А так человек остался жить в кожуре из кожи, дерева и китового уса, заставлявшей его держать спину прямо и не гнуть шею. Голова его походила на выеденную дыню, выбеленную солнцем и засунутую в почерневший пушечный ствол. При каждом движении Такк скрипел.

Но самым удивительным было то, что с Такком плавала его мать. То, что я поначалу принял за мешок, оказалось сморщенной старушонкой не выше бочонка из-под яблок. Команда звала ее Матушкой Такк. Меня моя собственная матушка продала в кабалу, чтобы расплатиться с семейными долгами, так что я, понятно, был к ней не слишком расположен. Матушка Такк одевалась в черный балахон из домотканого полотна и кутала узкие плечики шалью. Руки и ноги у нее были как веретенца, и вся она — хрупкая, как паук, с волосами седыми, как заржавевшая сталь, и с глазами голубыми, как обломки кораллов. Помощник перенес ее из шлюпки на берег на руках, подняв так легко, будто она была набита пухом.

— Дьявол тебя побери, Такк! — говорил с улыбкой наш капитан, когда я подкатил бочонок рома.

— Килт, старый ты пес, как мальчики? — Дыню на плечах Такка разрезала ухмылка.

— Скоро проверю. — Капитан подмигнул мне.

Я вскрыл бочонок и оставил их хохотать без меня.

У огня, как сверчок, хлопотал Хогг: прокапывал в песке канавки своей культей. Роберт был подвешен на шнурке рядом с ним, а Хогг любовно перебирал нашу коллекцию дуршлагов и чайников, рылся в кореньях, выбирая, какие запечь на углях, и разделывал ягненка, чтобы зажарить его на вертеле. Я взял серебряную тарелку с нашинкованной капустой и крабовым мясом и собирался вернуться к капитанам, когда передо мной возникла крошечная фигурка Матушки Такк. Она беззвучно прокралась к костру у меня за спиной, и теперь ее голубые, как свинцовая дробь, глазки пялились на меня из паутины морщин. Сморщенный нос подрагивал.