Невероятный медовый месяц - Картленд Барбара - Страница 3

— Вы на самом деле предлагаете, чтобы я определился немедленно? Сию же минуту? Обязательно? — спросил герцог, с иронией глядя на маркизу.

— Если вы любите меня, то не станете медлить, — ответила Кларисса и потупила глаза, изображая смущение. Но вскоре она вскинула голову и заявила:

— Надеюсь, Атол, вы все же понимаете, что для меня наш разрыв равносилен смерти. Я не смогу вынести этого.

Голос маркизы дрожал, она с трудом сдерживала рыдания.

— Но мы ведь могли бы оставить все как есть, — предложил герцог.

— И вы полагаете, что никто не донесет об этом королеве? — удивленно спросила маркиза. — Как мы можем продолжать встречаться, зная, что за нами шпионят и все, что мы делаем, а вполне возможно, и все, что мы говорим, докладывают этой старой паучихе, готовой в любой момент завлечь в свои сети очередную жертву, дабы прилюдно растерзать ее в своей приемной в Виндзоре?

— Все, что пока я могу вам обещать, — раздраженно произнес герцог, — так это то, что я серьезно обдумаю ваше предложение.

Говоря это, Донкастер взял со стула свое пальто и накинул его на плечи. Бросив последний взгляд на туалетный Голик у зеркала, он убедился, что не оставил ничего из своих вещей, затем, сделав несколько шагов, он подошел к ложу, на котором лежала наблюдавшая за ним маркиза.

Женщина подняла на него глаза. Они казались невероятно голубыми на фоне ее бледного лица.

— Я в самом деле что-нибудь значу для вас? — тихо спросила она.

— Вы же знаете, сколь вы дороги мне, — учтиво ответил герцог. — Но любовь — это одно, а брак — совсем другое, Кларисса.

— Только с любовью надо считаться, дорогой, — мягко сказала красавица.

Герцог наклонился, взял ее руку и поднес к губам.

— Благодарю вас, Кларисса, за то, что вы делаете меня счастливым, — прошептал Атол.

Его губы коснулись ее бархатной кожи. Тонкие пальчики нежно сжали его руку. Маркиза привлекла его к себе.

— До свидания, мой дорогой, чудесный, великолепный возлюбленный, — прошептала она.

Говоря это, она подставила губы для поцелуя.

Лишь мгновение он пребывал в нерешительности, а затем снова наклонился к ней. Ее руки обвили его шею, женщина всем телом прильнула к герцогу…

Он пробовал сопротивляться, но не смог сдержаться…

Дикая страсть ее губ полонила его. Он почувствовал, как огонь, все время тлеющий В нем, разгорается, устремляясь навстречу пламени, пылающему в прекрасном теле маркизы.

У герцога создалось впечатление, что он не только уступает яростному, страстному порыву этой женщины, но в то же время позволяет ей властвовать над собой, покорно мирится с потерей своей свободы.

Однако сейчас это было не важно!

Граф Лемсфорд с нетерпением открывал одно за другим письма, лежащие прямо у него под рукой на столике для завтраков.

Дворецкий поспешно подал ему серебряный нож для вскрытия почты с выгравированным на ручке гербом Лемсфордов.

То, что нож, как, впрочем, и все серебро, давно нуждался в чистке, осталось незамеченным сидевшей на другом конце стола графиней, которая распекала свою дочь Фелисию за то, что девушка нечаянно разорвала платье накануне вечером.

— Не понимаю, почему нельзя быть более осторожной, Фелисия, — говорила графиня. — Если бы ты танцевала вальс более степенно, подобное бы не случилось.

— Я ничего не могла поделать, мама. Мой партнер оказался очень неуклюжим и наступил на шлейф платья. Я ведь предупреждала, что шлейф чересчур длинный, когда примеряла платье, — оправдывалась девушка.

— Но именно благодаря длинному шлейфу это платье выглядело так элегантно, — возразила графиня.

Она не сводила глаз со своей старшей дочери, и то раздражение, которое едва заметно угадывалось в твердой линии ее рта, постепенно исчезало.

Фелисия Уиндом действительно была прехорошенькая — с прекрасными голубыми глазами, длинными светлыми волосами и кожей, которая неизменно напоминала клубнику со сливками.

К тому же Фелисия обладала способностью смотреть на родителей с таким простодушием, что ни мать, ни отец ни в чем не могли ей отказать. И вот графиня уже сейчас прикидывала, каким образом она сможет убедить мужа выделить кругленькую сумму, дабы заказать для дочери новое платье.

Напротив Фелисии сидела Антония. Никем не замечаемая, она молчала.

У нее и не было ни малейшего желания привлекать к себе внимание, поскольку Антония была полностью уверена в том, что, сделай она любой жест либо произнеси хоть одно слово, ее тут же отправят куда-нибудь с поручением или заставят выслушать массу всяческих упреков, а тем временем ее еда совсем остынет.

Поэтому, в соответствии с этими соображениями, она сосредоточилась на яичнице с беконом и не поднимала от тарелки глаз до тех Пор, пока ее отец не издал такое громкое восклицание, что оно, казалось, заставило вибрировать всю столовую.

— Боже правый!

— В чем дело, Эдуард? — вздрогнув от неожиданности, поинтересовалась графиня.

— Когда пришло это письмо? — спросил граф, как завороженный глядя на конверт.

Он поднес письмо к глазам и, не дожидаясь ответа, сделал вывод:

— Его доставили с посыльным. Оно не посылалось по почте. Какого черта его сразу же не принесли мне?

— Эдуард, не при девочках же! — вознегодовала графиня, с укоризной глядя на супруга.

— Ты знаешь, от кого оно? — спросил граф, не обращая внимания на возмущенный тон графини.

— Нет, конечно же, нет! Откуда мне знать? — удивилась супруга.

— Оно от Донкастера! — возбужденно сообщил граф.

Он поднял голову и взглянул на свое семейство с таким выражением лица, словно только что, ко всеобщему удивлению — своему, впрочем, в первую очередь, — вытащил из шляпы кролика, подобно фокуснику на лондонской улице.

— От Донкастера? — повторила графиня и уточнила:

— Вы имеете в виду герцога Донкастера?

— Разумеется! Разумеется, я имею в виду его! — огрызнулся ее супруг. — Имеется лишь один Донкастер, насколько мне известно! Это наш хартфордширский сосед, Эмилия, тот самый, который до сих пор не удосужился пригласить меня к себе, хотя уже давно унаследовал свое родовое поместье!

Граф говорил это с горечью и обидой, всем своим видом показывая, насколько неприятным для него было невежливое поведение ближайшего соседа.

— Ну что ж, наконец-то он написал вам, — заметила графиня и спросила:

— Итак, чего же он хочет?

Граф уставился на письмо с таким выражением лица, словно не мог поверить собственным глазам, а затем, медленно и четко выговаривая каждое слово, произнес:

— Его светлость спрашивает, Эмилия, может ли он нанести нам визит завтра в три часа пополудни. Он также сообщает, что, по его мнению, нам было бы взаимовыгодно установить более тесные, чем до сих пор, отношения между нашими семьями, и надеется иметь удовольствие познакомиться с нашей дочерью!

Граф, задумавшись, умолк, и в столовой воцарилась тишина.

Вдруг он заметил, что три женщины за столом глядят на него с раскрытыми ртами, Весьма напоминая трех серебряных карасей в Пруду.

Первой пришла в себя графиня.

— Я не могу поверить! — воскликнула она. — Дайте мне письмо, Эдуард. Должно быть, вы ошиблись!

— Никакой ошибки, — ответил граф, — если только мои глаза меня не обманывают!

Он через стол перебросил письмо графине, но, не долетев до цели, бумага плавно опустилась в блюдо с повидлом, откуда и была поспешно извлечена.

Графиня взяла письмо и, глядя на него с таким же непомерным удивлением, с каким раньше смотрел ее супруг, застыла на своем месте.

— Почему герцог пишет, что хочет… что хочет встретиться со мной? — с испугом спросила Фелисия, нарушив всеобщее молчание.

Графиня встрепенулась, вскинула голову и посмотрела на свою старшую дочь — в ее глазах внезапно вспыхнул огонь решимости, которой она до сих пор никогда не испытывала.

— Ты станешь герцогиней, Фелисия! — уверенно заявила она. — Подумай только… Герцогиня Донкастер! Я никогда не предполагала… Я никогда даже не мечтала о том, что мы можем надеяться подняться так высоко!