Волнующее приключение - Картленд Барбара - Страница 19

– Давайте остановимся здесь, – попросила Заза, – я хочу полюбоваться рекой и подышать свежим воздухом.

И вот теперь она видит перед собой позолоченную солнцем водяную поверхность, и река кажется ей более широкой, более мощной и красивой, чем она раньше себе ее представляла.

Прекрасные здания на том берегу, мосты, перекинутые через реку, баржи, медленно проплывающие под ними, – во всем этом была какая-то чарующая красота.

– Как хорошо! Боже, как хорошо! – громко воскликнула она.

– Полностью с вами согласен, – откликнулся Пьер Бувье, но смотрел он не по сторонам, а все свое внимание сосредоточил на личике девушки.

После приличествующей паузы молодой человек вдруг неожиданно спросил:

– Не скажете ли вы свои впечатления о вчерашнем вечере в кафе?

Заза давно ждала этого вопроса. Подумав немного, она произнесла озабоченно;

– Я совсем другого ожидала от друзей моего дядюшки.

– А что же вы ожидали?

– Того, что эти друзья будут именно такими, как мой учитель… – тут она быстро поправила себя, – ., как мой дядюшка описывал мне их – бескорыстными идеалистами, живущими только искусством, музыкой и поэзией в мире грез, созданном их воображением.

– Очень точное описание, – подметил Пьер.

– А прошлым вечером… – при воспоминании о жутких словах, произнесенных за столом, у девушки перехватило дыхание.

– Так вот я и хотел узнать ваши впечатления о прошлом вечере, – настаивал Пьер Бувье.

– Они ведь не могли говорить это всерьез, как вы считаете? – спросила Заза.

Пьер пожал плечами и ничего не ответил.

– Во всем этом было что-то фальшивое, театральное. В письмах к моему дяде они не упоминали о своих планах.

– А что же они, интересно, писали в письмах к профессору?

– Ну… о разных течениях в символизме, ну, конечно, о борьбе с ограниченностью буржуазной культуры… Но там не было ни единственного намека на насилие…

Девушка заметила, что Пьер Бувье слушает ее с напряженным вниманием. Это показалось ей немного странным.

– В письмах, которые мне показывал дядя Франсуа, речь шла только о таинствах души, видениях и мистических знаках, отраженных в поэзии и в искусстве.

– Ну, это обычный лексикон символистов, – согласился Пьер Бувье.

– Я в этом мало что понимаю, но мне кажется, что символисты хотят сблизить литературу и живопись с музыкой.

– Очень тонкое замечание. Я восхищаюсь вашим умом и проницательностью. Символистов интересует не столько материальный мир, сколько отражение его в сознании.

– Но ведь это не имеет никакого отношения к насилию! – воскликнула Заза. – Как эти люди могли так быстро перемениться?

Девушка в отчаянии всплеснула руками.

– Неужели вы думаете, что мой дядя способен кого-то убить?

Пьер Бувье помолчал, а потом задал ей очередной вопрос:

– Значит, вы придерживаетесь мнения, что все это несерьезно?

– А вы как считаете?

– Даже не знаю, что вам ответить. Я был изумлен и шокирован вчера, пожалуй, не меньше, чем вы. Конечно, все это может быть просто игрой в громкие слова.

– Я уверена в этом, – убеждала Пьера и себя саму Заза. Но тут же не удержалась от печального вздоха. – Я была так расстроена.

– Чем?

– Я рассчитывала послушать хорошую музыку и стихи, прочитанные их авторами, ведь там собрались лучшие современные поэты Франции.

Пьер Бувье таинственно улыбнулся и продекламировал нежно:

Ты соткана из солнечных лучей.

И озаряются глухие переулки

И мрачные дворы и лестницы,

Когда подходишь ты

К дверям обители моей тоски…

Заза издала восторженный возглас и захлопала в ладоши.

– Маларме!

– Вы угадали.

– Именно это я и ожидала услышать, хотя, признаюсь, нахожу его поэзию трудной для понимания. Я читала почти все, что он написал, и все думала, думала… но никак не могла понять, что же он хочет в конце концов сказать.

– А может быть, не надо ничего объяснять, а просто слышать музыку стиха и просто отдаваться своим чувствам?

Заза ничего не ответила. Может быть, зря она честно призналась Пьеру, что не совсем разбирается в символистской поэзии?

Между тем Пьер Бувье произнес с легкой усмешкой в голосе:

– Забудем про Маларме, и разрешите мне представить стихотворения, которое вам будет, пожалуй, гораздо понятнее.

Она вскинула на него глаза, а Пьер продекламировал с чувством:

Бог создал мир,

Ив мире этом

Он разместил и радугу,

И солнце, и луну,

И ваше личико,

Исполненное радости и света…

Заза была так ошеломлена, что некоторое время не могла произнести ни слова. Потом она» робко осведомилась:

– Это вы сами сочинили?

– Да. Прошлой ночью. Специально для вас. Она залилась краской, но постаралась овладеть собой и произнести спокойным голосом:

– Я вижу, что вы очень способный Поэт, потому что стихи ваши весьма хороши.

– Конечно, они хороши, – сказал Пьер без ложной скромности и добавил:

– Они хороши хотя бы потому, что посвящены вам.

– Я так польщена тем, что вы посвятили мне свои стихи! Никто Прежде мне не писал стихов.

– Мне все чаще начинает казаться, что вы прежде жили в какой-то высокой башне и ваш жестокий дядюшка не допускал к вам никаких менестрелей.

Заза подумала, что Пьер почти угадал. Поэты во дворец герцога Мелхаузена не допускались, а сама мысль, что кто-либо из придворных вдруг разразится стихами, заставила ее невольно улыбнуться.

Пьер не преминул поинтересоваться:

– Чему вы улыбаетесь? Надеюсь, вы не подсмеиваетесь над моей неуклюжей попыткой выразить свои чувства к вам в стихах?

– Нет, конечно, нет, – поспешила успокоить его девушка. – Просто я подумала, как отличалась моя жизнь в Мелхаузене от того, как я провожу время здесь.

– А вы все время жили в доме своего дядюшки?

– Нет. Я воспитывалась у других родственников.

– И они придерживались других взглядов, чем профессор?

– Да-да, абсолютно других. Они не интересовались ни музыкой, ни поэзией и не ценили свободу мышления.

– Значит, вы всего достигли своим умом?

– Я мало чего достигла.

– Позвольте не согласиться с этим, – покачал головой Пьер Бувье. – Но теперь я хотя бы стал кое-что понимать о вас, что раньше меня озадачивало.

Испугавшись, что Пьер стал на путь догадок, Заза постаралась сменить тему разговора.

– Я пыталась писать стихи, но мне показалось, что я гораздо ярче могу выразить свои чувства игрой на рояле. – Как бы я хотел послушать вашу игру!

– Вы должны послушать игру моего дяди. Вот он действительно прекрасный музыкант!

– И все же мне хотелось бы услышать, что способны сказать ваши нежные пальчики, – проговорил Пьер Бувье.

Заза была не в состоянии выдержать его обжигающего взгляда и отвернулась, глядя на пейзаж и думая о том, что эту волшебную картину она запомнит на всю жизнь.

Когда она вернется во дворец в Мелхаузен, вернется к прежнему унылому существованию, воспоминания об этих днях будут хоть как-то утешать ее.

– Почему вы так грустны? – спросил Пьер Бувье. – Что вас заботит?

– То, о чем я не хотела бы говорить сейчас, – быстро ответила Заза.

– А почему? – настаивал он. – Мы познакомились уже достаточно близко и можем разговаривать и спорить на любые темы, вы должны открыться мне. Я не могу видеть, как ваши глаза потускнели, а губки ваши опустились в печальной гримаске.

Его сочувствие так согревало ее, что Заза была готова признаться ему во всем.

Но тут же она подумала, что если расскажет Пьеру о своей безумной авантюре, то он сейчас же откажется от нее и посоветует принцессе вернуться в ее позолоченную тюрьму.

Ее грустная участь вряд ли бы вызвала у простого французского символиста сочувствие. Разве могут затронуть его ее заботы? Принцесса поменяет один замок на другой, выйдет замуж за принца, которого она никогда не видела, и поменяет одну клетку на другую, может быть, еще более разукрашенную. И в этом вся разница.