Отомщенное сердце - Картленд Барбара - Страница 18

А что касается тебя…

Магнолия смерила ее с ног до головы презрительным взглядом, и договорила:

— ..убирайся, откуда приехала, и найди себе другого мужчину. Моего ты не получишь!

— Я не понимаю… о чем вы… говорите! — вскрикнула Надя.

Но Магнолия, бросив последние слова ей в лицо, уже повернулась к выходу.

Она прошла к двери медленно, с чувственной грацией, так что Наде показалось, будто тело ее слегка извивается по-змеиному.

Потом дверь закрылась, и девушка осталась одна.

Какое-то, время она пребывала в оцепенении, не в силах поверить, что все это произошло на самом деле.

Потом она решила, что может понять Уоррена, который так сильно любил эту женщину, что пожелал лишить себя жизни, когда они расстались.

Она сознавала, что любовь к подобной даме означает не спокойное, тихое счастье, а жгучую, пламенную страсть, без остатка испепеляющую того, кто ее испытывает.

Лишившись этой любви, Уоррен почувствовал, что в его душе все умерло, осталась только пустыня, где царило одно отчаяние.

— Теперь я поняла, — еле слышно произнесла Надя. — Но если он все еще нужен ей, зачем ему я?

Все это представлялось непостижимым.

Она помнила, как Уоррен говорил ей в Париже об утрате иллюзий.

Тогда она поверила, что он навеки потерял женщину, которую любил.

Надя совсем не ожидала увидеть ее здесь и уж тем более не предполагала, что та будет заявлять свои права на него.

Девушка села в кресло, чувствуя, что у нее подкашиваются ноги, и попыталась все это обдумать.

После некоторого размышления кое-что начало проясняться.

Магнолия, как рассказывал Уоррен, отказалась выйти за него, потому что у нее появился шанс связать судьбу с человеком, обладающим дворянским титулом.

Вероятно, это был двоюродный брат Уоррена, погибший в результате несчастного случая.

Теперь, когда кузен мертв, она хочет вернуть Уоррена, но оказалась ему более не нужной.

И это вполне естественно: его гордость не допустит, чтобы какая-либо женщина с презрением отвергла его, а потом заполучила снова — даже такая красивая женщина, как Магнолия Кин.

— Она красива, но опасна! — пробормотала девушка.

Вспомнив выражение глаз Магнолии, она вдруг почувствовала, что страх, оставшийся, как она полагала, в Париже, снова охватывает ее, тот самый страх, в котором она жила так долго.

Ей показалось несправедливым, что она вынуждена снова испытывать его, когда, казалось бы, уже от него избавилась.

Но тут отворилась дверь, и вошел Уоррен.

Он выглядел таким красивым, элегантным в костюме для верховой езды, с курткой из габардина и в сверкающих сапогах; во всем его облике сквозила мощь, внушающая окружающим чувство уверенности и безопасности.

У Нади невольно вырвался громкий крик восторга.

— Я думала о вас!

Уоррен закрыл за собой дверь и подошел к ней.

— Что делала здесь эта женщина? Она вас огорчила?

— Как могли вы… знать… что она здесь?

— Я видел, как отъехала ее карета, — ответил он, — и мог предположить, что целью ее визита было расстроить мою матушку или вас.

— Ваша матушка еще не спускалась вниз.

— Значит, она хотела огорчить вас. Что она вам сказала?

Так как его голос по-прежнему звучал резко и твердо, Надя ощутила дрожь во всем теле, лицо ее было очень бледным.

Поняв ее состояние, Уоррен сказал уже совсем другим тоном:

— Вы расстроены, а этого мне бы меньше всего хотелось. Я должен был с самого начала предвидеть возможность этого.

— Но… откуда вам было знать?

— Я велел ей покинуть мой дом, и она очень рассердилась. Поскольку ей говорили, что мы помолвлены, она явилась сюда, дабы излить свой гнев на вас!

— Она… очень красива!

— Когда-то я тоже так думал.

— А теперь?

Надя посмотрела на него и удивилась, заметив, что он улыбается.

— Теперь она больше не в состоянии огорчить меня.

— Я… я так рада!

— Но она расстроила вас, а ЭТО непростительно!

— Не говорите так. Со мной уже все в порядке. Все это было… просто от того, что она… выглядела довольно грозной и сказала, что вы принадлежите ей.

— В этом она ошибается.

Он взглянул на девушку.

— Полагаю, мне не следовало бы говорить вам об этом, но раз уж вы взялись помочь, вам надо знать всю правду. Я не хотел признаваться в этом даже себе — я втайне опасался, что, когда увижу ее опять, она так или иначе сумеет вновь прибрать меня к рукам.

— А теперь… вы не испытываете такого чувства?

Уоррен вспомнил, что прикосновение губ Магнолии ни в коей мере не оказало на него прежнего воздействия, и ответил:

— Я свободен. Абсолютно и полностью свободен!

С этими словами он подошел к окну и, глядя на освещенный солнцем сад, подумал, что его красота принадлежит ему, равно как и красота дома, озера, огромных дубов, в тени которых расположились на отдых олени.

Теперь он чувствовал, что может наслаждаться всей этой прелестью и никакая тень не омрачит его счастья.

Позади него мягкий голос произнес:

— Н-наверное, вам… я больше… не нужна… и мне… надо уехать.

Он обернулся и встретился взглядом с глазами Нади, которые умоляюще смотрели на него.

Он понял: девушка боится, как бы он не потребовал от нее немедленно покинуть его дом.

— Конечно же, вы мне нужны, — ободрил он ее. — Было бы катастрофой, если б Магнолия хоть на миг предположила, будто я привез вас сюда только затем, чтобы вы один раз увиделись с ней, и узнала бы, что сразу после ее отъезда вы тоже уехали.

— Вы… хотите, чтобы я осталась?

— Я настаиваю на этом! Таково было наше соглашение. Как вы помните, я говорил, вы пробудете здесь столько, сколько я сочту необходимым.

— А это… действительно необходимо? Вы говорите это… не только для того, чтобы помочь мне?

— Вы мне нужны, — ответил он, — и я исхожу исключительно из моей личной выгоды, когда говорю об этом.

Облегчение, промелькнувшее на ее лице, было чрезвычайно трогательным, и он добавил:

— За время службы в армии я убедился, что никогда не следует недооценивать противника; у меня такое предчувствие, хочу надеяться — ошибочное, что Магнолия легко не сдастся.

— Это как раз то, о чем я… тоже подумала, — сказала Надя. — Но… вы уверены, что она больше не сможет… причинить вам боль от утраты?

— Нет, конечно, нет! — воскликнул Уоррен. — Единственное, что она могла бы сделать, — это причинить боль моему сердцу, как это было раньше.

— А теперь?

— Я буду наслаждаться жизнью, ни на минуту больше не вспомню о Магнолии.

— Тем не менее, — промолвила Надя не без некоторого колебания, — хоть я не могу предположить, на что она способна, все-таки думаю, она еще может представлять опасность для вас.

— Вздор! — возразил Уоррен. — Мы попросту изображаем из себя буку, как это было в детстве.

Надя засмеялась.

— Я тоже боялась буки, когда была маленькая.

По ее лицу пробежала тень, и Уоррен догадался, что она испытывала страх не только в детстве, но и когда стала старше.

Он хотел расспросить ее об этом, подстегиваемый любопытством, но понимал, что это слишком преждевременно.

Возможно, когда-нибудь она доверится ему, но сейчас следует уважать ее желание сохранять в тайне свое прошлое.

Поэтому он сказал:

— Я прошу вас присутствовать на завтраке, там вы встретитесь с моими родственниками.

Многие уже прибыли, а с остальными познакомитесь во время обеда. Ну а сейчас, поскольку у. нас много свободного времени, я подумал, что вам должна понравиться прогулка в экипаже по поместью, во время которой вы сможете полюбоваться моим большим домом.

Надя стиснула свои ладони.

— Мне… в самом деле можно?

— Приглашаю вас поехать со мной.

Она слегка вскрикнула от радости.

— Я задержу вас не больше чем на минуту, мне надо сходить за шляпой.

— Я готов подождать, — ответил он, — но не задерживайтесь слишком.

Она не ответила, а стремглав бросилась из комнаты, и он услышал звук ее шагов в большом зале.