Взрыв у моря - Мошковский Анатолий Иванович - Страница 23

Машина остановилась.

— Уважаемый, — сказал ленинградец, подходя к кабине, — выручай… Осечка… Потеряли ход… Народ мы в технике малограмотный… В чем тут дело?

Костя на всякий случай встал за «Волгу» ленинградцев, однако увидев, что таксист — молодой, в пестрой тенниске — ему незнаком, вышел из-за машины.

Таксист извинился перед клиентом, которого вез, подошел к их «Волге», глянул в мотор, низко пригнув голову. Потом закрыл капот, сел в машину и жестом руки велел всем отойти, «Волга» взревела, но с места не сдвинулась. Таксист вылез из машины и закурил. Все нетерпеливо смотрели на него.

— Диск сцепления полетел. Нет запасного?

— Вы ошибаетесь, не может этого быть! — возразил Николай Тимофеевич. — Вчера нам поставили новый диск сцепления… Не мог он сразу полететь!

В лицо Кости бросилась кровь. Он отошел от «Волги». В самом деле, что ж это такое? Как так могло получиться? Ерунда какая-то… Выходит, отец что-то сделал не так. Не так, как надо. Схитрил… Схалтурил…

Костя не знал, как теперь ему быть, как смотреть в глаза Люде, Сашке, Николаю Тимофеевичу… У него осталось одно — убежать ото всех, убежать куда глаза глядят, чтобы никогда больше не видеть Люду с Сашкой, ленинградцев…

Лишь часа через два, когда нестерпимо стало жечь солнце и еще сильнее раскалился асфальт, и захотелось пить, им удалось остановить и уломать водителя порожней грузовой машины взять их на буксир. Водитель прицепил «Волгу» за трос к грузовику, все поспешно расселись по старым местам; Костя влез последним и, виновато сжав плечи, кое-как, неловко, так что трудно было дышать, примостился возле дверцы. Поехали назад.

Тетя Леля по-прежнему сидела за рулем, и в машине на этот раз было непривычно тихо. Только слышались редкие вздохи: готовились, надеялись, радовались — и вот тебе… И ехали они теперь куда медленней.

— Ну и продувной тот шоферяга! — сломал молчание Николай Тимофеевич. — А казалось, такой симпатичный!

Сашка нахмурил широкий смуглый лоб, снял и вытер носовым платком очки и проговорил:

— Еще неизвестно, кто виноват… Надо все выяснить…

Он хотел защитить отца, но Косте уже было не до этого. Прижатый к дверце, он опустил голову и согнулся — вот-вот уткнется лицом в свои коленки. Терпеть дальше было невмоготу, и Костя, задыхаясь от слез, подступающих и душивших его, едва произнес:

— Остановите машину!

— Как же я могу? Мы на буксире… — Тетя Леля посмотрела на Костю из верхнего длинного зеркала. — Тебе плохо?

Костя не ответил. Он рванул ручку дверцы, и здесь на его руку легла горячая Сашкина ладонь:

— Не глупи.

— Отстань! — дернул плечом Костя, напряг силы, рванул резче и распахнул дверцу. Он прыгнул по какой-то полуосознанной осмотрительности вперед и, так как скорость «Волги» была небольшая, полетел по ходу ее, зашатался, упал в кювет, уткнувшись носом в землю, и услышал взволнованные крики.

Костя поднялся на ноги. Все скопившееся в нем словно выбило пробку, и он заревел в голос. По его лицу текли и текли слезы.

Он увидел, как в «Волге» открылись дверцы, услышал, как она громко засигналила, и наконец грузовик остановился, и тогда на шоссе появились Николай Тимофеевич, тетя Леля, Люда, Сашка. Они бежали к нему. Костя бросился в поле, к виноградникам, которые начинались неподалеку.

Они хотели вернуть его, звали, обещали что-то, а он не слушал их и убегал.

Потом фигуры на шоссе остановились. Тогда и Костя остановился. И лишь, видно, поняв, что ничего страшного с ним не случилось, что он не даст себя поймать и уговорить уехать с ними, они пошли назад. И здесь Костя почему-то вспомнил про свою шариковую ручку, про перо грифа, которое собирался подарить сегодня Люде. Он поспешно вынул его из бокового кармана, переломил и кинул в сторону. Широкое, темно-коричневое перо, планируя, описало дугу и уткнулось в землю. Все… С этим покончено! Он никогда больше не придет к ним во двор, не поднимется в их комнату, а встретит ее нечаянно на улице — отвернется и убежит!.. Костя подождал, пока обе машины не укатили, тщательно утер лицо, высморкался, еще немного подождал, и на первой же попутке с ящиками совхозных яблок поехал в Скалистый.

Приехав в город, Костя вылез и встал у края автострады. Он уже не прятался, не шарахался от всех такси. Он стоял и ждал отцовскую машину цвета морской волны — сегодня он был на линии. Костя помнил ее номер, но если бы номер был даже заляпан грязью, а машину перекрасили в другой цвет, и тогда бы Костя узнал ее по каким-то одному ему известным приметам.

Так он часа два бродил возле автострады и, если замечал впереди такси, сворачивавшее в улицы и проулки, мчался к нему.

Отцовской машины нигде не было.

Тогда Костя пошел к рынку — таксисты охотно подкидывают туда клиентов с товарами, Костя долго стоял там, видел много подъезжавших и уезжавших такси со знакомыми водителями, подходил и расспрашивал у них про отца. Как назло, никто из водителей не встречал его.

Отчаявшись, Костя повернул от рынка и внезапно увидел отцовскую машину: она ехала навстречу ему. В первое мгновение он не поверил своим глазам.

Костя ринулся наперерез к машине, точно решил кончить жизнь под ее колесами. И может, угодил бы под них, если бы отец, пронзительно проскрежетав тормозами, не остановил машину. И тогда Костя подлетел к нему и сколько было сил и голоса закричал:

— Я презираю! Я ненавижу тебя!

И, повернувшись от отца, быстро пошел по тротуару.

Он ничего больше не слышал, кроме тугой, сгустившейся тишины и оглушительно бьющегося собственного сердца. Скоро к этому стуку подметался посторонний звук, и Костя понял, что это топот ног. Он услышал за своей спиной сбивчивый отцовский голос:

— Костя, постой… Остановись!

Костя шел дальше. Голос раздался громче, топот ног — ближе. И тогда Костя побежал. Свернул в проулок, потом в другой, кинулся за каменный сарай и притаился. Осторожно выглянул: в проулке никого не было. Костя подождал немного — отец не появлялся — и снова вышел на Центральную улицу.

Глава 17. ОДИНОЧЕСТВО

Костя шел, с силой вдавливая в асфальт тротуара каблуки туфель. Он не знал, куда идти и что делать. Все ему было безразлично. Дома делать больше нечего — это ясно. Но дедушка и мама должны были совершенно точно знать, в чем дело. Лучше всего поговорить с мамой.

Сейчас она должна быть в «Глицинии», и Костя двинулся к гостинице. Мама сидела в своем закутке с дощечкой «Мест нет», а возле нее стоял Леня в серых шортиках и белых носочках и о чем-то говорил с ней. Мама, как всегда, аккуратно и ярко одетая, улыбалась ему, и они громко, заразительно смеялись. Костя стремительно подошел к ним и крикнул:

— Я… Я больше не могу и не хочу… Хватит!

С лица мамы исчезла улыбка, и лицо стало плоское и бледное.

— Ты… Ты что, Костя? — испуганно спросила она. — Что с тобой?

— Отец… Он поставил им старый диск сцепления, и он уже вышел из строя! — выпалил Костя, он задыхался и чувствовал, как еще сильней и невыносимей давит изнутри.

— Какой диск сцепления? — часто заморгала мама. — Кто ставил его? И почему он вышел?

— Отец! У ленинградцев!

— Ах, это у той машины, которую он взялся ремонтировать?

— Да! У той! Как он мог! — бессвязно выкрикивал Костя. — Ему поручили, на него надеялись, а он обманул всех!

— Костя, — сказала мама, и кровь стала медленно и неуверенно возвращаться к ее лицу. — Все ведь случается, поверь — папа не нарочно это…

— Нет, нарочно! — выдохнул Костя. — Ты его не знаешь! Он хотел, чтоб побыстрей и повыгодней…

Мама стала растерянно оглядываться по сторонам, подкрашенные губы ее жалко тряслись, люди с чемоданами в вестибюле прислушивались к ним, и она оборвала его:

— Как тебе не стыдно такое говорить!

Ее тут же поддержал Леня:

— Что он суется не в свое дело? Все ему плохо… Уже на папу нападает!

Леня был против него — это ясно, чего еще ждать от него? И чего ждать от мамы с ее вечной суетой, неуверенностью и страхом? И Костя тихо и четко сказал: