В горах мое сердце - Картленд Барбара - Страница 1

Барбара Картленд

В горах мое сердце

Примечание автора

«Брак по заявлению перед свидетелями» оставался законным в Шотландии вплоть до 1949 года, когда он был отменен особым законодательным актом.

Вплоть до начала восемнадцатого столетия Хайленд — Шотландское нагорье — оставался несколько обособленной частью Шотландии. Чувство изоляции порождалось феодализмом, особым языком и своеобразной формой одежды.

В течение тридцати пяти лет, когда были запрещены килты, пледы и, разумеется, волынки, шотландские горцы носили с собой палки вместо кинжалов. Потом появились короткие ножи, называемые skean dhu, которые можно было спрятать в кармане или сунуть за чулок.

Толчком к возрождению кельтской культуры в начале девятнадцатого века послужили романы сэра Вальтера Скотта, а когда король Георг IV решил в 1822 году посетить Северное Королевство, он уже носил королевский стюартовский тартан.

Глава 1

1803 год

Лорд Алистер Макдонон завтракал.

Время близилось к полудню, но в светском кружке, украшением которого был лорд Алистер, столь поздний завтрак никого бы не удивил.

Накануне вечером он вначале присутствовал на обеде, который давал в Карлтон-Хаусе принц Уэльский, потом вместе с приятелями посетил недавно открытый танцзал, где демонстрировали свои стати наиболее привлекательные куртизанки Лондона.

Этого друзьям показалось недостаточно, и теплая компания посетила весьма дорогой «Веселый дом» в «Хеймаркете»; теперь лорд Алистер сожалел, что выпил там чересчур много французского вина.

В общем, вечер прошел более или менее обыкновенно.

И все же утром последствия были налицо, и лорд Алистер отодвинул от себя великолепно приготовленное сладкое мясо 1 и свежие грибы, поданные ему слугой. Вяло жевал тосты, потягивая бренди.

Но думал он при этом не о пересохшем горле и больной голове, а о прелестях леди Беверли.

Рядом с ним лежала на столе благоухающая экзотическими духами записочка: леди сообщала, что ждет его у себя сегодня днем в четыре часа.

Она писала в той повелительной манере, которая превращала просьбу в приказание, что было вполне естественно для красавицы, штурмом взявшей придирчивый бомонд.

Вдова богатого и знатного землевладельца из северной Англии появилась в Лондоне спустя год после смерти мужа в скромном сопровождении пожилой тетушки.

Обладая двумя такими преимуществами, как безупречная репутация и голубая кровь, леди была вполне радушно принята самыми строгими блюстительницами хорошего тона.

Новое лицо всегда возбуждало интерес в высшем обществе, которое изобиловало красивыми женщинами еще с того времени, как принц Уэльский был пленен очаровательной актрисой миссис Робинсон, а также, разумеется, в кружке Джорджианы, герцогини Девонширской.

Одна королева красоты сменяла другую, и каждая получала у членов клуба «Сент-Джеймс»2 титул Несравненной, но теперь, по мнению почти всех джентльменов, Олив Беверли затмила всех.

Она и вправду была исключительно хороша: темные глаза со вспыхивающими в их глубине пурпурными искорками, черные как смоль блестящие волосы, фигура стройная, словно ствол магнолии, а черты лица, как провозгласил лорд Байрон, соперничали с чертами греческой богини.

Самые утонченные и привередливые денди слагали сердца к ее ногам, и даже лорд Алистер, который терпеть не мог быть одним из толпы, в конце концов, не устоял.

Вероятно, потому, что его труднее было увлечь, чем кого бы то ни было, леди Беверли благосклонно улыбалась ему, и вскоре перед ним открылись не только двери дома очаровательницы, но и ее объятия.

Лорд Алистер считался признанным красавцем и блестящим щеголем, но при этом он был еще и умен.

Он прекрасно понимал, что любовную связь с Олив Беверли следует держать в тайне, особенно от заядлых сплетников.

Третий сын наследственного главы шотландского клана, он не мог претендовать на титул герцога, а Олив метила высоко.

Герцог Торчестер сопровождал ее в оперу, маркиз Харроуби, один из богатейших землевладельцев в Англии, катал ее в своей коляске.

И все же, когда они оставались наедине, Олив признавала Алистера Макдонона неотразимым любовником; их взаимная страсть разгоралась все жарче — быть может, благодаря чрезвычайной и оттого особенно возбуждающей секретности их свиданий.

Олив не имела обыкновения посылать за лордом Алистером в дневные часы.

Он сделал еще глоток бренди и перечитал ее послание, размышляя, зачем он ей так понадобился.

У него возникло не слишком приятное предчувствие, что она сообщит ему о наконец-то произнесенных Торчестером или Харроуби магических словах, которые она так жаждала услышать, и о том, что она выходит за одного из них.

Было бы весьма огорчительно потерять ее, подумал лорд Алистер; он, пожалуй, соскучится по ней даже за время медового месяца.

Впрочем, тут же решил он со слегка циничной усмешкой в уголках губ, как только титул маркизы или герцогини утратит новизну, Олив непременно возжаждет его поцелуев.

— Почему с тобой я чувствую себя иначе, чем с любым другим мужчиной? — жалобным тоном спросила она в позапрошлую ночь.

Он ждал ее у нее в спальне после обеда в Ричмонд-Хаусе, в то время, как маркиз провожал ее до дома и распрощался у входа, получив всего-навсего разрешение поцеловать руку.

Лорд Алистер проник в дом на Парк-стрит гораздо раньше через садовую калитку, от которой у него был ключ.

Французское окно в гостиной оставлено было незапертым, и лорд Алистер проскользнул наверх, едва слуги отправились спать. Он улегся на обшитых кружевами подушках задрапированной шелковыми занавесями постели.

Воздух был напоен ароматом пряных французских духов Олив; Алистер ждал, предвкушая вспышку страсти, которая охватит их обоих, едва Олив появится в спальне.

Она и в самом деле сразу бросилась к нему в объятия, и прошло много, очень много времени, прежде чем у них появилось желание заговорить

Дар речи вернулся к ним, когда свечи почти догорели, а на небе засиял мягкий свет утренней зари.

— Как ты красива! — произнес Алистер.

Он привлек Олив к себе одной рукой, а другой коснулся шелка темных волос.

Почти грубыми движениями он вынул из волос шпильки, и волосы рассыпались по обнаженным плечам женщины — они такие же мягкие, как ее кожа, но держат Алистера крепче любых цепей.

— Как прошел прием? — спросил он.

— Скучно! — Олив надула губы. — Все были такие чопорные, а герцог банальнее, чем обычно.

— Я рад, что меня не приглашали.

— Я думала только о том, — продолжала она, — что увижу тебя позже, но, честное слово, никогда еще время не проходило так медленно. Я то и дело смотрела на часы, и мне казалось, что они остановились.

— Тебя провожал Харроуби, — заметил Алистер. — Он не попытался подняться вместе с тобой в дом?

— Он бы охотно попытался, если бы я ему позволила, — самодовольно отвечала Олив. — Но я боялась, что из-за этого не сразу увижу тебя.

— Весьма польщен!

— Почему ты не ревнуешь? — внезапно спросила она с гневной ноткой в голосе. — Любой другой мужчина, в том числе и герцог, и Артур Харроуби дико заревновал бы и захотел пристрелить тебя, если бы узнали, где и с кем я в эту минуту.

Лорд Алистер улыбнулся слегка насмешливо.

— Могу ли я кому-нибудь завидовать?

— Я люблю тебя! Я люблю тебя, Алистер, — воскликнула Олив, поднимая к нему лицо. — А ведь ты ни разу не сказал, что любишь меня.

— Я полагал, что это ясно и без слов, — уклончиво ответил лорд Алистер.

Он тотчас понял, что Олив обиделась, но так ничего и не добавил.

По своеобразной и для него самого необъяснимой причуде он поставил себе за правило не говорить женщине, что любит ее, пока не будет уверен в отличии своего чувства от бурной и жгучей страсти, для которой существует иное определение и которая сама по себе наглядна.