Подполье свободы - Амаду Жоржи - Страница 103

Толстый мулат сказал:

– Мы могли бы внести другое предложение: возобновить работу, но отказаться от погрузки германского парохода.

Доротеу от возмущения подпрыгнул на стуле.

– А наши арестованные товарищи? Предоставить их собственной участи, не пытаясь бороться за освобождение? За что их арестовали, за что собираются судить? За что их схватили, как щенков? За что убили Бартоломеу? Мы находимся здесь, в доме убитого, дожидаемся его тела, а у тебя хватает наглости предлагать возвратиться на работу? Ты забастовщик или «шкура» из министерства?

Толстый мулат стал оправдываться:

– Тебе хорошо известно, что я не из «желтых» и не из малодушных; я не дезертирую в час опасности. Но правда заключается в том, что у нас нет другого выхода. Если бы мы не были совершенно одни, если бы начались забастовки в других местах, тогда еще куда ни шло…

– Мы не одни… – раздался в дверях чей-то голос. Это был Освалдо, секретарь ячейки грузчиков, только что явившийся в сопровождении Аристидеса и других товарищей. Его престиж среди портовых рабочих был очень велик: ему верили и знали, что он никогда не лгал.

– Откуда тебе это известно? – спросил веснушчатый субъект. – Разве есть какие-нибудь новости?

Освалдо, войдя, пожимал руки собравшимся.

– Вокруг дома рыщет полиция. Пусть кто-нибудь сторожит у двери, чтобы какой-нибудь шпик не мог нас подслушать. Я пойду к семье покойного и сейчас вернусь…

Выразив свое соболезнование вдове и передав брату убитого деньги для семьи, Освалдо вернулся в комнату, сел с грузчиками и выпил предложенную ему кашасу. Затем сунул руку в карман и вытащил оттуда листок бумаги, испещренный цифрами.

– Рабочие Сан-Пауло прислали сегодня двадцать шесть конто. Это – только начало кампании солидарности. Правительство забрало деньги профсоюза? Рабочие дадут нам деньги для поддержки забастовки. По всему штату начался сбор средств. Мы вовсе не одни…

Он всматривался в каждого. Они хорошо знали друг друга: это были его товарищи по работе, его друзья; ему были известны достоинства и недостатки каждого, были близки занимавшие их вопросы.

– Меня удивляет, что вы уже успели испугаться, когда еще ничего не произошло. Среди грузчиков Сантоса всегда существовал закон: один за всех, все за одного. Сколько забастовок провели мы в этом порту? Не перечесть. А заканчивалась ли хотя бы одна из них на том, что товарищи оставались в тюрьме? Знаете ли вы, что полиция собирается выслать Пеле и других испанцев? Выдать их Франко? Это равносильно их смерти. В тот день, когда бастующие на это согласятся, я выйду из союза грузчиков, предпочту служить лакеем в отеле на побережье или же чистить обувь на улицах.

– Выслать Пепе? – раздался единодушный возглас всеобщего возмущения.

– Тише, говорите потише! – остановил их Освалдо. – Около дома полиция. Министр и Баррос думают, что они сильнее нас, потому что располагают полицией и трибуналом безопасности. Но мы не одни. Завтра начнутся забастовки солидарности с нами. По всему штату…

– В самом деле?

– А здесь, в Сантосе, завтра утром почти все предприятия прекратят работу и рабочие примут участие в похоронах…

– А знаете ли вы, что сказал Баррос брату убитого Бартоломеу? Если на похороны придет слишком много народу, он откроет стрельбу…

– А почему мы должны хоронить нашего товарища тайком, точно какого-то преступника? Нет, мы устроим ему похороны, каких он заслуживает! Похороны героя. Разве мы не имеем права хоронить наших мертвецов?

– Вот именно! – отозвался высокий негр, куривший у двери и наблюдавший оттуда за улицей.

– Завтра, – продолжал Освалдо, – они увидят, что такое солидарность рабочего класса!.. Ты спросил, – обратился Освалдо к толстому мулату, – сколько времени мы сможем еще продержаться? А долго ли смогут продержаться они? Сколько сможет выдержать «Компания доков Сантоса», если порт не работает, суда не грузятся, товары портятся и гниют на складах? Вы не отдаете себе отчета в нашей силе…

– Но они грозят уволить всех поголовно

– А откуда они возьмут людей для погрузки? Ведь грузчик – это не полено, валяющееся на дороге, когда достаточно протянуть руку, чтобы взять его. Они угрожают, но, если мы не поддадимся, уступить придется им… Так или иначе, сейчас мы не должны отступать. Не беспокойтесь, мы не одни.

Толстый мулат продолжал оправдываться:

– Я сказал это просто так… потому что нужно было что-то сказать… Ведь все мы тут разговаривали… Не подумайте только, что я предатель…

– Я этого не думаю! Только мы должны быть начеку. Никакого малодушия! Мы знаем: проводить забастовку – дело трудное, оно требует жертв. Но если мы смалодушествуем, они согнут нас в бараний рог… Еще труднее положение испанских рабочих, борющихся с оружием в руках…

Человек, стороживший на улице, вбежал в дом и возвестил:

– Везут!..

Все поднялись. Минуту спустя машина из морга остановилась у дверей. Мужчины сняли с нее труп. Из кухни пришли мать и жена.

– Сын мой! Сын мой! – закричала старуха, когда в дверях показались босые ноги покойника.

– Но ведь он же голый… Это уже слишком! – возмутился один из присутствовавших.

– Полиция конфисковала его одежду, – объяснил служитель морга.

Вдова вырвалась из рук Инасии, бросилась к трупу, приникла к нему, потом упала на пол. Люди, вносившие труп, остановились. От шума ребенок, спавший на кухне, проснулся, вошел в комнату и еще сонными глазками, не понимая, смотрел на это зловещее зрелище. Бабушка подхватила ребенка на руки, прижала к себе и, рыдая, говорила:

– Они убили твоего отца, негодяи!.. Да покарает их господь всех до одного, до самого главного из них. Чтоб они все сдохли!

Толстый мулат вполголоса сказал Освалдо:

– Можете на меня рассчитывать. Я пойду до конца.

Высокий негр подошел к старухе и заявил:

– Наступит день, когда мы отомстим за смерть Барто. В один прекрасный день мы расправимся с этими бандитами: всех их вздернем на столб!

Инасия старалась привести в чувство вдову; та лежала без слез, без всхлипываний, вытянувшаяся и неподвижная. Мертвеца положили на кровать и прикрыли старой полотняной простыней.

Ранним утром, влажным от росы, негр Доротеу идет со своей негритянкой Инасйей. Они живут на другом конце города, а в этот час трамваи еще не ходят, поэтому волей-неволей приходится идти пешком. И так даже лучше – они могут выбирать улицы, где им не встретится полиция, которая уже приметила Доротеу. При этой мысли Инасия теснее прижимается к своему негру. Если его арестуют, что станется с ней, как сможет она жить без своего Доротеу? До того как они познакомились, – иное дело, но теперь она больше не может обходиться без него, без музыки его губной гармоники, без звука его голоса. Иногда Инасия задумывается о смерти. Маленькой девочкой Инасия часто мечтала о небе, представляя его по описаниям отца Виньяса, священника, друга семьи ее хозяев (она росла в богатом доме). «На небе все время звучит музыка», – так говорил падре Виньяс. Однако сеньора Лаура – хозяйка дома, где она выросла, – очень скоро разочаровала ее. «Неграм доступ на небо закрыт, – утверждала она, – небо – только для белых». И, тем не менее, негритянка Инасия продолжала мечтать о небесной музыке и только задавалась вопросом, почему не существовало небесного рая и для негров, почему бог обрекал их всех, без исключения, на пребывание в аду. Теперь если Инасии и приходится задумываться о смерти, эта мысль всегда сопровождается желанием умереть раньше своего Доротеу. Не то чтобы ей вообще хотелось умереть, чтобы она устала от жизни, считала ее тяжелой или мучительной. Ее больше не прельщает небесная музыка падре Виньяса: теперь у нее есть музыка губной гармоники негра Доротеу, и с ней ничто не может сравниться. Она вовсе не хотела умирать. Жизнь для негритянки Инасии была драгоценным благом, она любила жизнь. То, что они вдвоем зарабатывали – он в доках, она в отеле, – хватало на их скромное существование. Пищи у них в доме было немного, лишних денег никогда не водилось, зато у них имелась в изобилии радость: ее Доротеу был от природы веселый человек, веселой была и она сама – прекрасная Инасия, цветок порта.