На парусах мечты - Картленд Барбара - Страница 21

— Даже враги с уважением относятся к нашим госпиталям.

— Я читала о том, что магометане, изгнав христиан с Востока, позволили госпитальерам оставаться в госпиталях, пока все больные не излечатся, — сказала Корделия.

— Совершенно верно. Оказавшись на Кипре, затем на Родосе и, наконец, на Мальте, рыцари первым делом наскоро возводили госпитали.

О госпитале в Ла-Валетте никак нельзя было сказать, что он возводился «наскоро».

Его огромное здание стояло на берегу у главной гавани, и самая большая больничная палата была длиной в сто восемьдесят пять футов.

Капеллан объяснил Корделии, что в госпитале лечат больных и раненых всех рас, любых вероисповеданий, и лечат бесплатно. Не запрещалось помещать сюда и больных рабов.

— В прошлом, — продолжал свой рассказ капеллан, — все без исключения рыцари ухаживали за больными. Рыцари разных сообществ служили здесь по очереди.

— А теперь? — спросила Корделия. — Разве что-нибудь изменилось?

— А теперь за больными ухаживают только новички. Печальнее всего то, что раньше Великие Магистры раз в неделю посещали госпиталь и ухаживали за самыми тяжелыми больными, а нынче Великий Магистр появляется здесь лишь изредка, да и то только проходит быстро по палатам и спешит уйти отсюда.

Из дальнейшего рассказа капеллана Корделия узнала, что за последние десять лет в госпитале произошли большие изменения, включая закрытие многих отделений и отдельных палат.

Обычай подавать еду всем больным на серебряных блюдах, который вызывал удивление у посетителей в семнадцатом веке, не сохранился, и теперь этой привилегией пользовались только богатые больные.

И все-таки в госпитале все еще насчитывалось триста семьдесят кроватей с пологом и почти столько же коек для больных лихорадкой.

При госпитале была отдельная больница для женщин, рассчитанная на двести пятьдесят человек. Сюда же принимали подкидышей и незаконнорожденных. Этих младенцев затем отдавали приемным родителям, и воспитание их оплачивалось Орденом.

Наконец капеллан подвел Корделию к церкви Святого Иоанна — гордости Ордена.

Храм был построен в честь святого Иоанна Иерусалимского, и в нем хранилась самая почитаемая реликвия — мощи святого.

Суровый с виду храм, изначально воздвигнутый для монахов, со временем стал служить усыпальницей для прославленных и верно служивших богу рыцарей Ордена.

Корделия смотрела на мечи и шлемы древних воинов, на большой крест, пожалованный Жану де Ла-Валетту, на икону с изображением мадонны, принадлежавшую якобы святому Луке.

Ей казалось, что мужеством и идеализмом рыцарей, чей прах покоился под плитами с изображением гербов на щите, пропитан воздух храма.

Корделии вдруг показалось, что они и сейчас стоят рядом с ней, мужчины из разных стран, — старые и совсем молодые, посвятившие свои жизни служению богу и умершие с молитвой на губах.

Их великие идеалы продолжали жить спустя семь столетий, несмотря на гонения и поражения, выпавшие на долю рыцарей.

«За Христа и Святого Иоанна!»

Сквозь года доносился до нее их клич, вдохновлявший молодых и сильных, придававший мужество слабым, исцелявший больных!

«Молю тебя, боже, позаботься о Дэвиде, — приклонив колена перед алтарем, шептала Корделия. — Поддержи в нем крепость веры и преданность мечте. Не дай ему разувериться в своих силах!»

Лучи солнца проникали сквозь изумительной красоты витражи окон и освещали статуи святых у алтаря, и она почувствовала, будто благословение божье в этот момент сошло на нее.

Вера всегда занимала в жизни Корделии значительное место.

Ее мать была необыкновенно религиозна и приобщала ее к католической вере с малых лет.

Верить в бога для Корделии было так же естественно, как дышать, есть и спать; вера глубоко вошла в ее душу и сознание и вдохновляла ее так же, как и Дэвида.

Сейчас она молилась богу, проникнутая такой благодатью, которую не испытывала раньше.

Девушка хотела уже подняться с колен, но осталась на месте и снова обратилась с молитвой к господу:

— Даруй мне, господи, счастье найти любовь такую, о которой мне рассказывал Марк… Любовь чистую и верную.

В этот момент Корделия почувствовала, что в душе ее произошло что-то доброе и светлое, и это ощущение согрело и окрылило девушку.

Это трудно объяснимое состояние подсказывало ей, что сердце ее проснулось и душа готова для восприятия любви, а это означало, что она стала взрослой.

«Когда я полюблю, — подумала Корделия, — то все детское, что еще есть во мне, останется в прошлом, и я стану настоящей женщиной».

Охваченная столь заманчивой мыслью, она поднялась с колен. Улыбка играла на ее губах, глаза восторженно светились, отчего она выглядела прекрасной, как никогда.

Корделия надеялась увидеть Марка днем, но он прислал записку с извинениями и сообщил, что не сможет навестить ее, поскольку приглашен на обед во дворец Великого Магистра. Дэвид тоже не пришел, но она знала, что он обедал в госпиции своего землячества.

Она чувствовала себя всеми забытой, но, здраво рассуждая, понимала, что мужчины заняты своими делами и отныне ей предстоит полагаться на саму себя и научиться быть более независимой.

Однако одиночество дома отличалось от одиночества в чужой стране, в чужом доме, рядом с малознакомыми людьми.

Более внимательных и добродушных людей, чем граф и графиня Малдука, трудно было найти, но их интересы не занимали ее, их друзья были ей едва знакомы и представлялись девушке людьми отвлеченными. Порой она не знала, как поддержать разговор с графом и графиней, когда обычные темы истощались.

Корделию начали одолевать размышления о том, как долго стоило ей оставаться на Мальте.

Ее присутствие здесь имело в действительности мало значения для Дэвида, а возможность видеться с ним часто была сомнительна.

Корделия была уверена, что при первой возможности Дэвид напросится участвовать в «караване», а в его отсутствие страх и тревога за его безопасность будут возрастать в ней с каждым прошедшим в разлуке днем.

Как бы смешно это ни могло показаться, но девушка испытывала возмущение и обиду при мысли, что для брата она значила все меньше и меньше, и не сомневалась, что его отношение если и изменится, то только в худшую сторону, независимо от того, останется она на Мальте или покинет ее.

Только теперь Корделия ясно осознала, что, с его точки зрения, для нее будет лучше, если она выйдет замуж еще до того, как он начнет подготовку к вступлению в ряды рыцарей и, уж конечно, до принятия обета.

Но, вспомнив о двух мужчинах, предлагавших ей вступить с ними в брак, девушка пришла к выводу, что любые несчастья, уготованные ей судьбой, она лучше выстрадает в одиночестве, чем будучи связанной брачными узами с нелюбимым мужем.

Особенно таким, как герцог ди Белина, хотя оба претендента на ее руку вызывали у нее страх и отвращение.

Корделию заботило, что никогда она не сможет подобающим образом выразить свою благодарность Марку, в последнюю минуту спасшему ее от приставаний омерзительного герцога.

При воспоминании об этой сцене в беседке она содрогнулась, представив, как жадными руками он прижимал ее к себе, влажными губами тянулся к ее губам, глядя горящими, безумными глазами, до смерти напугавшими ее.

Возвращение Марка в ее жизнь было неожиданным, они много лет не виделись, и детские воспоминания Корделии о своем кузене были не слишком лестными для него. Но, плывя на корабле, девушка воочию убедилась, что он был человеком справедливым, благородным, властным и вызывавшим у окружающих уважение.

Но в то же время Марк Стэнтон оказался способным объяснить ей, что такое любовь.

Ей еще никогда не приходилось встречать человека, похожего на Марка. Теперь, глядя на него, Корделия не верила, что это тот самый мальчик, который в детстве мучил ее насмешками, которого она ненавидела за то, что он отнимал у нее любимого брата.

После обеда Корделия извинилась перед супругами Малдука и поднялась к себе в спальню.