Неуловимый граф - Картленд Барбара - Страница 5

Он и в самом деле просто сводил ее с ума!

— Когда же ты женишься на мне, Озри? — отважилась как-то ночью спросить Женевьева, лежа в его объятиях, когда только языки пламени, горевшего в камине, освещали ее благоухающую экзотическими цветами спальню.

— А ты жадная, Женевьева, — отозвался граф.

— Жадная? — удивилась она. — Почему?

— Конечно, — ответил он. — Вчера я подарил тебе бриллиантовое колье. На прошлой неделе это были рубины, а за неделю до этого, если не ошибаюсь, тебе не давала покоя брошь с изумрудами… И всего этого тебе мало, ты хочешь еще!

— Одно только маленькое золотое колечко! — прошептала она.

— Это единственное, чего я не в состоянии тебе дать.

— Но почему? Мы были бы счастливы вместе — ты и сам это знаешь.

— А что, интересно, ты называешь счастьем? — уклончиво спросил граф.

— Всегда быть с тобой, — ответила Женевьева.

— Ты ведь знаешь, что я могу сделать тебя счастливым.

Она придвинулась к нему ближе и откинула голову; ее полуоткрытые губы манили, обещая наслаждение.

Граф взглянул на нее так, что Женевьева не могла понять, что таилось в этом взгляде.

— Я люблю тебя! — воскликнула она. — Прошу тебя, пожалуйста, давай поженимся!

В ответ он поцеловал ее страстно, неистово, и пламя, никогда до конца не угасавшее в них, вспыхнуло с новой силой.

Сжигаемые этим яростным огнем, они забыли обо всем на свете, и только позже, оставшись одна, Женевьева вспомнила, что граф так и не ответил на ее вопрос.

Сейчас граф был в бешенстве; взгляд его, устремленный на три письма, где имя его было выведено одним и тем же властным, размашистым почерком, украшенным многочисленными завитушками, был холодным и жестким.

Даже не потрудившись вскрыть их, он потянулся за четвертым письмом. Почерк был ему незнаком.

— Если я вам не нужен, милорд, и у вас нет для меня каких-либо распоряжений, — почтительно промолвил мистер Гротхэм, — вы разрешите мне пока удалиться?

— Кажется, я сегодня обедаю у Девонширов?

— спросил граф.

— Вы правы, милорд. Я уже приказал подать ваш экипаж.

— А что ты ответил на приглашение леди Чевингтон?

— Вы сказали, что подумаете об этом, когда вернетесь, милорд.

— Принимаю! — коротко сказал граф.

— Хорошо, милорд. Могу я поздравить вашу светлость с победой?

— Вероятно, ты узнал об этом от грумов? Делос показал себя блестяще. Думаю, со временем он станет великолепной скаковой лошадью.

— Так оно и будет, милорд. Я нисколько не сомневаюсь в этом.

— Ты поставил на него хоть несколько шиллингов? — поинтересовался граф.

— Конечно, милорд. Все слуги поставили. Мы все вам очень верим.

— Спасибо! Я очень тронут.

Мистер Гротхэм вышел из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь, Граф обнаружил, что письмо все еще у него в руках, и быстро вскрыл его. Прочитав, он застыл, удивленно глядя на исписанный тонким и изящным почерком лист, содержание которого озадачивало:

» Если вашей светлости угодно будет услышать нечто очень важное и полезное для вас, ждите в Гайд-Парке, на южной стороне моста через озеро Серпентин, завтра, в пятницу, в девять часов утра. Это крайне серьезно!«

» Что за чертовщина? Что бы это значило?«— спросил сам себя граф.

Подписи не было, и он подумал, уж не розыгрыш ли это?

Ему уже не раз приходилось получать письма от незнакомых женщин, но они всегда бывали подписаны; прекрасные незнакомки никогда не забывали проставить свой адрес на почтовой бумаге, заботясь о том, чтобы он мог с ними встретиться.

Но в этой записке не было ничего, кроме весьма лаконичного сообщения.

Его можно было бы принять за своеобразный способ рекламы какого-нибудь ночного клуба, но поскольку адреса не, было, такое предположение отпадало. Точно так же он отбросил и мысль о том, что писала одна из очаровательных куртизанок в надежде найти нового клиента.

Несколько раз уже бывало так, что графа приглашали к себе незнакомые женщины. Обычно эти встречи превращались или в разгульные оргии, или это оказывалось тайное любовное свидание, когда какая-нибудь прелестница, не отличающаяся строгостью нравов, ожидала щедрого вознаграждения за свои ласки.

Однако это письмо не было похоже на что-либо подобное; возможно, оно действительно было тем, чем казалось, — посланием, назначающим ему встречу, во время которой он мог узнать нечто важное и полезное для себя! Хотя граф ни малейшего представления не имел о том, что бы это могло быть.

По красивому и изящному почерку можно было судить, что писала образованная женщина, к тому же состоятельная — бумага была дорогой, гладкой и плотной.

Граф позвонил в колокольчик, стоявший рядом на столике. В то же мгновение дверь отворилась, и на пороге появился лакей.

— Пришли ко мне Баркера! — коротко приказал граф.

Не прошло и нескольких секунд, как в комнату вошел дворецкий.

— Вы меня звали, милорд?

— Да, Баркер. Ты не помнишь, кто принес эту записку? — Граф протянул ему конверт.

— Конечно, милорд, — ответил дворецкий. — Я как раз был в холле, когда грум, одетый в ливрею леди Женевьевы Родни, доставил письмо вашей светлости.

— А это?.. — спросил граф.

— ..принес к дверям какой-то оборванец, милорд. Я даже удивился, взяв письмо в руки, милорд, — вид его не имеет ничего общего с тем, кто его доставил!

— А ты не спросил этого мальчишку, кто его прислал?

Графу известна была дотошность Баркера; ничто в доме не могло укрыться от его взгляда.

— Естественно, милорд, — с достоинством ответил дворецкий, — я счел своим долгом задать пальчику несколько вопросов.

— И что же он тебе ответил? — поинтересовался граф.

— Он сообщил мне, милорд, что леди дала ему монетку за то, чтобы он отнес вам это письмо. Это из тех мальчишек, что вечно вертятся тут, на площади, милорд, и всегда готовы подержать лошадь или передать кому-нибудь записку за небольшое вознаграждение.»— И это все, что он сказал тебе?

— Все, милорд.

Кладя письмо на место, граф подумал, что смешно было бы с его стороны попадаться на такую удочку и встречаться с незнакомкой, которая пишет подобные записки, а если он все-таки поддастся, то, без сомнения, обнаружит, что это просто новый способ облегчить его кошелек.

Тем не менее, поднявшись к себе и оставив письма леди Женевьевы лежать нераспечатанными на письменном столе, он знал, что сколько бы ни смеялся над собой, коря за неумеренное любопытство, он обязательно будет на южной стороне моста через Серпентин завтра, в девять часов утра!

Граф лег спать позже, чем собирался, так как на обеде у Девонширов его втянули в бесконечный спор о политике, который затянулся до утра.

Он был поэтому слегка не в духе, когда камердинер разбудил его, как обычно, в восемь часов утра; он чувствовал себя невыспавшимся и разбитым.

В спальне перед камином для него уже была приготовлена ванна. Графу не хотелось, чтобы вода остыла, поэтому он подавил в себе желание снова откинуться на подушки и быстро встал.

Через двадцать минут он спустился к завтраку, придирчиво осматривая длинный ряд серебряных блюд, расставленных на столе.

Заглянув в каждое, он приказал Баркеру подать ему почки в сметанном соусе и сел за стол.

Когда принесли почки, он отослал их обратно и потребовал баранью отбивную.

Поев, граф почувствовал себя лучше и решил, что причина необычного для него плохого самочувствия заключалась в том, что у Девонширов вчера было слишком жарко, а брэнди, который подавали у герцога, был не слишком высокого качества.

Как он и говорил своему другу лорду Яксли, граф редко употреблял спиртное, и хотя прошлой ночью его ни в коем случае нельзя было бы назвать пьяным и он сохранял абсолютную трезвость мысли, все же он то и дело потягивал брэнди, почти до рассвета беседуя с другими гостями герцога.

В результате он долго не мог заснуть ночью, а если прибавить к тому вчерашнее утомительное возвращение из Ньюмаркета, то станет понятным, отчего сегодня утром он чувствовал себя таким разбитым.