Огонь желаний - Картленд Барбара - Страница 14

И все же ей не хотелось выделяться и быть экстравагантной, — а так бы, наверное, и случилось, если бы она появилась в своем вечернем туалете.

Еще одно затруднение было связано с Чэрити.

К тому времени, когда она вернулась из магазина, Пьер Вальмон уже ушел, и если бы Чэрити была более наблюдательна, она бы обязательно заметила, что Вада слегка раскраснелась и возбуждена.

Но после того, как служанка рассказала ей довольно длинную историю о том, как нелегко было найти нужные нитки, девушка будто мимоходом сказала:

— Между прочим, когда ты ушла, ко мне зашли друзья мисс Спарлинг, и мы собираемся сегодня вечером вместе поужинать.

Чэрити восприняла это без всякого удивления и комментариев.

Вада не могла не отметить, что ложь, которую она себе позволила впервые в жизни, удалась ей очень легко.

Со своей старой служанкой Вада предпочла бы быть открытой и откровенной, она знала ее с детства и была к ней очень привязана. В то же время она прекрасно представляла, в какой ужас пришла бы Чэрити, услышав правду. В душе Вада совсем не одобряла свое поведение.

Она сама удивлялась, как могла поступить столь опрометчиво и безрассудно, пообещав поужинать и провести вечер с незнакомым мужчиной, который вторгся в ее гостиную, чтобы выудить сведения о ставшей легендой мисс Хольц, и к тому же назвался журналистом.

Тем не менее Вада призналась себе, что выбора у нее не было.

Даже если бы она встретила друзей Нэнси Спарлинг, вряд ли кто-нибудь из них повел ее в Латинский квартал.

Она очень любила поэзию, хотя ее учителя слишком мало времени уделяли стихам, а среди знакомых Вады в Америке никто ничего хорошего не говорил о Латинском квартале Парижа.

Монмартр стал необычайно модным. Его кабаре все больше притягивали иностранцев, мечтавших приобщиться к богеме и ставших здесь завсегдатаями. Но он был известен также своими крайностями. И конечно, не считался подходящим местом для юных американок, только что начинающих выходить в свет.

Те немногие американские журналы, которые иногда писали о жизни этого парижского района, утверждали, что он притягивает анархистов, беспокоивших людей во всех столицах мира.

Сообщалось также, что художники самых новаторских направлений и поддерживающие их бунтарски настроенные студенты — и тех и других темпераментно и пылко осуждали все, кто причислял себя к традиционному искусству, — всегда собирались на Левом берегу.

Вада признавалась себе, что Латинский квартал ее восхищает и возбуждает любопытство.

Она уже знала, что он стал гостеприимным прибежищем для молодых провинциалов и иностранцев, приезжавших в Париж сочинять стихи, писать картины и пытаться преобразовать мир.

Но никогда в жизни, с волнением подумала Вада, она даже не могла предположить, что однажды ей представится случай туда пойти.

Девушка очень сомневалась, что Нэнси Спарлинг повела ее хотя бы побродить по Монмартру, и, переодеваясь, Вада думала, что ее спутница никогда бы не предложила ей поехать в «Солей Д'Ор».

«А что бы на это сказала мама?»— спросила себя Вада.

Она увидела свое отражение в удлиненном зеркале на дверце шкафа — себя, стройную и элегантную в прекрасном, из тончайшего кружева белье.

«Что бы ни сказала мама, — решила Вала, — это мой первый и последний, мой единственный шанс побывать в таком месте и встретиться с поэтами».

Она прекрасно понимала, что когда станет герцогиней, даже простое упоминание о Латинском квартале вызовет изумление окружающих и несомненно заслужит укоры и упреки со стороны ее будущего мужа, если он действительно окажется таким, как она его представляет.

Оглядываясь в прошлое, Вада вспомнила, как его мать, вдовствующая герцогиня, с неодобрением, осуждающе взирала на все слишком броское, безвкусное и вульгарное, когда они вместе отдыхали на курорте Лонг-Айленда.

Но если ее шокировала Америка, что уж тогда говорить о Латинском квартале Парижа и о его богеме, которую Вада очень надеялась увидеть? Потрясение английской родни может оказаться намного сильнее.

Она все еще не выбрала платье.

Ей безумно хотелось выглядеть самым лучшим образом и в то же время не произвести впечатление богатой американки среди людей, испытывавших трудности, — у многих из них едва хватало денег на еду, зато в своем творчестве они были свободны и щедры, выражая свой духовный мир.

Наконец она остановилась на платье, которое обычно надевала к чаю.

Из розового шелка, с широкой юбкой, у шеи оно было отделано муслиновой косынкой. На груди его украшал маленький букетик из бутонов роз.

Платье было довольно простеньким, Вада его уже надевала в течение года и только сейчас, когда, по мнению ее матери, она стала взрослой, ей разрешили появляться в более изысканных и модных нарядах.

Плотно облегающий лиф подчеркивал изгибы ее слегка приподнятого бюста, а мягкий, почти невесомый муслин оттенял прекрасную нежную бело-розовую шейку.

Вада откинула волосы назад, открыв красивый овальный лоб, и низко, почти на шее, завязала их в большой пучок. С такой прической она еще больше походила на одну из прекрасных американок с портретов Гибсона.

— Зачем вы надеваете это старье, мисс Вада? — спросила Чэрити, когда девушка зашла к ней в комнату. — Я взяла его, полагая, что вы воспользуетесь им на пароходе.

— Я не хочу сегодня выглядеть подчеркнуто модно, — откровенно ответила Вада.

— Как бы то ни было, мисс Вада, мне бы не хотелось, чтобы французы смотрели на вас свысока. Они считают, что у нас, американцев, нет вкуса. Мне кажется, это платье слишком простенькое и будничное для ужина в Париже.

— Это как раз то, что мне сегодня нужно, — твердо ответила девушка.

— Оно вам очень к лицу, хотя и повседневное. Я не хочу сказать, что оно вам не идет, — продолжала Чэрити, — но ведь вам идут многие вещи, мисс Вада. Даже господин Уорт сказал сегодня утром, когда вы примеряли платья: «Она прелестна, она просто неотразима! Изумительна!»— И я не собиралась с ним спорить.

— Спасибо, Чэрити! — улыбнулась Вада. Она уже приготовилась, чтобы идти, и, взяв с собой только шифоновый шарф вместо накидки, поскольку было совсем тепло, с нетерпением и опаской поджидала мальчика-посыльного, который должен был сообщить, что Пьер Вальмон ждет ее внизу.

— Вы не должны подниматься ко мне в номер, — предупредила его девушка. — Моя служанка, точнее, служанка мисс Хольц остановилась со мной, и ей покажется странным, что с вами нет дамы.

— Вы тоже считаете, что это странно? — спросил он с изумлением.

— Нет, совсем нет, меня это не смущает, — ответила Вада. — Я так хочу увидеть ваших друзей-символистов!

«Он и понятия не имеет, — подумала Вада, — какой неслыханно независимый поступок она совершает, приняв его приглашение».

Она нигде и никогда в жизни еще не бывала без присмотра.

Насколько она помнила, ей ни разу не представилась возможность самой выбрать для себя развлечение — будь то театр, вечеринка или даже знакомство с городскими достопримечательностями.

Все всегда заранее планировалось и готовилось. Валу возили с места на место или вкладывали в нее знания, словно она была куклой, — по мнению всех, именно это ей и было нужно.

Более того, она считала, что ее жизнь с предполагаемым мужем ничем не будет отличаться от ее жизни дома.

Мать миссис Хольц была англичанкой и регулярно навещала своих близких в Англии. Поэтому многие обычаи в доме Хольцев были заведены на английский манер.

Вада часто вспоминала, что ее отец не всегда выдерживал эти правила. Однажды он заявил:

— Мне совсем не интересно знать, что делают англичане и что они не делают! Я, черт возьми, американец и желаю вести себя, как все нормальные американцы!

Сейчас Вада уже не могла бы сказать, что обычно вызывало подобные вспышки, но хорошо помнила, что ее мать потом ходила с надутыми губами, пока отец не просил прощения.

Извинения охотно принимались; как правило, за ними следовал бриллиантовый браслет в коробочке, обтянутой атласным шелком.