Дона Флор и ее два мужа - Амаду Жоржи - Страница 64

Дона Эмина, продолжавшая наблюдать за ним, утверждала, что фармацевт почти не смотрел на студентов, пока первокурсники с выкрашенными в оранжевый цвет лицами исполняли танец смерти, а старшекурсники пили пиво и газированную воду. Доктор Теодоро улыбался только тогда, когда улыбалась дона Флор, и аплодировал, если аплодировала она, не спуская с вдовы восхищенного взгляда. Дона Эмина дернула за юбку дону Норму, которая, стоя на скамейке, громко хлопала в ладоши, но та сначала не поняла, на кого ей показывает глазами подруга. Наконец, увидев фармацевта, она с изумлением воскликнула:

— Ты только подумай, вот неожиданность!..

Удивительную новость тотчас сообщили доне Амелии и доне Марии до Кармо: доктор Теодоро, спрятавшийся за башней с часами, не отрывает глаз от доны Флор. Только дона Гиза, занятая чтением плакатов первокурсников, оставалась в неведении. Она полагала, что студенческие манифестации помогают изучать общественное мнение, и пользовалась случаем. Ей на роду было написано всегда все знать и всему находить объяснение (с помощью последних достижений науки). Подруги же пока старались найти объяснение странному поведению аптекаря.

— Если бы мы сами не видели, ни за что бы не поверили…

Студенты тронулись дальше, и подруги отправились вслед за ними. Однако дона Норма, сказав, что ей надо забежать к знакомой, свернула на одну из соседних улиц. «Сейчас мы все выясним!» Какое-то мгновение доктор Теодоро колебался, стоя в нерешительности возле башни с часами, а потом зашагал небрежной походкой человека, который без определенной цели вышел прогуляться.

Дона Норма и остальные женщины рассмеялись, кроме доны Флор, ничего не замечавшей, и доны Гизы, разглагольствовавшей о «склонности молодежи ко всякого рода общественной деятельности». Когда они остановились у подъезда дома, куда дона Норма зашла на минутку, не ожидавший этого доктор Теодоро, который отстал на несколько метров, был вынужден пройти вперед. Он избегал глядеть на подруг и притворялся, будто их не замечает, но делал это так неумело, что на него было жалко смотреть. Чувствуя на себе насмешливые взгляды подруг, он не знал, куда девать руки, и, окончательно смутившись, завернул за угол и бросился прочь чуть ли не бегом. Когда он проходил мимо, дона Мария до Кармо не сдержалась и хихикнула.

— Тс-с… — одернула ее дона Норма.

— Куда это доктор Теодоро так торопится? — полюбопытствовала дона Флор, увидев, как тот быстро исчез в переулке.

— Уж не хочешь ли ты сказать, притворщица, что ничего не знаешь? И не стыдно? Долго еще собираешься держать это в секрете или все же расскажешь подругам? Если, конечно, мы достойны твоего доверия!

— О чем?! Опять вы что-то выдумали… Хотелось бы узнать что…

— Неужели ты станешь утверждать, будто ничего не заметила…

— Но что я должна была заметить?!

— Что доктор Теодоро влюбился в тебя…

— Фармацевт? Да вы с ума спятили! Просто сумасшедшие… С чего вы это взяли?… Доктор Теодоро такой церемонный… Да вы смеетесь надо мной!

— Смеемся? Всю его церемонность как рукой сняло, дорогая, ходит за нами сам не свой…

Они еще долго потешались над доной Флор, пока продолжалось шествие студентов. Но когда вернулись домой, дона Норма, оставшись наедине с доной Флор, заговорила серьезно. Она тоже обратила внимание на странное поведение фармацевта; как справедливо сказала дона Флор, человек он воспитанный и никогда прежде не заигрывал с клиентками. А тут выбежал на улицу и шел за ними, а потом спрятался за башней с часами, как мальчишка. Нет, это не досужие домыслы кумушек, дона Норма не позволила бы себе такой злой шутки, ведь доктор Теодоро — человек порядочный и солидный, и, когда речь идет о нем, легкомыслие неуместно. Такую партию нельзя упускать: человек он уважаемый, подходящего возраста, обеспеченный, с ученым званием и здоровье хорошее, одним словом, лучше не сыскать.

— Неужели ты в самом деле считаешь, что он проявляет ко мне интерес? Я в это не верю! Кому охота жевать черствый хлеб, объедки с чужого стола?

Дона Норма смерила подругу взглядом и сказала, одобрительно прищелкнув языком:

— Дай бог каждому такие объедки…

Взволнованная, смущенная и сгорающая от любопытства, дона Флор и вправду меньше всего напоминала черствый хлеб. Ее молодое цветущее лицо было цвета старинной бронзы, а крепкое тело благоухало питангой. Красавица, настоящая красавица. Она побывала замужем, однако казалась аппетитнее многих девушек, которые, как правило, глупы, невежественны в любви и только и знают, что кичатся своей невинностью.

— Так что ты это брось, Флор, по таким объедкам наверняка вздыхает не один доктор Теодоро, просто мы не знаем. Ты мне вот что скажи: могла бы ты его полюбить, как тебе кажется?

Но дона Флор отказалась говорить на эту тему, пока не получит доказательств любви фармацевта, все еще считая, что дона Норма либо шутит, либо ошибается. Она не желала снова попасть в дурацкое или унизительное положение, как это уже случалось, — слишком жива была память о Принце и наглых притязаниях сеу Алуизио. Однако дона Норма продолжала дружески настаивать, и тогда дона Флор призналась наконец, что аптекарь ей, пожалуй, небезразличен. Мужчина он обходительный, достойный, видный и напоминает ей одного популярного киноактера, хотя весьма отдаленно, но все же достаточно, чтобы проникнуться к нему симпатией. Кто знает, если все, что говорила дона Норма, правда, может быть, и даже наверняка, у нее в конце концов возникнет к нему чувство… Такое же, какое было к покойному? Нет, другое… Она сама стала другой, совсем не такой, какой была восемь лет назад, когда молоденькой девушкой познакомилась с Гулякой на празднике у майора и, ни о чем не думая, подарила ему свое сердце. (А чуть позже — тело.) Совсем потеряв голову, отдалась ему, едва он попросил, не ставя никаких условий, и тотчас сообщила об этом матери, которая запретила ей выходить за него замуж.

Теперь она степенная, рассудительная вдова и не допустит ни необдуманных поступков, ни поспешных чувств, простительных для девчонки, но не для тридцатилетней женщины, облаченной в траур. Если со временем она и полюбит, то чувство это будет спокойным и нежным, без юношеских порывов и бурных свиданий в укромных уголках и на лестничных площадках. Это будет зрелая, тихая, немного идиллическая любовь, как сказала дона Флор. Доктор Теодоро не был ей антипатичен, и она не испытывала к нему неприязни, даже находила привлекательным. Но это не значит, что уже пора говорить о помолвке и свадьбе и строить планы счастливой супружеской жизни.

— Ах, милая, все удастся на славу. Только ты не будь дурочкой, не сиди взаперти и не хмурься… — наставляла подругу дона Норма.

Потому что дона Флор поторопилась заявить, что не собирается проявлять интереса к доктору Теодоро и вертеться перед аптекой, демонстрируя свою красоту и огромные глаза, красноречиво говорящие о том умеренном образе жизни, который она вела последний год. Этого Норминья от нее не дождется.

— Но я не допущу, чтобы ты потеряла такую возможность…

Дона Норма долго убеждала вдову не глупить и не разыгрывать из себя ледышку. В ее положении надо либо поскорее выходить замуж, либо завести любовника, и тогда уже с легкостью наставлять рога на череп покойника. Ибо, раз вступив на этот путь, трудно будет отказывать всем жаждущим и вечно ходить в трауре, храня верность умершему и превратившись в засушенный цветок.

Лучше уж сразу решиться выйти замуж и зажить достойно и честно, в любви и согласии, чтя светлую память о покойном муже, но не вспоминая о нем слишком часто, чтобы не обидеть его преемника. Впрочем, в последние месяцы дона Флор почти не упоминала имени умершего. Сначала оттого, что кумушки при малейшем удобном случае поносили Гуляку. Когда же подруги и соседки оставили его в покое, она погребла его образ глубоко в сердце и хранила там как редкую драгоценность. Если же кто и вспоминал о нем, то не при доне Флор. Теперь остается убрать из гостиной портрет Гуляки, улыбающегося цинично, дерзко (но к чему таить — и обольстительно). Скоро там появится портрет нового мужа, и какого — красивого, солидного, в самом расцвете сил!