Военный мундир, мундир академический и ночная рубашка - Амаду Жоржи - Страница 37

– То есть?

– Я прирождённый партизан и поступаю в твое распоряжение. – Он на минуту задумался. – Сейчас самое главное – секретность. Враг ничего не должен заподозрить: пусть генерал считает себя уже избранным. Чем уверенней будет он себя чувствовать, тем больше глупостей натворит.

Машина затормозила у сада, окружавшего дом Эвандро. Аурелио вылез и распахнул перед академиком дверцу. Увидев их, Изабел закричала, зовя брата:

– Педро! Педро! Дедушка приехал! И дядя Афранио!

После смерти полковника внуки Эвандро ещё не виделись со старым другом семьи, крестным их отца, покойного Алваро. Изабел расцеловала стариков.

– Я говорила, я говорила, что все кончится хорошо.

– Ничего ещё не кончилось, красавица ты моя. Мы снова решили препоясать чресла.

Подбежавший Педро спросил:

– Что это значит?

– Позвольте представиться: этот старый упрямец Дон-Кихот, а я – его верный оруженосец Санчо Панса. Мы отправляемся в новый поход.

– А кто же Дульсинея? Кого вы будете защищать?

Старый Эвандро Нунес дос Сантос привлек внуков к себе – это они заставили его решиться на борьбу с на­цистом Перейрой. Прокуренный голос дрогнул от вол­нения:

– Мы будем защищать ту же даму, что и рыцарь из Ла-Манчи: свободу!

Звезды зажглись над домом. Наступил вечер.

СЕКРЕТАРША УВОЛЕНА

Афранио послал Розе букет и записку, в которой извещал, что будет ждать её в кафе. И вот подъехал автомобиль. За рулем сидел шофер в форменном кепи и тужурке.

– Ты всё хорошеешь… – Афранио сумел удержаться от вопроса, кому принадлежит автомобиль. – Я решил освободить тебя от секретарских обязанностей.

– Я как узнала о смерти полковника, сразу подумала, что больше не понадоблюсь. Никогда ничьей смерти не радовалась, а Перейру не жалею. Я места не находила, когда думала о том, что этот гад будет расхваливать Бруно на все лады, поганить своим языком имя моего любимого…

– От полковника бог нас избавил, теперь надо избавиться от генерала.

– От генерала? Но ведь вы ему помогали! Для чего ж тогда вся эта история с секретаршей? Я добилась у Линдиньо обещания голосовать за него…

– У кого?

– У Франселино Алмейды: он хочет, чтобы я называла его Линдиньо.

Местре Портела рассказал Розе о случившихся с генералом превращениях, о том, как происходят выборы в Академию, о том, что можно воздержаться при голосовании или оставить бюллетень незаполненным.

– Так что же, я уволена? Это очень кстати. Линдиньо с ножом к горлу пристает ко мне, чтобы я выпила бокал шампанского у него дома. Про пощипывания и поглаживания я уж не говорю. Хорошо, у меня кожа смуглая и синяки незаметны. А то…

Местре Афранио оценил класс автомобиля, ожидавшего Розу: женщины, любившие Антонио Бруно, созданы, чтобы поражать и сбивать с толку. Тут он не выдержал:

– А то что?

Перехватив устремленный на дорогую машину взгляд академика, Роза улыбнулась:

– А то плохо бы мне было. Вы его знаете: это ваш приятель… – Она назвала имя богатого текстильного фабриканта, португальца по происхождению. – Он хочет открыть мне мастерскую на улице Розарио: буду хозяйкой.

– А куда денется его аргентинка?

– Она вернулась в Буэнос-Айрес. Когда мой португалец овдовел, она во что бы то ни стала хотела его окрутить. А он – ни в какую.

– Она хороша собой; спору нет, но голос её действует на меня, как касторка. Senora Delia Pilar, can­tante de tangos[22], – передразнил он аргентинский акцент. – Не слыхал певицы хуже.

– Моя бывшая хозяйка, мадам Пик, послала меня к ней примерить платья. Вот там я и познакомилась с моим нынешним… покровителем.

– Его можно только поздравить, что я и сделаю при встрече. Избавился от такой злыдни, а взамен сорвал самую прекрасную розу в Рио. Я и тебя поздравляю. Он человек добрый и порядочный.

– Знаю. Ему нужно только немножко нежности. Думаю, что нам будет хорошо вместе. На нежность и на уважение он вправе рассчитывать. – Её пухлые губы тронула легкая усмешка; в голосе послышалась горделивая печаль. – В моей жизни уже была любовь – теперь мне стоит только вспомнить о ней, и я счастлива… Итак, местре Портела, я могу считать себя свободной?

– Да. Я хочу лишь кое-что уточнить. Скажи, Франселино знает твой адрес? Как вы уславливаетесь о встрече? По телефону?

– Он думает, что я живу в пансионе при женском монастыре и к девяти вечера должна возвращаться туда. Приехала я из провинции – генерал опекает меня в память моего отца, который был у него ординарцем. Я много чего ему наврала: дала телефон моего ателье; мадам Пик в курсе дела, сказала, что всё это очень забавно, и вызвалась помогать. Линдиньо всегда звонит во время обеда и думает, что разговаривает с монахиней-француженкой. Он представляется как мой дядя. Обхохочешься. Для него я Беатрис, Биа. Милый старичок, только очень щиплется.

– Вот что надо будет сделать. Пусть мадам Пик скажет Франселино, что ты больше не хочешь с ним видеться и чтобы он тебя не искал. Она должна дать ему понять, что это отнюдь не пансион для девиц, а нечто совсем-совсем другое. Пусть намекнет, что бесплатные удовольствия кончились…

– И что он при этом должен вообразить?

– Да ничего конкретного. Надо создать атмосферу сомнительного заведения…

– А-а, тогда он разозлится на моего бывшего патрона!

– И не станет за него голосовать.

– Бедненький Линдиньо. До чего ж неугомонный старичок! Чуть зазеваешься, он тут же задирает тебе юбку или лезет за пазуху. Могу себе представить, каков он был в молодости…

– Слава о нём до сих пор гремит по всей Японии и Скандинавии.

– Он очень милый, правда? Ужасно любит рассказывать неприличные анекдоты…

– Помнишь, Роза, когда-то я написал про тебя рассказ. Теперь, пожалуй, ты можешь стать героиней целого романа. Раньше я знал, что ты удивительно кроткое и нежное существо, теперь, помимо кротости и нежности, я вижу твою отвагу, мужество, храбрость.

– Это Антонио сделал меня такой. Он создал меня заново.

Афранио Портела вспомнил стихи: «Медная роза, медовая роза, юная роза-бутон» – и поцеловал ей руку:

– Роза Антонио Бруно.

ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ РАСПРИ

– Читали? – Фигейредо Жуниор протянул президенту экземпляр «Коррейо до Рио». – Я специально приехал сюда, чтобы показать. – Он ткнул пальцем в колонку под рубрикой «В защиту португальского языка», в которой генерал Валдомиро Морейра просвещал невежд насчет того, как писать на безупречном и чистом лузитанском наречии.

– Нет, ещё не читал. Поскольку автор не является членом Академии (хоть он и убежден в обратном), него статьи читать не обязан. Могу целый месяц спать спокойно, а потом уж придётся взваливать на себя и эту ношу, как будто у меня мало других забот…

– Нет, вы просто обязаны прочесть эту статью, и как раз потому, что её автор ещё не избран в Академию.

Эрмано де Кармо взял протянутую ему газету.

– Раз уж вы так настаиваете, милый Фигейредо… – Он начал читать, но тут же поднял голову. – Н-да, нечего сказать, удружили вы нам с кандидатом. Хотели противопоставить его тому, кого так вовремя прибрал господь… Это была единственная любезность со стороны полковника… – Он продолжил чтение. – Боже мой, сколько пафоса!

Президент, чья вошедшая в поговорку вежливость ещё усилилась от пребывания на посту, требующем такта и обходительности, крайне редко позволял себе неуважительные отзывы о собрате-академике или о простом смертном. Но бесцеремонность генерала Морейры, не считавшего нужным дождаться своего избрания для того, чтобы поучать и публично критиковать Академию, сильнейшим образом раздражала его. Генерал во всеуслышание порицал позицию большой группы бразильских академиков, входивших совместно с учеными из Лиссабонской Академии наук в Смешанную Комиссию по вопросам орфографии. Бразильские представители сами ещё не пришли к общему решению, что сильно осложняло работу.