Море Имен - Онойко Ольга - Страница 104

И Алей сделал шаг.

Он стоял на кухне своей малогабаритной квартиры, перед самой плитой, и не хватало здесь места ступить вперёд.

Но шаг был сделан.

Алей стоял на вершине обрыва.

Над головой его по светлой пелене облачного океана плыли, как корабли, более тёмные и низкие облака. Солнце всё ещё скрывалось за тончайшей туманной поволокой, но сама каменная чаша долины излучала горячий свет. Вздымались белые и золотые откосы меловых скал, сверкающие, будто выточенные из слоновой кости. Осыпи темнели, как чернь на серебре. С обрывов низвергались грохочущие водопады, окутанные миллионами бледных радуг. Напоенный влагой свежий ветер освежал и ласкал. В упругом, влекущем дыхании его пело и радовалось обещание невероятной свободы.

А внизу простиралось бушующее зелёное море, охваченное пламенем вечной весны. Молодая листва – озарённая, тающая, каплющая и струящаяся светом.

По горной долине, среди лесов и лугов несла свои могучие воды Река Имён.

Казалось, самые стихии не враждовали тут: жидкое, прохладное, живое, одушевлённое пламя и искристая, бликующая, пылающая вода, росная и талая, горячая и ледяная. Ими можно было дышать. В их формате можно было хранить информацию.

Справа серо-голубую ленту Реки пересекал ажурный железнодорожный мост. Он был настолько высоким и лёгким, что казался сплетённым из серебряной проволоки. Опоры не столько поддерживали полотно, сколько не давали ему воспарить в воздухе над блистающей прекрасной долиной, подняться и унестись по ветру, как паутинка.

Нефритовая Электричка ещё не показалась, но уже чувствовалось её приближение – как приближение некой разумной воли, исполненной мудрости и доброты.

Алея переполнял восторг. Невольно он старался дышать глубже, чтобы причаститься света этой долины, впустить его внутрь себя. Ветер вышибал слёзы из глаз, но зрение не туманилось, оставалось чётким. Минута ли прошла, час ли перед тем, как донёсся неторопливый стук колёс Электрички? Текла вода и текло время, но всегда можно было подняться по течению немного выше.

На мосту появилась Нефритовая Электричка, совершающая свой вечный рейс. Она сбросила скорость. Ни с чем нельзя было сравнить её – живую, осторожную, трепетно скользящую над Рекой в хрустальном воздухе, пронизанном огнистым светом. Зрение Алея так обострилось, что он видел белые занавески единственного плацкартного вагона. «Где-то там едет дядя Семён, – вспомнилось ему, – Иней про него рассказывал… Странный дядя. Научил папу стольким вещам, а сам сидит в Электричке и ни гу-гу. А ещё там спят проводницы. Когда они проснутся, в Электричке нельзя будет оставаться… Она такая красивая. Она идёт к Морю. Но доехать на ней нельзя».

Тогда как? Как достичь Моря Имён?

Всё так просто.

Алей отступил на шаг, сойдя с камня, и сел на мягкую траву. Помедлил, огладил ладонью зелёный ковёр и улёгся на него навзничь, закинул руки за голову. Сияние небосвода не слепило глаз. Можно было смотреть на него и пытаться угадать, где сейчас солнце. Это Старица застыла в бесконечном полдне, а здесь сменяются времена суток, Река течёт сквозь ночи и дни. «А время года одно и то же, – подумал вдруг Алей. – Вечная весна. Время года меняется только у Моря Имён». Ему представилось зимнее Море – тихое-тихое, тёмное, окованное холодом, едва посылающее прибой к заснеженному берегу. А снег падает большими мягкими хлопьями, ложится тяжёлыми шапками на кроны деревьев, доверху засыпает молодые ели. И через сугробы, вся осыпанная искристыми льдинками, идёт Нефритовая Электричка… А осенью над Морем дождит, и поверхность его рябит от капель, и вздымается шторм, чтобы принести на белый песчаный берег новые чудные раковины и пахучие водоросли.

Алей прикрыл глаза, но не перестал видеть свет, исторгаемый пеленой облаков. «Мне не понадобиться плыть в Ялике, чтобы выплыть из Старицы в Реку, – подумал он, не столько рассуждая, сколько осознавая уже дарованное понимание. – К Реке я могу попасть и сам. Но папа у Реки как дома, а к Морю добраться не может. Мир Реки тоже закольцован, как мир Старицы. Просто на другом уровне. Папе нужен лоцман, который выведет его к устью. Нужен… поисковик. А Ялик и есть поисковик, и я могу его взять».

Умозаключение превратилось в путь, и путь предстал перед ним настолько же ясным и надёжным, как серебряное полотно Электрички. С запозданием Алей вспомнил, что не собирался никуда вести своего жестокого отца. «Что же, – подумал он, – всегда должен быть план «Б». Если папа не отпустит Инея иначе, чем получив своё – он получит. Но мне не нравится эта сделка, я не хочу её заключать».

И он задумался о том, как найти Инея.

Некогда поиск из Старицы казался ему непосильно тяжёлым. Алей путался в невероятном количестве информации, тонул в видениях. Река заключала в себе намного больше информации, чем можно было вообразить, но искать отсюда было легче. То ли Река, полноценная версия, не урезанная никакой чужой волей, сама подсказывала ответы, то ли умения Алея возросли настолько, что поиск для него стал лёгкой задачей.

Он начал с начала. С проксидемона, злой железной змеи. Переполненная ядом змея кусала себя за хвост, и время возвращалось к истоку. У истока лежал самый первый мир, первый на пути Алея из родной параллели – тот, в котором осталась целой Ясенева дача, так и не покрашенная в синий «духовный» цвет.

Самая первая ассоциативная цепочка, которую с таким напряжением Алей плёл когда-то.

Дверь.

Море.

Фонарь.

Ливень.

Поезд.

Чем проще поисковая цепочка, тем больше у неё может быть смыслов и толкований. Цепочка поворачивалась другой стороной, и Алей понимал: он уже открыл дверь к Морю. Но путь ещё не закончен. Поезд только собирается выйти сквозь проливной дождь, сквозь ночной мрак, в котором тают и плавятся огни фонарей – выйти в путь к городу Ливню с Северного вокзала Листвы.

Алей почудилось, что он слышит переплеск воды в далёкой Реке. Она подсказывала имена.

Санкт-Петербург. Ленинградский вокзал. Москва.

Но было что-то ещё. Последнее звено цепочки, ключ к двери. И Алей принялся вспоминать.

Золотые, рыжие во тьме огни фонарей. Огонь, ветер, небесная вода, земля под рельсами: четыре стихии. Фонарные столбы. Четвероногие опоры линий электропередачи.

Глупая собака Луша и рыжий Клён Комаров, верный друг.

Алей встал, не открывая глаз, и коротко втянул воздух лёгкими.

Исчезли сияние, свежесть и воля, утих шум вечной листвы, истаяло дыхание речных вод. Алей Обережь вновь был у себя дома, в закопчённых стенах кухоньки, он стоял над кастрюлей готовых пельменей, и только зелёная растрёпанная ветка стучала в оконное стекло, напоминая… «Хорошо-то как, – подумал Алей, выключая огонь в конфорке, и вслух рассмеялся, чтобы не угасло бьющееся в сердце эхо счастья: – Хорошо!» Казалось, ничего на свете нет прекраснее Реки Имён; Алей понимал, что Море должно быть ещё прекраснее, но не мог в это поверить. «Как хорошо, что я поисковик, – сказал он себе. – Как хорошо, что я лайфхакер. Как хорошо… а, да чёрт с ним, как же хорошо, что папа всё это затеял! Я же мог никогда, никогда всего этого не увидеть. На свете столько людей, которые никогда не смогут увидеть Реку. Это… обидно и грустно. Каким был бы мир, если бы все могли увидеть…»

– Все могут, – сказал чей-то скрипучий голос прямо из воздуха; Алей подпрыгнул от неожиданности и выронил половник. – Просто не все хотят.

– Вася?!

– Кто подписывался на голоса? – невидимый админ явственно ухмыльнулся.

– Вася, ты не вовремя, – выдохнул Алей, подбирая половник.

– Знаю. Не мог отказать себе в удовольствии, – Полохов засмеялся. – А ты не приписывай другим своих желаний. Это метод вредный и нездоровый.

– Вася, – проворчал Алей, – отстань пока что. Я тебя позову.

– Ну уж нет. Голоса в голове – они такие, им не прикажешь.

– Мало мне было твоего проксидемона!

– Видимо, мало.

– Вася, тебе заняться нечем?

– Ну что ты такой неприветливый, – обиделся админ. – Я на него пашу, можно сказать, а он хамит и меня посылает. Кто здесь чей Якорь, вообще?