Триумф сердца - Картленд Барбара - Страница 2

Но этот черный слуга не был так юн, как те, что прежде попадались на глаза Шелдону в салонах аристократок. Скорее это был не подросток, а лилипут, карлик. Шелдон успел еще раз пригубить вина, когда дверь вновь отворилась.

На этот раз на пороге появилась женщина – пожилая служанка с перекинутым через руку плащом, подбитым горностаями. Ее белоснежный чепец выглядел необычно ярким, словно светился по сравнению с темным старческим лицом, покрытом морщинами.

Служанка, однако, не вошла в комнату, а лишь придерживала распахнутую дверь, и мгновение спустя появилась ее госпожа. Шелдон Харкорт усмотрел в этом ритуале желание обставить свой приход как можно эффектнее. Не хватало только торжественных фанфар.

Он, не торопясь, привстал, заметив сразу же, что внешность леди вполне соответствовала восторженным отзывам о ней хозяина отеля.

Черные волосы ее, выбившиеся из-под шапочки, ниспадали на чистый лоб, огромные глаза были обрамлены пушистыми ресницами, точеная фигурка, обтянутая траурным платьем, была выше всяких похвал.

Траур был ей к лицу и, как у истинной француженки, безукоризненно элегантен.

Строгость ее облачения из шуршащего при каждом шаге черного шелка лишь оттеняла узкая белая кайма на воротничке и обшлагах.

Грациозно, но с величайшим достоинством прекрасная дама приблизилась к Шелдону и присела в реверансе. В манерах ее было нечто воистину королевское.

Шелдон ответил ей почтительным поклоном.

– Монсеньор! Владелец гостиницы сообщил, что вы любезно пригласили меня отобедать с вами. Я искренне благодарна вам.

Ее английский выговор был безупречен, но все же в нем ощущался легкий акцент, который сам по себе звучал очаровательно. В глазах ее, когда она подняла их и смело взглянула прямо в глаза англичанину, светился призывный огонек, и такой же, как бы приглашающей к чему-то весьма приятному, была ее улыбка, слегка тронувшая ее нежные губки.

– Рад услужить вам, мадам, или мне следует называть вас мадемуазель?

– Я графиня де ла Тур, – представилась гостья и тут же, словно вспомнив что-то весьма важное, издала сдавленный крик и, обернувшись, сердито уставилась на служанку, по-прежнему стоящую у входа.

– Fermez la porte!1 – воскликнула дама. – Нас могут подслушать, и я расстанусь с головой на гильотине, как и мой бедный муж. Почему ты так плохо заботишься обо мне, Франсина?

– Pardonnez-moi, Madame!2

– Оставь мне накидку и отправляйся прочь! И помни; никому ни слова о том, что я здесь, в отеле.

– C'est entendu, Madame3.

Служанка аккуратно положила накидку на кресло, затем, присев в реверансе сначала перед хозяйкой, потом перед незнакомым милордом, вышла из комнаты, плотно затворив за собой дверь.

– Слуги всегда так глупы. Им трудно что-то втолковать.

Графиня пожала прелестными плечиками и даже всплеснула руками в знак возмущения тупостью прислуги.

Шелдон заметил на ее пальце массивное обручальное кольцо, скорее перстень с бриллиантами и жемчугом. Нитка жемчуга обвивалась вокруг ее лебединой шейки, и это были единственные ее украшения.

– Вам следует хоть немного рассказать мне о себе, графиня, – произнес Шелдон. – Не присядете ли?

Она опустилась в кресло, на которое он ей указал, поправила шуршащие пышные юбки и изучающе посмотрела на него из-под полуопущенных ресниц, как бы раздумывая, может ли она ему доверять.

– Я мадам де ла Тур, – повторила она после короткого молчания. – Слово «графиня» ни в коем случае больше не должно быть произнесено, пока мы еще находимся на французской земле.

Она вдруг издала глухой стон и заломила руки.

– О мой обожаемый супруг! Я смотрела, как он поднимался на эшафот, где его ожидала эта ужасная гильотина! Он не совершил никакого преступления, кроме того, что родился дворянином.

– Я сочувствую вам, вы столько пережили, – вздохнул Шелдон. – Могу ли я предложить вам вина?

– Благодарю, но я бы предпочла подождать, когда будет подан обед.

– Вы начали рассказывать о своем супруге…

– Да-да. Мы жили в поместье вдали от Парижа. Казалось, что революция не коснется нас…

Графиня прикрыла глаза рукой, когда страшные воспоминания возникли перед ней.

– О Боже! Как мы ошибались! Месяц назад…

Она не в силах была продолжать.

– Я понимаю, – сказал Шелдон. – Я тоже потерял многих своих друзей.

– Вы были в это время в Париже, монсеньор?

– Да, в Париже, и думал, что дела понемногу наладятся, пока этот идиот Барер не потребовал, казнить короля якобы ради общественного спокойствия.

– Несчастный король! – прошептала графиня. – У меня сердце обливается кровью при мысли о королеве и ее детях. Она сделала паузу, потом спросила:

– И после расправы над Людовиком вы, монсеньер, решили вернуться в Англию?

– Я был вынужден покинуть Париж. Я убежден, как и все англичане, живущие во Франции, что скоро начнется война.

– И притом справедливейшая из войн! – подхватила графиня. – Но это означает, что вы… вы… – отчаяние перехватило ей горло, – вы благополучно возвращаетесь к себе домой, а я… ступаю в неизвестность…

– У вас есть друзья в Англии?

– Может быть, я встречу там знакомых среди эмигрантов… но как их найти?

Шелдон удивился:

– И вы решились предпринять путешествие в одиночестве?

Графиня грустно улыбнулась.

– У меня есть Франсина, которая печется обо мне с детства, и Бобо, мой личный слуга. Он гораздо сильнее, чем кажется с виду.

– Бобо, вероятно, не так молод, как может показаться на первый взгляд, мадам.

– В наблюдательности вам не откажешь, монсеньор. Вы правы, Бобо уже двадцать пять лет, и он обладает большой физической силой. Кто бы ни напал на меня, он, я уверена, выйдет из схватки победителем.

– В Англии с вами ничего такого не случится, – заверил графиню Шелдон.

– Очень на это надеюсь, монсеньор. Но здесь я сижу как на иголках. Ваша благословенная страна так близко, но ее отделяет Пролив. А во Франции меня на каждом шагу подстерегает опасность. Каждая минута промедления приводит меня в отчаяние. В Англии я надеюсь найти то, чего лишилась на родине, – душевное тепло, понимание, сочувствие.

Шелдон Харкорт мысленно пожелал, чтобы ей не пришлось испытать разочарование, оказавшись в вожделенной Англии. Ему было известно, что Лондон переполняли изгнанные из своего отечества французы и первоначально проявленное англичанами гостеприимство уже сменилось холодным равнодушием к их судьбе. Но самое печальное заключалось в том, что эмигранты, сбежавшие из Парижа при первых раскатах грома в 1789 году, предугадывая, чем все это может закончиться, стали называть себя «чистыми» эмигрантами в отличие от припоздавших «нечистых». Они относились к прибывающим в Англию несчастным изгнанникам, испытавшим ужасы террора, как к предателям за то, что те так долго не решались расстаться с родиной. Шелдон, однако, подумал, что графине не грозит тоскливое прозябание в Лондоне и пренебрежение со стороны собратьев-эмигрантов. Обладая деньгами и красивой внешностью, она, несомненно, добьется успеха в высшем свете и вскоре обнаружит для себя, что жизнь на чужбине может быть полна удовольствий.

Даже не имея поначалу близких друзей в английской столице, она очень скоро приобретет их множество.

Месье Дессин в сопровождении двух горничных и официанта уже суетился в комнате, сервируя стол.

Предстоял долгий и, по всей вероятности, обильный и вкусный обед.

Отель «Англетер» славился как изысканностью кухни, так и умопомрачительными ценами. Но тот, кто мог позволить себе потратить на одну трапезу сумму, достаточную, чтобы кормить досыта месяц-два большую крестьянскую семью, непременно остался бы доволен, откушав в «Англетере».

Свежевыловленные крабы, избавленные от панциря и поданные в специальном соусе, были отменны, шампанское – превосходно.