Тайное венчание - Арсеньева Елена - Страница 18

Повернулась – и слепо пустилась бежать, пока не уткнулась в холодную серую, поросшую сизым мхом стену кладбища.

Леонтий был уже рядом. Он подпрыгнул, уселся верхом на стене, подхватил Лизу под мышки и втянул наверх. Спрыгнул сам, принял ее, и они побежали по росистой траве под калину, к темному отверстию, ведущему куда-то под землю, думая сейчас только об одном: хотя бы на время скрыться, затаиться, оглядеться. И лишь когда, пригнувшись, они поочередно скользнули в яму, до Лизы дошло, что они ищут убежища… в могиле!

Она вцепилась в руку Леонтия, готовая закричать, но, когда он чуть слышно шепнул: «Ничего. Тише. Может быть, не заметили?» – нашла в себе силы сдержать не только рвущийся наружу крик, но и запаленное дыхание.

Они постояли, и постепенно глаза привыкали к сумраку. Лиза смогла разглядеть, что стены этого погреба, как и ограда кладбища, сложены из дикого, нетесаного камня, и это не самая могила, а некие своды, под которыми находятся могильные холмы, также выложенные камнем. Было их восемь, и у каждого в головах поставлено на четвероугольном подножии плоское надгробие сажени две вышиной. Вернее сказать, надгробий оставалось только два, а прочие лежали разломанными. Можно было различить, что западная, оборотная сторона тех надгробий, что остались целыми, изузорена цветками или звездочками наподобие решетки, а на другой четко высечена непонятная надпись, тоже более напоминающая причудливый узор.

Воздух здесь, против ожидания, не был зловонен и застоен, так что Лиза постепенно отдышалась и смогла слушать что-то еще, кроме неистовых ударов собственного сердца.

Но кругом царила мертвая тишина.

Она оглянулась на Леонтия. Тот пожал плечами и чуть слышно шепнул:

– Побудь здесь. Я погляжу.

Он расцепил ледяные Лизины пальцы на своем рукаве и, бесшумно поднявшись по ступенькам, выглянул, а потом вышел наружу.

Лиза смотрела ему вслед, когда какое-то движение в углу погреба заставило ее резко повернуться.

Глаза ее вполне привыкли к царившей в подземелье полумгле, и она рассмотрела то, чего не заметила прежде: деревянные помосты, на которые укладывали покойников, не погребая их в землю. Но теперь там лежали лишь черепа, кости и лоскутья желтой, зеленой, полосатой материи. И Лиза вдруг увидела, холодея, как над помостом медленно поднялся желтый череп, за которым тянулись длинные и густые черные волосы. Словно озираясь, череп обвел подземелье черными провалами глаз.

У Лизы остановилось сердце, когда пустые глазницы обратились на нее и череп замер. Она остолбенела, не в силах оторвать взор от черной тьмы в глазницах. С помоста взлетела костлявая рука и потянулась к Лизе, не то указуя на нее перстами, не то маня. Девушка испустила страшный крик и, не чуя под собою ног, вылетела из подземелья.

Она едва не сшибла Леонтия, который попытался ее задержать, и кинулась вперед, к разлому стены, ничего не слыша, кроме вкрадчивого, ехидного смешка, который раздался там, в подземелье, и сейчас летел за нею, будто призрак.

Бог весть, сколько летела без оглядки Лиза, пока не рухнула почти без чувств на сырой мох, вся исцарапанная и облепленная паутиною, потерявшая где-то свой узел. Рядом повалился Леонтий. И девушка наконец-то смогла расслышать его надорванный голос:

– Да тише! Тише! Это люди. Живые люди, не мертвецы. Над нами просто подшутили. Пожалуйста, успокойся!

Утешения его были явно бессмысленными, ибо как раз людей-то им и следовало опасаться. По крайности, одного человека – Вайду. Но, как ни странно, страх Лизы немного отступил.

Она села, обобрала с лица паутину и, проворно переплетая распустившуюся косу, огляделась.

Совсем рассвело, но дневной свет неохотно проникал сквозь сплетенье ветвей. Впереди расстилался кочкарник, поросший мхом и лохматой травой.

На грязно-зеленой трясине то тут, то там темнели округлые полыньи в несколько саженей шириной; мрачный отблеск воды, стоящей всклень, заставил Лизу опять похолодеть.

Итак, словно по наводке лешего, забежали они прямиком на мшаву, моховую болотину, от которой и остерегала их Татьяна. А что теперь?..

Лиза оглянулась. Кочкарник тянулся впереди, сколько хватал глаз, но невдалеке она увидела тропу не тропу, а некое нагромождение горбыльков, уложенных поперек длинных, тонких жердей, тянущееся от кочки к кочке, чтобы можно было относительно безопасно перейти болотину. Сооружение это называемо в народе лавою.

Как же быть теперь? Вернуться в лес, поискать утерянную тропу? Немыслимо же, в самом деле, доверить свою жизнь этим шатким жердочкам, по которым разве что куличок пробежит! А там, в лесу, есть надежда уклониться от погони…

Она поднялась, одернула юбку, потуже стянула тесемки пояска и, не в силах разомкнуть пересохших губ, кивнула в сторону леса, словно спрашивая у Леонтия, идти им туда или нет. Но он лишь растерянно пожал плечами, и это раздосадовало Лизу. Сжав губы, она решительно повернулась спиною к мшаве и шагнула было под лесные своды, как вдруг в глубине леса раздался резкий свист.

Лиза замерла.

Свист повторился. Сильный, раскатистый, пронизанный тою же ехидцею, что и смех, прогнавший Лизу от стен кладбища. И, уже не колеблясь, вновь подхваченная ужасом, она метнулась к лаве.

Леонтий догнал ее только у самого начала переправы и успел первым вскочить на лаву, сделав Лизе знак: осторожнее! Она заткнула полы юбки за пояс, скинула скользкие лапти, сунула их в подол и босиком ступила на сырую доску, всю пропитанную ледяной водой, словно и не тронутой солнцем.

Какое-то время она ничего не видела, кроме темных, разбухших досок, уходящих в глубину под пружинистыми шагами Леонтия, но тотчас всплывающих, чтобы принять на себя Лизу, а когда осмеливалась взглядывать по сторонам, видела, что мшава все же остается за спиною, отодвигается, уже близится край унылого кочкарника, а впереди манит сочной зеленью цветущая полянка, на которой, бог весть зачем, тоже набросаны жердины лавы.

– Уже скоро! – выкрикнула она в спину Леонтия, переводя дух. – Впереди поляна, смотри!

Леонтий, глядевший только под ноги, весь поглощенный переправою, поднял голову, остановился, вздрогнул; и вдруг сапоги его скользнули, доска под ногами подвернулась, и он плашмя рухнул на спину, сразу, во весь рост уйдя под воду. И только рука его осталась видима. Рука, вцепившаяся в тонкую жердь, на которую опиралась лава.

Лиза даже испугаться не успела. Едва Леонтий скрылся из глаз, она мгновенно опустилась на корточки и, сунув руки в воду, ухитрилась схватить его за плечи. Рванула вверх с такою силою, что сама едва не слетела с доски. Чудом удержав равновесие, все же вытянула голову и плечи Леонтия на поверхность и замерла, чувствуя, что малейшее новое усилие свалит ее в трясину и вместо одной мшава получит две жертвы.

Между тем Леонтий изловчился повернуться и схватиться за жердь второй рукою, после чего Лиза наконец смогла выпрямиться и перевести дух.

– Вылезай! Вылезай! – Она продолжала тянуть его из воды, но Леонтий, с трудом обернув к ней побагровевшее от натуги лицо, с усилием выдавил:

– Не могу… вниз тянет… сапоги…

Он умолк, попытавшись подтянуться повыше, но жердина угрожающе затрещала, и Леонтий счел за благо оставаться недвижим.

Не выпуская его камзола, Лиза приподняла голову.

Падая, Леонтий сбил две доски, но, если бы ей как-то удалось через них перебраться, а потом добежать по лаве до зеленой полянки, там она, наверное, смогла бы найти вагу, чтобы вытянуть Леонтия! Лиза прикинула, удастся ли с места перепрыгнуть пролом в лаве, но Леонтий, уловив ее взгляд, яростно прохрипел:

– Нельзя! Впереди чаруса!.. – и умолк, словно за горло схваченный безысходной, неминучей погибелью.

И Лиза, тихо ахнув, вновь опустилась на корточки, ибо ноги у нее подкосились, да так и сидела, оцепенело уставясь на яркую, приманчивую, зеленую полянку, что раскинулась впереди, меж темных елей, всю поросшую голубыми незабудками и ярко-желтыми купальницами. Мошкара вилась над цветами, над изумрудной зеленью, скрывающей под собою бездонное озеро.