Непостижимое сердце - Картленд Барбара - Страница 3

– Так какова же правда? Сколько ты дала им?

– Два миллиона долларов! – ответила миссис Клей, с выражением произнося каждое слово. – И если перевести эту сумму в английскую валюту, то получим четыреста тысяч фунтов – весьма ценный подарок для любого жениха!

Вирджиния тихо застонала и опустилась на диван.

– А теперь обещай, – энергично заявила миссис Клей, – больше никаких истерик. Ты выйдешь замуж, Вирджиния, 30 апреля. Если откажешься, то тебя отошлют к кузине Луизе, а я объявлю всем, что моя дочь ушла в монастырь на семь лет. До того как ты снова получишь свободу, у тебя будет предостаточно времени обдумать, не предпочтительнее ли пользоваться всеми преимуществами жизни английской герцогини, чем прозябать в нищете и неудобствах исправительного дома.

С дивана не поступило ответа – Вирджиния, отвернувшись, зарылась лицом в шелковую подушку.

В последующие дни казалось, что Вирджиния почти не осознает случившегося. Похоже, что шок от признаний матери и от решения, которое девушку заставили принять против воли, лишил ее последних сил.

Доктор приходил ежедневно, и ее диета менялась чуть ли не каждые двадцать четыре часа. На нее обрушились всякого рода питательные блюда и предписания. Редчайшие деликатесы со всей Америки доставляли сотрудники «Клей корпорейшн», отделения которой были разбросаны по всему континенту.

Вирджинии приходилось пить бычью кровь, чтобы вылечить анемию. Чистейшие, не загрязненные городским воздухом сливки от коров из Джерси привозили в Нью-Йорк с ранчо Клей. Овощи и фрукты доставляли поездом за сотни миль из поместья Клей в Вирджинии – в честь этого штата она и получила при крещении свое имя, – дабы возбудить ее аппетит и улучшить цвет ее пухлых щек. Шампанское из Франции, вишни из Испании, черная икра из России, паштет из Страсбурга – вот только некоторые из деликатесов, которые она съедала молча и исключительно из-за суматохи, которая поднималась, как только она отказывалась принимать их.

Порой Вирджинии казалось, что случившееся с ней – сон и все, что она делает и говорит, только плод ее фантазии. Она часами стояла на примерках своего trousseau1, почти не сознавая, насколько больше усталости ощущает в конце этого ритуала, чем до его начала.

Только оставаясь в одиночестве в спальне, Вирджиния задавала себе вопрос, есть ли какая-то возможность избежать всего этого. Иной раз она притворялась перед собой, что ей удастся ускользнуть из своей комнаты, прокрасться по великолепной мраморной лестнице, отпереть массивную, красного дерева дверь, вырваться на свободу и сбросить оковы на Пятой авеню. Но даже в мечтах она понимала, что это невозможно. Она ощущала себя слишком усталой, слишком больной, уже вставая по утрам с постели, – где уж тут думать о побеге.

Порой ей казалось, что кто-то сидит внутри ее головы и смеется над ней, она даже слышала зловещий голос: «Ты толстая и беспомощная!», «Толстая и глупая!», «Толстая и уродливая!», «Толстая и безвольная!». Голос насмехался над ней, повторял снова и снова: «Он женится на тебе ради твоих денег! Он женится на тебе ради твоих денег! Он женится на тебе ради твоих денег!»

Когда этот голос звучал в ее голове, Вирджиния, казалось, видела свои деньги, громадные сверкающие кучи золотых монет, заполнивших ее комнату до самого потолка, а затем опрокидывающихся на нее, льющихся к ней потоком, захлестывающих ее тяжелым, холодным блеском.

– Послушай, Вирджиния, – сказала ей как-то мать, – ты ведешь себя странно, будто тебя накачали наркотиками. Я должна поговорить с доктором Хозеллом – так, кажется, зовут последнего врача? Я уже не в силах запомнить все их имена – и сказать ему, что не могу смириться с тем, что ты принимаешь наркотики.

Но Вирджиния знала, что лекарства, прописываемые доктором, тут ни при чем, половину из них она выливала. Что-то в ней самой стремилось убежать от действительности…

– Маркиз прибудет завтра, – услышала она слова матери, но не почувствовала даже капли удивления.

Вирджиния давно перестала думать о том, как выглядит жених и какова будет ее реакция на него. Она ощущала только немоту души. Но в ту ночь насмешливый голос вновь дал о себе знать: «Он женится на тебе ради твоих денег! Он женится на тебе ради твоих денег!» Вся ее спальня оказалась заполнена золотом. Золото! Золото! Золото! Вирджинии казалось, что даже то, что она ест, имеет привкус золота и что даже шампанское, которое ее заставляют пить, покрывается настоящими золотыми пузырьками.

Миссис Клей устроила грандиозный прием в вечер прибытия маркиза. Позади дома был разбит большой шатер, и несколько дней рабочие выкладывали особый пол, устанавливали кипы экзотических цветов, украшали стены шатра.

Миссис Клей чувствовала себя в своей стихии.

– Бракосочетание должно состояться в гостиной, – решила она. – Вся комната превратится в беседку из белых орхидей. Но для приема декор будет веселым. Розовый, я думаю, станет определяющим цветом. Вирджиния будет одета в розовое – платье из розового тюля, украшенное бутонами роз, и венок из роз у нее в волосах.

Люди впоследствии говорили, что прием, данный Клей в честь маркиза, был одним из самых ярких событий в увеселительной жизни Нью-Йорка. Но, к несчастью, сам маркиз на нем не присутствовал. Неожиданно попав в шторм в Атлантике, его корабль не мог войти в гавань до четырех часов утра, и к тому времени, когда маркиз добрался до гостиницы, где он остановился, прием уже закончился.

У Вирджинии, которую отправили спать около часу ночи, чтобы она сохранила силы для завтрашней церемонии, возникло тайное подозрение, что ее мать обрадовалась в душе, что маркиз не увидел невесту. Несмотря на болезненное состояние и усталость, Вирджиния была достаточно сообразительна, чтобы понять, что теперь, когда момент встречи действительно наступил, миссис Клей испытывает некоторую тревогу относительно того, что подумает маркиз о своей нареченной.

Вирджинию интересовало, какую ложь написала ее мать герцогине. Как она обрисовала свою единственную дочь? Вирджиния была совершенно уверена, что, в своем стремлении заполучить в зятья маркиза, ее мать наверняка не сказала правды о внешности его будущей жены.

Оказавшись в своей комнате, Вирджиния сорвала венок из розовых бутонов со своих развившихся волос и посмотрела на себя в зеркало. Ей показалось, что за последние три недели она не только не похудела, но растолстела еще больше. От воспаления носовых пазух, мучившего ее постоянно, ткань вокруг глаз так распухла, что глаза почти исчезли в складках плоти. Вирджиния заметила, что небольшие трещинки, которые образовались в последнее время в уголках губ, стали гораздо заметнее. Они всегда появлялись зимой, но к весне обычно пропадали. Цыпки на руках также зудели, хотя теплая погода должна была их вылечить.

Она стащила платье и по испытанному при этом чувству облегчения поняла, что корсаж был слишком тесным. Поспешно накинув ночную рубашку и старательно избегая взгляда в зеркало, Вирджиния пробралась к постели.

– Возможно, мне следовало уехать к кузине Луизе, – произнесла она вслух, а затем добавила со сдавленным рыданием в голосе: – Как я хотела бы умереть! О боже! Я хотела бы умереть!

Однако утром Вирджиния обнаружила, что еще жива и пребывает в центре все возрастающей активности. Ее мать вошла в комнату до того, как ее позвали, отдернула занавески и с дюжину раз позвонила в колокольчик.

– Я уже получила записку от маркиза, – с удовлетворением заявила она. – Должна сказать, что меня радуют хорошие манеры английской аристократии. Он написал ее сразу же по прибытии в Нью-Йорк, принеся извинения за опоздание корабля, – как будто он, бедолага, виноват в этом, – и свои сожаления за причиненные неудобства, которые я пережила на приеме, устроенном в его честь. Но я думаю: все, что ни делается, к лучшему. Впервые вы увидите друг друга, когда епископ произведет обряд бракосочетания.

Вирджиния не произнесла ни слова, и после секундной паузы миссис Клей продолжала: