Четыре дня с Ильей Муромцем - Орешкин Борис Сергеевич - Страница 6

Я попросил Илью Ивановича отойти чуть подальше и включил двигатель. Гибкие лопасти начали неспешно вращаться. Я прибавил обороты. И сразу же началась такая дикая тряска, что пришлось тут же выключить двигатель: еще секунда, другая — и мой «Зетик» разлетелся бы на куски.

Итак, все было кончено. Взлететь не удастся. Назад пути нет. Я обречен навсегда, на всю мою жизнь, оставаться в десятом веке…

Несколько минут я сидел в кабине, уронив голову на руки. Потом вылез, на что-то еще надеясь, стал осматривать погнутую лопасть винта. Я даже попробовал ее разогнуть, выпрямить. Ничего, конечно, не получилось. Тут нужен был пресс. И довольно мощный. А где его взять в лесу, да еще в десятом веке? И тут взгляд мой упал на спокойно сидевшего Муромца.

— Илья Иванович! — радостно вскрикнул я. — Помоги! Вот эту штуковину выпрямить надо. Сможешь?

— Сейчас спробую, — не совсем уверенно сказал богатырь, подходя к вертолету. — К низу ее, что ли, надобно изгибать?

— Ну да! К низу. Чтобы лопасть опять прямой стала.

— Понимаю…

Илья Иванович, ухватив одной рукой изогнутый конец лопасти, а другой упершись в место изгиба, примерился, поднажал, и конец лопасти пошел вниз.

— Ну как? — спросил Муромец. — Довольно?

— Нет, еще немножечко.

Муромец еще поднатужился. Теперь лопасть выгнулась слишком вниз.

— Много! — сказал я ему. — Немножко назад согни.

Богатырь еще раз нажал. И вдруг — трах! Я схватился за голову. Конец лопасти отломился в месте изгиба. Все погибло… А Илья Муромец, держа обломок в руке, растерянно и огорченно смотрел на меня. Ну, что за медведь! Жал изо всей силы. Это же не бревно, тут осторожность нужна.

Конечно, я тогда был крайне несправедлив к старику. Сплав трестит, из которого сделаны лопасти, недостаточно пластичен для таких упражнений. Изгиб в одну сторону он выдержал, но когда его стали гнуть еще и в обратную, он, разумеется, лопнул. Это не трудно было предвидеть. А я… От огорчения и досады я уже хотел было взять у Ильи Муромца его меч и изрубить на куски, продырявить свой ни в чем не повинный «Зетик». Но широкая ладонь богатыря легла на мое плечо.

— Не горюй, отрок! Слезами делу не поможешь. Я эту твою штуковину сломал, я ее и исправить должен. Есть у меня друг, побратим Кузьма. Во всем свете кузнеца лучше его не найти. Такие хитрые замки мастерит, что диву даешься. Поедем теперь к нему, на реку Гусь, где мастера по железному делу живут. Это недалече отсюда. Привезем Кузьму, он твою железную птицу починит.

Как ни горько мне было в этот момент, я после слез чуть не расхохотался. Наивный старик! Он думает, что приделать отломившийся конец треститовой лопасти то же самое, что амбарный замок склепать! Какая наивная и трогательная вера в примитивные возможности кузнецов десятого века…

— Тебя как звать-то? — обернулся ко мне Илья Иванович, когда мы шли обратно по лесу. — Володимиром, кажется? Тезка, выходит, нашему князюшке! — пытался отвлечь меня от горестных мыслей этот могучий и добрый старик. — Вот сейчас на дороженьку выберемся, на Чубарого сядем и поедем полегоньку в сторону Мурома, вдоль Оки-матушки. На пути еще к одному моему побратиму заедем, в святилище Стрибога. Там и переночуем. Потом через Оку переправимся, а к вечеру другого дня и до Кузьмы доберемся, в село Кричное.

Выйдя на дорогу, Илья Иванович снова взгромоздился на своего коня, усадил меня позади себя, и мы тронулись в путь. Что еще мне оставалось делать? Опять Чубарый неспешно шагал по дороге, опять слева и справа тесно стояли замшелые, дуплистые стволы вековых деревьев.

После несостоявшегося боя с «драконом» и поломки винта Илья Иванович был тих и задумчив. Еще бы! Ему, пожалуй, было еще труднее, чем мне. Такая встреча с неведомым. Я все-таки хоть из уроков по истории знаю кое-что об их веке. А он? Каково ему везти за спиной то ли сумасшедшего, то ли кудесника, то ли вообще какого-то оборотня. Да еще железную птицу увидеть. Тут не долго и рассудка лишиться.

Но оказалось, что Илья Иванович думал совсем о другом. Его заботила прежде всего, так сказать, внутренняя политика своего века и государства.

— Коли ты в самом деле из будущего, — неожиданно заговорил Муромец, оборачиваясь ко мне, — то должен знать, кто на Руси после Владимира княжить будет?

Я стал рыться в памяти. Ошибиться нельзя. Это тебе не школьный экзамен. Тут авторитет человека из будущего на карту поставлен. Но историю я все-таки знал и помнил, что князь Владимир, прозванный в народе Красное Солнышко, начал княжить в 980 году. А после Владимира княжил его сын Ярослав. Итак, я приосанился, прокашлялся для важности и торжественно сообщил:

— После князя Владимира будет княжить его сын Ярослав, которого нарекут Мудрым.

— Тот отрок, что в Ростове нунь князем сидит? — удивился Илья Иванович.

— Тот самый.

— Дела… Святополк-то, старший из братьев, вроде покрепче. Хотя Ярослав хитрее, — рассуждал вслух Илья Муромец. — Мудрым, говоришь, его прозовут? Дай-то бог… Ну да оба они пока еще отроки. Да и не в них суть. Русь-то как дальше будет? Устоит ли?

— Устоит! — с гордостью сказал я, не желая расстраивать старика рассказом о предстоящем монголо-татарском нашествии. — Много бед она перетерпит, много невзгод испытает, а все-таки устоит и в конце концов станет одной из самых великих и сильных стран.

— Ой ли? Не врешь? — покосился на меня Муромец, но, увидев по моему лицу, что я говорю правду, вновь успокоился:

— Ну, коли так, значит, не зря мы свою кровь проливаем, не зря рубежи наши от вражьих набегов храним.

Повеселев, он хлестнул плеткой Чубарого, и мы перешли с первой лошадиной скорости на вторую.

Впереди тоже послышался хлопок бича, топот копыт, голоса людей. Навстречу нам мчался всадник в желтой одежде, с круглым красным щитом и копьем в руке.

— Стой! Что за люди? — крикнул он, осадив свою лошадь. Но Илья Иванович как ехал не торопясь, так и продолжал.

— Не видишь, что ль? — ворчливо ответил он встречному. — Посторонись-ко!

Человек в желтом, едва узнал Илью Муромца, тут же загнал своего коня в колючий кустарник, освобождая дорогу, стащил с головы шапку и поклонился испуганно.

Впереди показались еще несколько человек. Первым ехал на вороном коне крупный мужчина в шлеме, кольчуге и сапогах зеленого цвета. Рядом с ним, на сером коне, — парень моего возраста или чуть старше, в такой же, как у меня, вышитой белой рубахе. И штаны у него были похожи на мои, и сапожки с заостренными носами и короткими, мягкими голенищами. Все по нашей самой последней моде! Так вот почему мой костюм ничуть не удивил Илью Муромца! Стиль одежды совпал через тысячу лет. Впрочем, чему тут удивляться? Ведь модельеры, как они сами говорят, творчески перерабатывают мотивы прошлого. Ничего себе переработка. Содрали как по шпаргалке!

— Илье Ивановичу! — согнулся в поклоне мужчина в кольчуге, не слезая с коня. — По здорову ли?

— Ништо, — холодно ответил Муромец, проезжая мимо посторонившегося воина и его слуг.

— Кто это? — спросил я, когда мы разминулись и кавалькада всадников скрылась за деревьями.

— Васька Вертец с сыном и челядью. Тоже наш, Муромский. В Киев едет. У князя Владимира служит. Да не служит, угодничает! Много теперь таких развелось. Все князюшке нашему в уши поют: и мудрый-де он, и разумный, и добрый, и ласковый. Тьфу! А он, князь-то, блюдолизам этим землицу да города раздает, силу Руси дробит.

Илья Муромец замолчал, погрузившись в свои не очень веселые мысли. Мне тоже было грустно. Я все еще на что-то надеялся, ждал, что вот-вот произойдет тот мощный удар, от которого у меня потемнело в глазах в кабине моего вертолетика. А когда я их снова открою, то увижу наш дачный поселок, дом, маму с бабушкой… Но время шло, а ничего не происходило. Вокруг по-прежнему стояли вековые березы и сосны, синело над головой еще не обжитое людьми небо, пахло потом от лошади и широкой спины сидевшего передо мной человека в железной кольчуге.

— Вот кого в очевидцы бы взять! — весело сказал вдруг Илья Иванович.