Молитва любви - Картленд Барбара - Страница 23

— Джина, что случилось?

Тут она разглядела своего ночного гостя.

— Ах, кузен, это вы? Что случилось?

— Джина у тебя? — спросил граф, быстро заходя в комнату: ему не хотелось, чтобы их кто-нибудь услышал.

— Нет, ее здесь нет, — удивилась Элис и встревоженно посмотрела на графа. — Почему… Почему ты ее ищешь?

— Ее нет у себя, и я подумал, что она здесь.

— Нет… — начала Элис и в ужасе воскликнула: — Если ее нет в своей комнате, значит, с ней что-то случилось! Это все миссис Денвер! Спаси ее, пожалуйста, спаси Джину!

Граф уставился на Элис в полном изумлении:

— Что ты такое говоришь?

— Миссис Денвер пыталась убить меня и…

— Убить тебя? — переспросил граф, — О чем ты?

Он зажег свечи у постели кузины.

— А теперь объясни мне наконец, что происходит!

— Миссис Денвер поила меня опийной настойкой, так по крайней мере решила Джина, дважды в день, вот почему я все время хотела спать и не могла ничего есть. А сегодня она не оставила здесь лекарства — значит, она догадалась, что Джина меня спасла — Элис перевела дух и, поскольку граф по-прежнему недоверчиво смотрел на нее, продолжила: — Ты поехал кататься вместе с Джиной, это могло вызвать у экономки подозрения, что ты интересуешься ею.

— Возможно, в этом кроется глубокий смысл, но я не понимаю, почему ты подозреваешь, что миссис Денвер станет что-либо предпринимать?

— Да потому что она влюблена в тебя! Неужели ты не понял?!

— Понял?! Да я и внимания-то не обращал на нее. Она просто хорошая экономка.

— Она тебя любит! — повторила Элис, — И я думаю, это свело ее с ума, вот она и пыталась меня убить!

Прежде чем граф смог вставить хоть слово, Элис воскликнула:

— Ты должен спасти Джину! Ты должен ее спасти! Может, она сейчас тонет в озере или… Сегодня Джина сказала, что я в безопасности, если запру дверь. Миссис Денвер не сможет войти в мою комнату по секретным ходам. Мгновение граф молча смотрел на Элис, отказываясь что-либо понимать. Потом, словно очнувшись, выскочил в коридор и помчался в комнату Джины. Элис, накинув пеньюар, бросилась за ним. Когда Элис вбежала в комнату, граф уже был занят поиском потайной двери — он лихорадочно шарил пальцами по резным панелям, бормоча:

— Забыл… Где же она открывается?

— По-моему, там, вон на той стене. — Элис указала за туалетный столик.

— Кажется, ты права, — сказал граф после секундного размышления. Он напряженно пытался вернуться мыслями в то далекое время, когда мальчишкой изучил все тайные ходы и пугал слуг, неожиданно появляясь перед ними и выдавая себя за призрак. Его отец очень сердился и запрещал подобные выходки. Отец строго велел ему никому не рассказывать про тайные ходы в старой части «Монастырского очага» — никому, кроме своего старшего сына, потому что эти ходы могли быть использованы преступниками или нечестными людьми, желающими подслушать, что говорится в замке.

«Ты хочешь сказать, что потом они смогут шантажировать людей?» — спросил тогда Друро у своего отца.

Подумав, старый граф ответил: «Вполне возможно».

Много позже граф пришел к выводу, что ходами скорее могут пользоваться ревнивые мужчины и женщины, желающие подслушать чужие тайны и сделать их достоянием широкой публики. Вот почему он запретил всем в доме даже упоминать о секретных ходах и оптимистично полагал, что его указание исполняется.

Теперь граф лихорадочно проверял одну резную панель за другой. Элис следила за ним, затаив дыхание. Вдруг раздалось негромкое шипение и панель сдвинулась в сторону.

— Ты нашел вход! — воскликнула Элис.

Граф быстро взял с туалетного столика свечу и шагнул в потайной ход, осторожно прикрывая пламя рукой. Оглянувшись на, Элис, он бросил:

— Оставайся здесь. Там должно быть очень грязно да и опасно для того, кто не знает дороги.

Элис не стала спорить. Кивнув, она села на кровать.

Первое, что увидел граф, был большой кусок муслина, прикрепленный к палке, стоящей у стены. На полу валялась цепь и белая перчатка, набитая чем-то, что делало ее похожей на руку.

Граф стиснул зубы и, не останавливаясь, пошел дальше по узкому коридору. Эти ходы были построены еще в то время, когда строился сам «Монастырский очаг», и здесь царило мрачное ощущение глубокой древности.

Граф осторожно спустился по ступенькам. Ход, изгибаясь, вел в самое сердце замка, к комнате настоятеля. Если детские воспоминания не обманывали графа, там над узким столом, служившим во время службы алтарем, висело старинное распятие. Граф шеп медленно, все время опасаясь, что ветер задует свечу.

Войдя в тайную комнату настоятеля, он по участившемуся биению собственного сердца понял, что нашел.

Джина молилась до тех пор, пока не почувствовало, что ее мольба долетела до графа. Даже если он спал или был очень занят, он просто не мог ее не услышать. Она вспомнила, как ей удавалось прочесть его мысли, а ему — ее. Джина помнила и то чувство странной неизъяснимой близости, которое возникало между ней и графом, когда они оставались наедине, и которое она тогда не могла себе объяснить. Казалось, граф понимает ее, как никто другой.

Если бы тогда она созналась себе в своих чувствах! Но ей так приятно было беседовать с графом, что она даже не успела понять, насколько он хорош собой. Граф казался ей таким же восхитительно-загадочным, как и его замок. Он был неотъемлемой частью «Монастырского очага». И восхищаясь бесценными картинами, Джина не могла не думать о графе. Он незримо присутствовал во всех своих владениях.

Мысленно умоляя его прийти, Джина знала, что призывает его не столько словами отчаяния, сколько своим сердцем. В нем сосредоточился ее мир, и не было ничего, кроме графа и ее любви к нему.

— Спаси меня! Спаси! — твердила Джина.

Вдруг она услышала чьи-то шаги и затаила дыхание.

Вдруг это миссис Денвер возвращается, чтобы убить ее?

Экономка приговорила Джину к медленной смерти, но, может, она передумала и решила действовать наверняка?

Шаги приближались, они были очень осторожными, и Джина уверилась, что это возвращается миссис Денвер.

Внезапно она увидела свет. Когда экономка притащила ее сюда, она сделала свое черное дело в темноте. Наверное, она так хорошо изучила потайные ходы, что передвижение по ним не составляло для нее особого труда.

Шаги стихли, и Джина в ужасе закрыла глаза: сейчас ей в сердце вонзится кинжал!

Но вместо этого кто-то воскликнул:

— О Господи!

Джина открыла глаза — над ней склонился граф.

Ужас сменился ликованием. Он пришел! Он услышал ее!

В слабом свете свечи граф казался ей самим архангелом Михаилом, спустившимся с небес, чтобы спасти ее.

Тем временем граф поставил свечу на столик перед распятием, опустился на колени и освободил Джину от кляпа.

Как только девушка смогла шевелить губами, она еле слышно прошептала:

— Ты услышал меня!.. Я молилась, чтобы ты… услышал меня!

— Я услышал тебя!

Граф онемел, увидев ее в ночной рубашке со связанными руками и кляпом во рту.

Он развязал ей затекшие руки, и Джина попыталась пошевелиться, но тут же вскрикнула от боли.

Граф обнял ее и, сев рядом, прижал к себе.

— Все хорошо, — нежно проговорил он. — Сначала будет больно, это восстанавливается кровообращение.

Джине было трудно говорить и она с трудом прошептала:

— Ты пришел… Ты понял, что мне страшно!

— Я услышал тебя! — ответил граф. — И клянусь, что подобное больше не произойдет!

— Она сказала мне… что я останусь здесь… умирать! — Слезы, которые Джина сдерживала до сих пор, обильным потоком хлынули у нее из глаз, и она уткнулась лицом в плечо графа. Он прижал ее к себе крепко-крепко.

— Все хорошо, — повторил он. — Элис догадалась, в чем дело. А сейчас я унесу тебя отсюда.

Он нагнулся развязать ей ноги и только сейчас заметил, что она плачет. Граф подхватил ее на руки и встал с колен. Очень аккуратно понес он ее по тайному коридору, крепко держа в своих объятиях.