Неподдельная любовь - Картленд Барбара - Страница 3

Дорога до дома Бертонов заняла совсем немного времени – особняк был расположен на одной из узких улиц.

Войдя в дом, маркиз впервые обратил внимание на то, что ковры в холле немного протерты. На лестничной площадке красовался букет, составленный из свежих цветов, но в нем не было самых дорогих гвоздик.

Когда дворецкий открыл дверь гостиной и громко объявил имя приехавшего гостя, маркиз заставил себя улыбнуться.

Дафна Бертон, разговаривавшая с одним из своих гостей, обернулась к маркизу со счастливым возгласом. Она пошла ему навстречу столь грациозно, что казалось, будто она плывет, не касаясь ногами пола.

Ее глаза излучали такую радость, а лицо было так прекрасно, что маркиз невольно засомневался в своих умозаключениях.

Дафну никак нельзя было заподозрить в неискренности.

– Я так рада вас видеть! – тихо промолвила она.

Маркиз поднес ее руку к губам и ощутил тайное пожатие.

Она познакомила его со своими гостями.

Как и следовало ожидать, все они оказались людьми пожилыми.

Среди них был выдающийся дипломат с супругой, который несколько лет назад ушел на покой, и еще одна супружеская пара, которой давно перевалило за шестьдесят.

Маркизу казалось, будто он читает некогда уже читанную главу книги и ему досконально известно все, что будет происходить на следующих страницах.

С этим чувством он направился к обеду, который оказался недурным, хотя и не мог сравниться с тем, что предлагали ему собственное повара. Вино было сносным, но, по его ощущению, не слишком дорогим.

Разговор за столом вынудил бы его скучать, если б не выразительные взгляды, которые бросала на него хозяйка дома. А еще она не упускала малейшей возможности как бы случайно прикоснуться к нему.

Трудно было не заметить, что многие ее фразы, адресованные ему, звучат нарочито двусмысленно.

Когда джентльмены устремились к выходу из столовой, маркиза не удивил обращенный к нему вопрос дипломата:

– Я надеюсь, вы простите нас, милорд, если мы уедем пораньше? Моей жене нездоровится, и мы оба уже в том возрасте, когда долгие вечера перестают доставлять удовольствие.

– Конечно, это очень разумно с вашей стороны, – вежливо ответил маркиз.

– Я осторожен, а это почти то же самое, – изрек стареющий дипломат.

Маркиз подумал, что осторожность была бы не менее разумной и в отношении него самого.

Обе супружеские пары попрощались и вышли, а маркиз дожидался, когда они спустятся вниз и начнут одеваться в холле. Наконец он негромко сказал:

– Мне тоже надо уезжать.

– Вы… уходите?

На лице, так же как и в голосе Дафны Бертон, сквозило неподдельное изумление. Она показалась маркизу безумно привлекательной и совершенно искренне встревоженной.

На секунду маркиз готов был допустить, что Уилли ошибся и она действительно испытывает к нему влечение. По крайней мере во время обеда, сидя рядом с ним за столом, она не скрывала своего желания.

Маркиз молчал, и она нерешительно произнесла:

– Я… думала… мне казалось… что мы с вами… сможем быть вместе, как мне… давно хотелось!

– Я тоже на это надеялся, – кивнул маркиз, – но я слышал, ваш муж вернулся из Парижа, так что теперь, конечно, не может быть и речи о том, чтоб мы остались наедине.

Говоря это, он внимательно наблюдал за леди Бертон и по тому, как она удивленно заморгала и тихо ахнула, понял, что Уилли не ошибся.

Пытаясь пресечь несколько затянувшееся молчание, Дафна воскликнула:

– Генри вернулся? Что вы говорите? Он должен был приехать только завтра!

– Думаю, вы ошибаетесь, – спокойно молвил маркиз. – Доброй ночи! Благодарю вас за весьма приятный обед.

Он небрежно поднес ее руку к губам и вышел, оставив хозяйку в полной растерянности.

Быстро спустился вниз и появился в холле как раз в ту минуту, когда его покидали остальные гости.

Карета ждала его у входа, и, отъезжая от дома Бертонов, он подумал, что снова одер, жал победу.

Правда, на сей раз это не принесло ему никакой радости. Он едва не попал в глупейшее положение.

Такого он не забудет никогда!

Только сейчас маркиз заметил, что карета направляется к его дому. Он понял, остаться одному и лечь в кровать с мыслями о Дафне Бертон и о том, как легко она смогла его обмануть, было бы нестерпимо.

Он несильно постучал тростью в стекло кареты, находившееся позади кучера, и тот остановил лошадей.

Лакей слез с козел и открыл дверь кареты.

Маркиз назвал ему адрес, куда ехать, и лакей снова устроился рядом с кучером.

Какое-то время у маркиза не было любовницы, хотя таковая считалась столь же обычной собственностью богатых мужчин, как и породистые лошади. Однако два месяца назад он после некоторых раздумий поселил в миленьком особнячке в Сент-Джеймс Вуд весьма привлекательную актрису театра «Гэйети».

Долли Лесли была занята в «Тореадоре», последнем шоу на подмостках старинного театра. Потом здание «Гэйети» собирались снести, а уже в октябре должен был открыться новый театр с прежним названием.

При всем при том возникало вполне объяснимое чувство горечи от мысли, что скоро исчезнет один из наиболее популярных театров, постоянно привлекавших к себе изощренную публику.

Театр по праву считался частью истории Англии. Старинные улицы вокруг него, появившиеся еще в эпоху Тюдоров, также подлежали сносу.

Лондон стремительно менялся.

К счастью, не менялось одно: красота актрис театра «Гэйети», которые не имели себе равных. Они принесли с собой в Лондон нечто совершенно новое, прежде неведомое.

Божественно прекрасные актрисы «Гэйети» скользили по сцене с неподражаемой грацией и легкостью.

Стоявший во главе театра Джордж Эдварде прослыл наипервейшим в мире ценителем женского обаяния.

С 1868 года шоу «Гэйети» восхищали и очаровывали, на них стекался весь Лондон.

Маркиз не был бы мужчиной, если б оставался равнодушным к прелестям женской половины труппы. Но когда он впервые увидел на сцене Долли Лесли, она показалась ему соблазнительнее прочих.

Не составило большого труда убедить ее в том, что она не сможет найти более привлекательного и щедрого покровителя, чем маркиз Кейнстон.

Если маркиз находился в Лондоне, то по крайней мере три раза в неделю он сидел в своей ложе, упиваясь чудесным зрелищем и любуясь Долли.

По окончании представления он вез ее ужинать в «Романо», а потом они возвращались в дом, который маркиз обставил с учетом вкуса Долли и по своему собственному.

Он уделил этому особняку не меньше внимания, чем более обширным своим домам. Ванная комната здесь была устроена по последнему слову техники, в винном погребе покоились лучшие сорта вин.

Прислугу он тоже нанял превосходную, так что, ночуя у Долли, пользовался тем же комфортом, что и в своем особняке на Парк-лейн.

Последний раз маркиз был у Долли во вторник; тогда он сказал ей, что на этой неделе больше ее не увидит.

В среду он собирался на скачки, после чего намеревался переночевать в загородном доме, у друзей.

На четверг был назначен злосчастный званый обед у Дафны, а в пятницу он хотел уехать в свое поместье, Кейн.

Долли, очаровательно надув губки, объявила, что будет очень скучать.

Дабы ее утешить, маркиз подарил ей весьма дорогой бриллиантовый браслет, который приобрел в тот же день в одном из самых модных магазинов на Бонд-стрит.

Она с милой искренностью его поблагодарила, и, уходя, он подумал, что трудно представить себе более пленительную любовницу.

До Сент-Джеймс Вуд карета ехала довольно долго.

По расчетам маркиза, Долли должна была вернуться из театра почти два часа назад.

От служебного входа домой ее обычно привозил экипаж маркиза. И запрягали в него лошадь, выбранную им самим.

Долли, несомненно, придет в восторг от того, что он к ней приехал, и благодаря неожиданности их близость будет еще более волнующей.

Маркиз уже твердо решил, что в будущем станет иметь дело только с такими девицами, как Долли, и не будет торопиться завязывать отношения с дамами своего круга.