Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Изгнание из Эдема - Оппенгеймер Стивен - Страница 32


32
Изменить размер шрифта:

Рис. 2.2

Впрочем, возможно, что и более значительные  территории совместного проживания не помогли неандертальцам  усовершенствовать методы изготовления орудий.  В конце концов, на создание и развитие технических  новшеств, появившихся в ту эпоху, у людей современного  типа ушли многие десятки тысяч лет. Подобно тому, как  людям из племени Яли не удалось разгадать секреты появления у европейцев такого невероятного обилия товаров  и предметов роскоши, неандертальцы просто не смогли  бы в полной мере воспользоваться громадным потенциалом  новаторской культуры пришельцев, если они не имели  тесных социальных связей с ними. Возможно, неандертальцы  вообще редко пользовались возможностью позаимствовать  новые технические навыки. Но, несмотря на  все эти проблемы, они все же переняли у «современных»  кое-какие навыки, главным образом — в районах совместного  расселения и в периоды мирного сосуществования  (см. рис. 2.2)[127].

Очаги и погребения

Строительство очагов считается одним из признаков, характерных  для людей полностью современного типа, однако  в России и Португалии были найдены очаги, возраст  которых превышает 50 тысяч лет, связанные с применением  орудий мустерианской культуры. Это свидетельствует  о том, что подобная практика уже существовала в эпоху  Среднего палеолита и, следовательно, могла использоваться  неандертальцами. Но, пожалуй, одним из самых противоречивых  показателей культурного потенциала неандертальцев  можно считать погребения. Сложные погребения,  в особенности те, в которых находились предметы и орудия,  которыми человек пользовался при жизни, — убедительное  свидетельство как минимум заботы о посмертии  и, не исключено, веры в загробную жизнь. Такую веру  можно считать одним из первых проявлений религиозного  сознания. Философские аргументы подобного рода делают  крайне важным вопрос о том, является ли данная совокупность  человеческих останков погребением в подлинном  смысле этого слова, а если да, то находились ли в нем  традиционные могильные предметы и орудия[128].

Свидетельством настоящих погребений можно считать  полные скелеты, да и то не всегда. Полностью сохранившиеся человеческие скелеты, датируемые около 100 тысяч  лет тому назад, и, в частности, скелеты неандертальцев, относящиеся  к периоду между 40 и 60 тысячами лет назад,  вполне могли явиться результатом того, что пещеры, где  найдены эти скелеты, были покинуты гиенами и прочими  пожирателями падали. Наличие в захоронении остатков  цветов, каменных кружков, козлиных рогов и прочих артефактов,  присутствие которых объясняется ритуальными  или религиозными мотивами, также представляет собой  достаточно спорный вопрос[129]. Возможно, наиболее важным  свидетельством того, что поначалу это были не более  чем культурные инновации локального характера, является  тот факт, что наиболее древние погребения встречались  только у людей современного типа в Западной Евразии,  включая и древнейшие погребения в Кафзехе, Израиль  (см. главу 1). Никаких свидетельств существования  подобной практики погребений у их современников, обитавших  в Африке, не обнаружено. Другими словами, погребения,  как и многие другие аспекты технико-культурной  революции эпохи Верхнего палеолита, были локальным  новшеством, появившимся в Западной Евразии и  заимствованным неандертальцами, у которых африканцы  современного вида, в свою очередь, переняли обычай предавать  погребению мертвецов. Эта последовательность  решительно опровергает биологический детерминизм,  склонный приписывать те или иные культурные навыки  исключительно представителям какого-то одного конкретного  вида.

К чему вообще все эти разговоры  о неандертальцах?

Мои попытки предстать этаким апологетом неандертальцев,  пытающимся сопоставить их культурные навыки с  практикой ранних людей современного типа, объясняются  отнюдь не желанием доказать, что они, неандертальцы,  обладали точно таким же «генетически заданным» интеллектуальным  потенциалом. Подобное утверждение невозможно  подкрепить имеющимися фактами и свидетельствами.  Неандертальцы при всем том, что они были обладателями  очень крупного мозга, отличались от людей  современного типа в целом ряде других отношений, и поэтому  нисколько не удивительно, если их интеллектуальные  возможности тоже несколько отличались от наших.  Нет, моя цель заключается в том, чтобы доказать, что аргументы  о том, будто неандертальцы были существами крайне  отсталыми в культурном отношении, поскольку были  более медлительными, несообразительными и тупыми,  чем пришельцы — люди современного типа, основаны на  ложном убеждении, будто пути биологического и культурного  развития пролегают совсем близко друг от друга. Во  всяком случае, применительно к Европе этот аргумент, что  называется, не срабатывает, и его гораздо легче опровергнуть, чем подтвердить материальными свидетельствами.

Обитателей Европы эпохи Верхнего палеолита принято  превозносить как «революционное человечество», обладавшее  такими интеллектуальными преимуществами, как  способность к аналитическому мышлению и дар речи.  Наиболее частым объяснением этого сценария является  концепция биологического прогресса: идея о том, что технико-культурная революция эпохи Верхнего палеолита,  имевшая место в Европе, явилась результатом генетически  обусловленной мутации, то есть появления гена мышления  или речи. Между тем многие из этих радикальных  новшеств, которые принесли с собой пришельцы нового  вида, были не столь уж новы, и целый ряд инноваций имели  вполне конкретную локальную или хронологическую  привязку и возникли задолго до появления нашего вида.  Эти последние изобретения и обеспечивали пришельцам  преимущества в локальном масштабе. Неандертальцы были  обезоружены и вытеснены сложной и многообразной  культурой, которую принесли с собой пришельцы. В качестве аналогии можно сказать, что никакой антрополог не  возьмет на себя смелость утверждать, будто племя неолитической  культуры, к которому принадлежал Яли, обладало  меньшим биологическим потенциалом, чем мы, сородичи  Джареда Дайамонда, живущие в железном веке. Однако  совершенно очевидно, что в результате культурной изоляции  это племя понятия не имело о множестве технических  инноваций, появившихся на Западе за последние 2 тысяч  лет, таких, например, как огнестрельное оружие и сталь.

Почему мне вздумалось защищать бедных неандертальцев?  Мой ответ заключается в том, что сам факт нападок  на неумелых и «тупых» неандертальцев, которые хотя и  похожи на нас, но все-таки не вполне люди, является весьма  симптоматичным для свойственной всем человеческим  сообществам потребности изгонять и демонизировать  другие группы (см. также главу 5). Я утверждаю, что никем  не доказанная «тупость» неандертальцев служит примером  точно такого же, бытующего в нашей культуре предубеждения,  которое, опираясь на превратно истолкованную  географическую логику, обрекает наших анатомически современных  африканских предков на роль «недочеловеков». Вполне реальная проблема, обусловленная типичным  европоцентрическим мышлением, заключается в том, что  современные обитатели Африки являются прямыми потомками  тех самых людей, живших в эпоху, предшествующую  Верхнему палеолиту, и имеют в своих клетках куда  больше общих генов с ними, чем с любой другой расой в  мире. Поэтому, унижая их предков, мы унижаем и их самих.

Верхний палеолит в Европе: культурная  и биологическая революция?

Клайв Гэмбл — общепризнанный во всем мире специалист  по воссозданию основных особенностей поведения  людей эпохи палеолита. В своей, пользующейся большим  успехом книге «Бредущие сквозь время» он приводит сводный  анализ общепринятых взглядов и утверждает, что рубежным,  переходным периодом между древними и людьми  современного типа следует считать период между 40 и  60 тысячами лет тому назад. Он определяет завершающий  этап этого периода, около 40 тысяч лет назад, как время, с  которого началось резкое ускорение эволюции. В Европе  появились первые произведения искусства, орудия из кости,  украшения, погребения, ямы-кладовые для хранения  провизии, каменоломни, начал налаживаться обмен товарами,  и люди стали создавать постоянные поселения в неблагоприятных  климатических зонах. Он развивает свою  аргументацию о рубежном периоде, заявляя: «Нет сомнения,  что после 35 000 г. [до н.э.] технология производства  орудий типа Верхнего палеолита начала быстро распространяться  не только в Европе, но и в большей части регионов  Старого Света. Исключением из этого правила явилась  Австралия...»[130]. Однако подобная «исключительность»  Австралии явно не относится к наскальным рисункам, поскольку  спустя шесть страниц Гэмбл упоминает о «наскальных  рельефах из Каролты в Южной Австралии, которые  сегодня можно уверенно датировать 32 тысячами лет  тому назад». Такая датировка позволяет считать их почти  столь же древними, как и наскальные рисунки в пещере  Шове, а это, в свою очередь, дает основание — хотя бы  частично — отнести Австралию к регионам, где имело место  ускоренное развитие.