Тереза Батиста, Сладкий Мед и Отвага - Амаду Жоржи - Страница 28

– Подруги, подружки, кто бы мог сказать такое?

Дона Габи с раздражением поднялась, извинилась и сказала:

– Не застав вас, я выразила доне Брижиде свое сочувствие. – И прощаясь: – Прощайте, синья дона.

Торопливо она покидала гостиную, толкая перед собой девушку, но капитан остановил её:

– Куда это вы? Мы можем поговорить здесь.

– Здесь? Не лучше ли…

– Здесь! Выкладывайте.

– Так вот, я нашла эту милочку, она может помогать ухаживать за сироткой… – Посмотрев на дону Брижиду – вдова вытирала слезы, вызванные выраженным ей сочувствием, – Габи понизила голос: – Главное – это тонкая…

Капитан с трудом, но сдержал смех, Габи же не знала, смеяться ли ей от страха или плакать из сострадания.

– Сегодня я верю вам на слово, и если всё так, то завтра я буду у вас и заплачу обещанное.

– Пожалуйста, капитан, сегодня хоть часть… Мне необходимо, я должна привратнице, старый долг.

– О том, чтобы я давал деньги вперед, и думать не смейте ни сегодня, ни завтра, никогда. Вы что, уже забыли или хотите, чтобы я вам напомнил? Заплачу завтра, если будет, за что платить. Если хотите, приходите завтра сами… И составите компанию моей теще, компанию моей теще. Ах, эта добрая…

И снова он разразился смехом, Габи умоляла:

– Заплатите хоть немного, капитан, пожалуйста.

– Приходите завтра утром. Если всё будет так, как говорите, получите сполна. Но если нет, я вам не советую даже появляться…

– Я не могу отвечать за… Мне её вручили как девушку, а я тут же привела её к вам. Всё, что я нахожу лучшее и свежее, сейчас же предлагаю вам, сеньор.

– Не отвечаете, значит? Хотите в очередной раз меня надуть, да? Должно быть, потому, что не получили, как это следовало, по заслугам, потому что я не покончил с вашим заведением? Вы думаете, что я идиот? Не ждите и не надейтесь, идите вон!

– Ну хотя бы то, что заплатила я…

Капитан отвернулся от Габи и тут же при теще спросил девицу:

– Ты девушка? Не ври, будет хуже.

– Нет, сеньор…

Жустиниано повернулся к Габи, схватил её за руку и затряс.

– Вон отсюда, пока я не разбил тебе морду…

– Успокойтесь, капитан, что такое? – вступила в разговор дона Брижида, всё еще не понимая причины смеха и ярости зятя. – Успокойтесь!

– Не суйте нос, куда не надо. Знайте свое место и будьте довольны.

И снова капитан захохотал, услыхав слова тещи в защиту Габи:

– Оставьте эту добрую душу в покое…

Он был готов умереть со смеху.

– А знаете ли вы, кто эта добрая душа? Не знаете? Ну так сейчас узнаете. Вы никогда не слышали о Габи – Ослице Падре, которая была любовницей падре Фабрисио и после его смерти стала содержать дом терпимости? И на церковные деньги… – Он хохотал, хохотал до упаду. – Эта добрая…

– Ах, Бог мой!

Слыша всё это, Габи, поджав хвост, подалась на улицу. Девушка решила за ней последовать, но капитан остановил её:

– Ты останься. – Он смерил её оценивающим взглядом, а может быть… – Как давно ты лишилась девственности?

– Месяц назад, сеньор.

– Только месяц? Не ври!

– Только месяц, сеньор.

– Кто это сделал?

– Доктор Эмилиано, с завода.

Он должен был разбить морду этой грязной своднице, которая подсунула ему объедки Гедесов. Мощные конкуренты, богачи, особенно Эмилиано Гедес. С земли, где стоит завод, приходят уже использованные, ни одна из тех, кто родился на этих землях, не дала капитану возможности пополнить ожерелье еще одним золотым кольцом.

– Где твои вещи?

– У меня нет ничего, сеньор.

– Иди вон туда…

Дона Брижида внимательно посмотрела на зятя, хотела сказать, осудить его, но капитан опять захохотал – «Добрая душа, ах, добрая душа» – и опять стал тыкать пальцем в её сторону. Дона Брижида в нервном порыве вышла из дома и ушла в заросли кустарника.

Никакого уважения, даже самого маленького, как будто её просто не существует, и всё. Вечером, после мрачного ужина при свете керосиновых ламп, капитан пошел за девчонкой, которая уже спала. «Пошли!» В конце коридора вспыхнул огонь в трубке капитана, и дона Брижида увидела Борова, огромного, страшного, грязного, и впервые узнала его.

Она заперлась вместе с внучкой в своей комнате, разум доны Брижиды помутился еще до смерти Дорис. Ругань капитана долетала до ушей доны Брижиды через стены. Сукин сын Гедес испортил девчонку и спереди, и сзади.

В течение года с половиной после смерти Дорис Безголовая Ослица, ведя за руку какую-нибудь девчонку, являлась доне Брижиде часто, но она тут же узнавала её. Достаточно было её увидеть, и мир доны Брижиды становился адом, наполненным дьяволами. Так она расплачивалась за свои грехи.

Безголовая Ослица – любовница падре, святотатство. Но она не может обмануть капитана, чьи злобные крики срывают листву с деревьев, убивают молодняк на террейро, птиц в лесу.

– Не приносите мне объедков, я же сказал вам, что не ем после других… Я разобью вам рожу, собака…

Крики и стоны, звуки побоев, звуки льющейся воды; одна негритянка выла всю ночь напролет, на шее у Бо­рова ожерелье из золотых колец, каждое кольцо говорит о девушке, лишенной капитаном девственности, самое большое кольцо – это Дорис. Голова доны Брижиды делается с каждым днем всё тяжелее и тяжелее, иногда она в этом мире, иногда в аду, где хуже, ей понять не под силу.

Где же та величественная сеньора дона Брижида, первая дама округа, вдова достойного доктора Убалдо Курвело, Мать-Царица, которая организовывала свадьбу? Путаются в её голове события, разум слабеет. Стала небрежна в одежде, пятна на юбке и на блузке, стоптанные туфли, не причесана. Забывает всё – факты, числа, детали, память плохая, непостоянная. Дни за днями проводит в раздумье и разговорах сама с собой, в заботах о внучке, и вдруг что-то её уводит, и она погружается в галлюцинации. Чудовища её преследуют, перед ней адское племя, его возглавляет Боров, который сожрал её дочь и собирается сожрать внучку.

Однако память её четко хранит совершенное ею преступление. Да, потому что она, дона Брижида Кур­вело, так же, как Габи, кормила Борова и Терто Щенка Оборотня, поддержала охоту Жустиниано Дуарте да Роза, капитана Свиней и Дьяволов. Вручила ему свою собственную дочь, чтобы он выпил из неё кровь, переломал ей кости и съел её жалкое худенькое тельце.

Не пытайтесь, пожалуйста, свалить на её невинность, счесть её жертвой, обманутой обстоятельствами, принявшей капитана за человека, спутавшей грязный сговор с достойным свадебным контрактом. Она расплачивается за свои грехи и совершенное преступление по счетам. С самого начала она всё знала, знала по первому взгляду капитана на проститутку и никогда не разрешала себя обмануть – проводила ночи без сна, размышляя над поступками капитана, и даже приобрела дар предугадывать его мысли и предвидеть будущее.

Знала, но не желала знать, молчала, проглатывала все обиды, закрыла глаза на обнаруженную чахотку у дочери и тем закрыла солнце жизни, оправдала капитана, погрязшего в преступлениях, и повела дочь к алтарю, а позже – к девичьей постели, тут же, пока еще не разошлись приглашенные на свадебный пир. Боров ел её по кусочкам за завтраком, за обедом, за ужином. Сделал Дорис беременной, а она всё худела и становилась меньше, когда же она умерла, хоронить было не­чего.

За такое преступление Всемогущий Господь и наказал дону Брижиду, превратив её жизнь в ад в проклятом доме её зятя, что стоит на землях, приобретенных им нечестным путем, где трудятся голодные наемные рабочие, устраиваются петушиные бои и теряет невинность бесконечная вереница девочек. Девочек и девушек, иногда зрелых женщин, но редко. Сколько их перебывало здесь после смерти Дорис? Дона Брижида потеряла им счет, не говоря уже о тех, что бывали в городском доме, магазине и на ферме.

Многое она забывает, а что и помнит, то помнит половину. Забывает она страстное желание Дорис выйти замуж за капитана и её безрассудство: войти с женихом в альков, когда еще не разошлись приглашенные на свадьбу, ведь дона Брижида не противилась свадьбе, но Дорис, циничная, до сумасшествия гордая и невоздержанная, сделала это демонстративно. Вычеркнут из памяти и образ Дорис, сидевшей в комнате новобрачных за туалетным столиком и зло, с издевкой с ней разговаривавшей. Зато восстановлен образ наивной, бесхитростной девочки-школьницы с опущенными долу глазами, Христовой невесты с четками в руках, с мистическим рвением читающей молитву. Жертва материнской амбиции и завораживающей роскоши капитана.