Цвет мира — серый - Мусаниф Сергей Сергеевич - Страница 30

— Это я просто издалека захожу, — объяснил Ланс. — У меня сейчас такое настроение, когда хочется поговорить. Опять же новое лицо в этой камере не каждый день увидишь.

— Его приступы разговорчивости никак не связаны с новыми лицами, — сообщил мне Густав. — Он может неделями молчать, а потом так же неделями нести всякую чушь без умолку.

Ланс поднялся со своего тюфяка и прошелся по камере до окна и обратно. Сквозь прорехи в одежде мне удалось рассмотреть тело, покрытое густой сетью шрамов. Конечно, детальному осмотру немного мешали законы приличия и слой грязи, покрывавший тело бродяги, но несколько шрамов мне все-таки удалось классифицировать. Это были следы от удара мечом. Или, скорее всего, несколькими мечами. Версия о том, что парень служил, как минимум, оруженосцем у благородного рыцаря, показалась мне еще более убедительной. Этот человек знал о войне не понаслышке.

— Бродяга должен много чего знать, — сказал Ланс. — Чем больше он знает, тем больше у него шансов на выживание. Разумеется, я сейчас говорю о настоящих бродягах, а не о городских сумасшедших, побирающихся на улицах или роющихся но помойкам.

Раньше я никогда не слышал о классификации бродяг и даже представить не мог, что в их обществе может существовать какая-то иерархия. Ну то есть бездомный — он ведь и есть бездомный, верно? Грязный, вонючий, голодный, шарахающийся от патрулей и не ожидающей от жизни ничего хорошего. Мне ли не знать, если я сам стал таким?

— Настоящий бродяга должен знать, какие законы действуют на территории того или иного государства, иметь представление о местном климате, дабы вышеупомянутый дождь не застал его врасплох и не привел бы к воспалению легких. Бродяга должен знать, насколько безопасны дороги, какая банда контролирует вот эту улицу и можно ли постучать в заднюю дверь соседнего трактира, чтоб ему вынесли немного еды. Не говоря уже о других, более насущных вещах. По степени информированности бродяги зачастую могут дать фору иному шпиону, потому многие шпионы обряжаются в бродяг. Ну и еще потому, что многие люди смотрят на бродяг как на пустое место, что позволяет шпионам проникнуть туда, куда невозможно попасть под личиной монаха или ремесленника.

Если бы допрашивавший меня инквизитор услышал эту речь, от пыток Ланс явно бы не ушел. Слишком уж подозрительно все это звучало. Но я почему-то уже не сомневался, что на допросе Ланс весьма успешно прикинулся безмозглым болваном, а потому беседа с инквизицией была недолгой. Шрамы на его теле были слишком старые, чтобы отнести их на счет каринтийских мастеров пыточных дел.

А наш сокамерник тем временем продолжал:

— Информация о геополитической ситуации тоже бывает очень полезной. Если ты владеешь ею, то можешь покинуть государство до того, как оно ввяжется в какую-нибудь дурацкую войну, которую непременно проиграет.

— И что, все бродяги такие умные? — спросил я.

— Не все, — пожал плечами Ланс. — Но некоторые. Например, я.

— Что ж ты тогда не удрал отсюда, если такой умный? — хмыкнул Густав. — Или ты хотел сбежать, но просто не успел?

— Есть много причин, по которым я отсюда не удрал, — сказал Ланс. — В частности, я не вижу большого смысла бежать от Империи, потому что очень скоро она будет везде. Кроме того, единственный путь отсюда ведет в Брекчию, а там бродяге выжить сложно. Гораздо сложнее, чем в тюрьме, где и крыша не течет, и обед по расписанию.

— Ты мог бы сбежать в саму Империю, — сказал я.

— Для этого пришлось бы пересечь линию фронта, пусть даже она существует только на картах стратегов, — сказал Ланс. — Кроме того, жизнь на только что оккупированных территориях может быть весьма небезопасна. Взвесив все «за» и «против», я предпочел этим сомнительным приключениям несколько месяцев отдыха в тюрьме и почти добровольно отдал себя в руки стражников, даже не сделав попытки оказать сопротивление, что весьма благотворно сказалось на моем здоровье. Меня, по крайней мере, не били сапогом по лицу, как нашего юного друга.

Он не шпион.

Он просто сумасшедший. Какой нормальный человек, пусть даже бродяга, называет заключение в тюрьму «отдыхом» и соглашается на него по доброй воле?

— Немного же дивидендов ты получил от своего шага, — сказал я. — По твоим же собственным словам, ты разделишь нашу участь, хотя мог бы и избежать ее. Либо рудники, либо смерть — вот то, что тебя ждет.

— Для начала я получил три месяца передышки, — сказал Ланс. — Вам, молодым, этого не понять, но три месяца — это целая бездна времени. А я человек старый. И я очень-очень устал.

Старый?

На вид этому парню было лет сорок, то есть ненамного больше, чем Густаву, но он обозвал «молодежью» нас обоих.

Я прикинул, как Ланс может выглядеть, если его помыть, побрить и нарядить в нормальную одежду. Воображение буксовало.

Но старше он от вышеупомянутых процедур выглядеть бы точно не стал.

Может быть, даже сбросил бы пару лет.

Ланс перехватил мой взгляд и хмыкнул.

— Я старше, чем ты думаешь, — сказал он. — Какой бы возраст ты сейчас себе ни вообразил.

— И сколько же…

— Сейчас неважно, сколько мне лет, потому что мы все-таки разговариваем не обо мне, — сказал Ланс. — Вернемся к нашим баранам, то есть к геополитической ситуации. Любому нормальному человеку понятно, что у Каринтии против Империи шансов никаких нет, и если бы это королевство было свободным на самом деле, а не только по названию, то самым выгодным для него было бы просто Империи сдаться. Это стоило бы королевству независимости, а королю — потери власти, но зато обошлось бы жителям малой кровью. И король, несомненно, так бы и сделал. Если бы он был королем не только по названию, но и по факту, и если бы Каринтия не лишилась своей независимости гораздо раньше.

Произнеся тираду, Ланс обвел свою аудиторию внимательным взглядом. Аудитория молчала и ждала продолжения.

— По факту же государством управляет Церковь Шести, — сказал Ланс, — которая известна тем, что не собирается просто так отдавать Империи и метра чужой земли, поливая каждый этот метр чужой же кровью. Их логика проста и понятна — чем больше сил Гаррис потратит на подходе к Брекчии, оплоту этой самой Церкви Шести, тем лучше.

— С военной точки зрения это вполне разумно, — подтвердил я. — Хотя вряд ли критично в нашем случае, потому что при любом раскладе больших потерь Гаррис здесь не понесет. Относительно всей его армии то бишь.

— Это да, — согласился Ланс. — Но формула-то несложная. Каждый имперский солдат, убитый чужими руками здесь, — это солдат, которого не придется убивать на территории Брекчии уже своими руками. И чем яростнее будет сопротивляться Каринтия, тем это выгоднее брекчианцам.

— Но какое отношение все это имеет к нам? — спросил Густав.

— Прямое, — сказал Ланс. Я уже начал понимать, что он имеет в виду. — Армия Каринтии не столь велика, и я думаю, что накануне вторжения ее постараются усилить любыми средствами. Потому в последнее время нас стали получше кормить, и потому на допросах больше никого не пытают, — голос Ланса возвысился до торжественного. — Джентльмены, мы с вами и есть первая линия обороны свободного королевства Каринтия. Точнее, станем ей в самое ближайшее время.

— Нас отправят на войну? — догадался Густав.

— Как пить дать, — Ланс весело ухмыльнулся. Улыбка получилась довольно хищной. — Кто-нибудь из вас когда-нибудь держал в руках оружие? Ну, я имею в виду какую-нибудь железяку побольше ножа или кинжала, которыми вы, ночные тати и уголовные элементы, должны владеть в совершенстве? Может, кто-то из вас и в армии служил?

Густав покачал головой, давая понять, что у него нет боевого опыта и отсутствует всякое желание этот опыт приобретать.

— А ты, юноша? — спросил Ланс. — Ты меч когда-нибудь держал в руках? Это такая фиговина, похожая на нож, только больше.

— Держал, — сказал я.

— Молодец. Значит, ты переживешь нашего конокрада на пару минут.

Самого Ланса подобные перспективы отнюдь не тяготили. Вчера он лежал в углу и изображал из себя покойника, а сегодня вдруг сделался весел и разговорчив. На браваду приговоренного к смерти его поведение совсем не походило.