Сфинксы XX века - Петров Рэм Викторович - Страница 10

Одновременно Николай Чистович описывает появление антител в крови животных после введения им под кожу или в вену тоже немикробных и даже неклеточных, конечно, чужеродных белковых веществ. А именно — белков кровяной сыворотки. Поставим точки над i: он иммунизировал животных бесклеточной частью чужеродной крови — сывороткой. После этой акции Чистович обнаружил в организме своих животных антитела против введенной сыворотки. Эти антитела, прибавленные к чужеродной сыворотке, вызывали укрупнение ее белковых молекул, их склеивание. А говоря проще, возникало помутнение прозрачной сыворотки. Феномен назван преципитацией, то есть осаждением. А антитела названы преципитинами. Они тоже строго специфичны. Введите кролику человеческую сыворотку — получите преципитины, реагирующие только с ней. Введите мышиную — получите антимышиные, антисывороточные преципитины.

Арабы

Еще в конце прошлого века было показано, что иммунитет — это борьба не только с микробами. Это борьба против различных — а вернее, любых — агентов чужеродного, но обязательно биологического происхождения. Организм начинает бороться, начинает вырабатывать оружие против всего чужеродного, что попадает в его внутреннюю среду. И в конце концов какая разница ему, организму, что этот чужеродный агент несет в себе: холерное, тифозное, гриппозное начало или чужую кровь, чужую ткань, чужие белковые вещества, пусть и не вызывающие определенных болезней. Организм борется со всем чужим, что в него попадает. А средства борьбы почти всегда одни и те же. Эти-то средства и являются основой иммунитета, как инфекционного, так и неинфекционного, того, который нас сейчас интересует больше всего.

Жюль Борде и Николай Чистович и их учитель Мечников как раз и являются создателями неинфекционной иммунологии, о которой пойдет в основном речь и благодаря которой могли появиться сфинксы XX века.

Алексис Каррель

Алексис Каррель, выпускник Лионского университета 1896 года, знал историю медицины, очень хорошо — историю хирургии. Он собрал все достоверные описания пересадок тканей и органов. Он собрал все документы и стал искать причины неудач. Вот документы о древних индусских жрецах. В X веке до нашей эры они успешно использовали для воссоздания поврежденных ушей, носов и губ лоскуты кожи с других мест тела того же больного. А вот рассказ сицилийского врача Бранка. В 1503 году он пытался пересадить кожу раба, чтобы восстановить нос хозяина. Но Бранка был менее удачлив, чем его древние, давно умершие индусские коллеги.

Описаний много. Часть из них очень достоверна, а часть маловероятна. Можно найти описания об успешных пересадках. Но больше… убедительные случаи безуспешных попыток. Стало совершенно ясно, что врачи не умели и не умеют пересаживать ткани от одного человека к другому. Это не получалось, это не получается и сейчас. Индусские коллеги Бранки не более удачливы. Они просто пересаживали ткани того же человека. А Бранка пытался пересадить кожу от одного к другому. И даже такой мощный фактор, как «рабская кожа», не помог ни хозяину, ни врачу.

Но на это Каррель не обратил внимания. Каррель верит в хирургию. Каррелю ясно: хирургия существует сотни лет, но все еще несовершенна. Хирурги не умеют даже сшивать сосуды. Инструменты примитивны. Методы ограничены. Безграничны лишь возможности. Особенно безграничны надежды и уверенность. В этом сомневаться не приходится.

Во всемогущество хирургии привыкли верить все — и врачи и больные.

Алексис Каррель — хирург. И как всякий хирург, он считает причиной неудач недостаточность мастерства, несовершенство хирургической техники. В этом не сомневались и другие. Так привыкли думать все. Да и почему думать иначе? Почему бы пересаженной ткани не приживать? Ткань такая же. Кожа, например, у всех людей одинаковая. Даже если раб и хозяин. Даже если побежденный и победитель. И даже… если белый и африканец. Ну, чуть больше пигмента в коже, а так — совершенно одинакова. А если взять почки или печень, то и вовсе не видно никаких различий. Значит, если хорошо сшить сосуды (которые кстати тоже одинаковые) и по ним к пересаженным тканям или органу пойдет питающая эту ткань кровь (которая тоже одинаковая), все будет в порядке. Ткань ли, орган ли — все равно должны прижить. Так думал Каррель. Так думали все.

В ближайшее время — естественный ход мысли Карреля — хирургия достигнет потолка совершенства в своей технике. Но основной ее метод — отрезание больного органа — невероятно ограничен. Так не может продолжаться дальше. Хирургию варварскую, разрушительную надо заменить созидающей, заместительной, реконструктивной. Надо удалять больной орган и на его место ставить здоровый. Так надо.

Это главное. Этому можно и нужно посвятить жизнь. Медики прошлого и хирурги наших дней не научились этого делать. Но это возможно! Просто они не достигли еще совершенства, не достигли еще нужной быстроты оперирования. Не умеют еще сшивать сосуды. Ключ к решению проблемы — хирургическая техника. Чужая ткань должна быть точно пригнана. Надо хорошо пришить слой к слою, сосуд к сосуду, нерв к нерву. Техника оперирования должна быть отточена до совершенства.

Так думал Алексис Каррель, не обращая внимания на то, что, когда древние индусские врачи выкраивали лоскут у самого больного — успех был. Когда итальянец Бранка «одалживал» кусок ткани у другого — неудача. Алексис Каррель посвятил свою жизнь технике пересадок органов и тканей.

Вера в успех, вера в хирургическое мастерство не покидала Карреля. Инерция мышления звала его к действиям. Самое главное обеспечить нормальное питание пересаживаемого органа. Иначе говоря, обеспечить нормальный приток и отток крови, то есть главное — хорошо сшить сосуды.

Алексис Каррель окончил медицинский факультет в 1896 году. Известным хирургом-экспериментатором он стал уже через несколько лет после окончания университета. Он разработал сосудистый шов. На разработку этой тончайшей хирургической методики ушло два года. Сосуды сшивались слой к слою, стенка в стенку. Создатель сосудистого шва стал известен не только во Франции. Сшивать сосуды не умели во всем мире. В 1900 году Каррель получил степень доктора медицины. Ему было 27 лет.

В 31 год молодой хирург был приглашен на работу в Чикагский университет.

В 32 года он совершил чудо.

Это было в 1905 году.

В операционной стояли два стола. На одном, укрытая стерильными салфетками, лежала собака. Наркотизатор следил за пульсом и дыханием. На втором, тоже в стерильных салфетках, лежала нога. Лежала собачья нога. Ее только что ампутировали. Каррель рассматривал разрезанные ткани, искал артерии, вены. Впереди главное — конечность должна быть пришита на свое старое место. Впереди успех! Вот уже соединены кости, мышцы. Сшиты сосуды, нервы (слой в слой, стенка в стенку!). Зашита кожа.

Прошел день, неделя, месяц, год.

Сомнений не было. Мастерство победило!

Да здравствует хирургия!

Алексис Каррель — первый в истории медицины хирург — приживил полностью отделенную от туловища конечность. Нога прижила навсегда. Собака пользовалась ею почти так же непринужденно, как и до операции. В этом же году Каррель повторил чудо с почкой. Удаленный орган приживлен вновь той же собаке. Приживлен навсегда. Эти операции принесли Каррелю еще большую известность.

В 33 года его приглашают в Рокфеллеровский институт в Нью-Йорке. Там он работает с 1906 года.

Алексис Каррель не видел, что он пошел по пути индусских жрецов. Собаке — отрезанную ногу. И не какой-нибудь другой собаки, а именно этой, именно ту же ногу, которую отрезали. Он не пошел путем Бранка. Он еще не пошел путем Бранка. Впереди еще годы работы. План работы ясен. Цель ясна. Задачи поставлены.

Алексис Каррель выступает с сообщениями, дает интервью журналистам. Ученый считает: эти попытки только начало пути, только апробация хирургической техники. Ученый заявляет: в ближайшее время будут пересажены чужие органы. Ученый уверен, что в методах сомневаться не приходится — они совершенны. Алексис Каррель продолжает работать. Ученый ищет, и, стало быть, он должен пройти через годы испытания мужества. Эти годы начались. Все успехи, когда он приживлял ампутированные органы, позади. Как только он пытается приживить чужой, хотя и совсем такой же, орган, но взятый от другой собаки, — успеха нет.