Цвет мира — серый - Мусаниф Сергей Сергеевич - Страница 1

Сергей Мусаниф

ЦВЕТ МИРА — СЕРЫЙ

ПРОЛОГ

Штурм шел вяло.

Осажденные войска дрались без особого энтузиазма. Конечно, они поливали противника смолой, осыпали градом стрел и по мере возможности отталкивали от стен приставные лестницы, но было видно, что сопротивляются они скорее для проформы и по инерции. Истинных фанатиков среди них не было.

Никто не хотел умирать.

Исход боя был известен задолго до его начала, поэтому противоборствующие стороны старались не рисковать и не лезли на рожон. Кому охота сложить голову в битве, итог которой генералы обеих армий подвели еще на прошлой неделе?

Город бы давно сдался на милость победителя, если бы не одно «но». Считалось, что император крайне отрицательно относится к тем, кто сдается ему вообще без борьбы, и может отреагировать неадекватно. До сих пор три города сдались на его милость. Две сдачи он принял, и принял довольно-таки миролюбиво, а один раз пришел в ярость и…

Словом, на месте третьего города еще очень долго ничего не будет расти, и даже мародеры обходят это место стороной.

С тех пор как имперская армия приобрела репутацию непобедимой, несколько военных стратегов пытались рассчитать наиболее благоприятный момент для перехода на ее сторону, но император был очень сложным человеком, и еще никому не удавалось предсказать его действия.

Конечно, «сложный» — это неправильное слово. Но называть самого могущественного и опасного человека на континенте «странным» ни у кого не поворачивался язык.

Но если кто-то и набрался бы смелости называть вещи своими именами, то он назвал бы императора странным, эксцентричным, коварным, непредсказуемым, смертельно опасным и для друзей и для врагов — хотя бы потому, что никто не мог сказать, кого в данный момент он считает своим другом, а кого — врагом. Принимая решения, он руководствовался своими собственными принципами, которые никто не смог бы понять, даже если бы он кому-нибудь о них рассказал.

А еще он был скрытным. Подозрительным. Переменчивым.

Люди, которые считали себя его друзьями, и люди, которые считали себя его врагами, сходились только в одном — император был великим человеком. Настолько великим, что иногда рядом с ним становилось трудно дышать.

Солдаты имперской армии боготворили своего верховного главнокомандующего — за филигранные тактические схемы, которые он разрабатывал собственноручно, за казнь нерадивых или трусливых офицеров. За то, что всего несколько лет назад под его руководством имперская армия колошматила противника, имевшего многократное численное превосходство. За то, что император никогда не обещал больше того, что он мог дать, но всегда держал свои обещания. За то, что, когда становилось совсем уж туго, он сам выходил на поле боя, и тогда становилось туго уже его врагам.

Император дрался страшно, яростно и безумно. Даже его собственные солдаты старались держаться подальше от высокой фигуры, закованной в черные доспехи, ибо в пылу боя он не разбирал ни своих, ни чужих, рубил без разбора, о чем мог и пожалеть в конце боя. Но в одном можно было быть уверенным: если император вышел на поле боя, он не покинет его, пока враг не будет окончательно разбит.

Правда, боготворить не значит любить.

Его уважали и боялись; иногда уважения было больше, чем страха, иногда — наоборот. Императора вполне устраивало такое положение дел — народной любви он никогда не искал.

Последние два года битвы не требовали непосредственного участия императора. Его армия стала самой большой и профессиональной на континенте, и создание единого государства, простирающегося от Буйного океана до Зеленого, стало только вопросом времени.

Император говорил, что это только начало. Он не собирался останавливаться на достигнутом и ограничивать свою власть одним материком. Его целью было создание Империи, объединяющей весь мир. Он грезил властью, он был одержим властью, он жаждал власти, как оказавшиеся погребенными заживо люди жаждут воздуха. Император был намерен вписать свое имя в историю, вписать его большими буквами и в самом начале новой главы.

Он обещал своей армии Великий Поход, поэтому не было ничего удивительного в том, что почти никто из солдат не горел желанием геройски сложить голову при штурме города, который все равно был обречен.

Конечно, они тащили длинные лестницы, подкатывали к стенам города осадные башни и даже сняли покрывало с огромного тарана, но все это делалось достаточно неторопливо и без огонька. Даже стрелы и арбалетные болты не застилали небо тучами, а повисали над полем боя небольшими перистыми облачками. Один раз в пять минут над головами свистел огромный каменный снаряд, выпущенный из катапульты. Камни неизменно били в башни рядом с главными воротами, но город строили на совесть, и обрушиваться башни не спешили.

Защитники вяло отстреливались из луков, скорее потому, что от них этого ждали, а не по какой-то другой причине. Даже смола, которую они лили на головы имперских штурмовиков, была не кипящей, а лишь слегка подогретой, чтобы, не приведи господь, кого-нибудь не разозлить.

Они явно рассчитывали продержаться еще пару часов, а потом, когда имперская армия ворвется в город, разойтись по домам, прикинуться мирными жителями, с радостью войти в состав Империи и, может быть, даже драться под ее знаменами. Имперская армия постоянно прирастала за счет рекрутов из завоеванных городов, и только те, кто сдавался без боя, никогда не попадали в ее ряды. Они вообще лишались любых имперских милостей и облагались самыми высокими налогами. Император не любил людей, которые бросают карты на стол, так в них и не заглянув.

Штурм-генерал Рейнгард, командующий группой армий «Центр», откинул тяжелый полог шатра, который отсекал императора от звуков вялотекущей битвы, и вошел внутрь.

Гаррис Первый, известный под прозвищем Черный Ураган, валялся на походной кровати и курил трубку. При появлении штурм-генерала он вынул ее изо рта и вопросительно изогнул бровь.

— Вы пришли доложить мне о взятии города, генерал? — спросил он.

— Пока еще нет, сир.

— Тогда о чем вы хотите мне доложить?

— О промежуточных итогах, сир.

Гаррис задумчиво пососал мундштук трубки и вздохнул.

— Валяйте, докладывайте, — милостиво разрешил он. — Ожидаются какие-то проблемы?

— Нет, сир.

— И подкрепление не прискачет на помощь осажденному городу в самый последний момент?

— Исключено, сир. Король Фридрих собрал все войска вокруг своей столицы. Очевидно, решающая битва будет ждать нас там.

— Хотелось бы на это надеяться, — заметил Гаррис. — Король Фридрих — трус, и вряд ли он готов к решающей битве. Как вы считаете, генерал, не будет ли разумнее послать против него только один корпус, чтобы случайно паренька не напугать? Увидев всю нашу мощь, он засядет в городе, и нам придется выковыривать его оттуда неделями… Да и город пострадает, а жаль. Я бывал в Ламире, и он мне нравится. Очень любопытный архитектурный стиль.

— Как скажете, сир, — согласился штурм-генерал. — Если вы спросите мое мнение, там и одного корпуса будет много. Фридрих уже проиграл эту войну, когда позволил нам беспрепятственно пересечь границу королевства.

— Скучно, — пожаловался Гаррис. — Мы уже пару лет ни с кем серьезно не воевали. Боевой поход превращается в рутину.

— Зато люди целы, сир, — осмелился заметить штурм-генерал.

— Это плюс, — согласился Гаррис. — Но постоянные легкие победы разлагают армию сильнее, чем несколько крупных поражений.

— На этом континенте у нас остался только один реальный противник — Брекчия.

— Боюсь, вы правы. А мы ведь завоевали едва половину континента, — сказал Гаррис. — Впрочем, Брекчия меня не особенно волнует. Настоящие бои начнутся, когда мы достигнем Тхай-Кая и островов Красного Камня. Но я опасаюсь, что к тому времени наша армия может растерять боевой дух.