Любовь контрабандиста - Картленд Барбара - Страница 28

— Ох, Хьюги, Хьюги! Не говори так! — взмолилась Леона, голос ее сорвался. — Это твой родной дом, и я так хочу, чтобы ты чувствовал себя здесь счастливым.

— Счастливым! — проворчал он. — Как я могу быть счастливым, когда нет денег?

— Но если следующая партия груза прибудет сюда в сохранности, разве этого не будет достаточно?

— Достаточно для чего? — переспросил Хьюго. — Пожить немного в свое удовольствие? Уплатить некоторые из моих старых долгов Лью? Допустим, что так.

Но должно быть больше товаров, все новые и новые партии, Леона, если мы хотим разбогатеть! А потом мы приведем в порядок замок, наймем приличную прислугу, и я смогу со спокойной душой отправиться развлекаться в Лондон. И тебя я тоже возьму с собой, — добавил он, словно эта мысль только что пришла ему в голову.

— Благодарю тебя, Хьюги, — пробормотала Леона чуть слышно.

Ей было трудно говорить: к горлу вдруг подступил комок, глаза наполнились слезами. Все ей представлялось в самом мрачном свете — опасность и ужас, которым, казалось, не было предела. Новая потребность в деньгах, новые партии груза, снова смертельный риск.

Это была бесконечная спираль, за которой перед нею маячило ненавистное лицо Лью Куэйла, домогавшегося ее.

Ее охватил приступ отчаяния и безысходности, и, не сказав ни слова, с невидящими от слез глазами, она вышла из комнаты, зная, что Хьюго тем временем снова уткнулся головой в подушку и натянул одеяло. Он-то мог спать с чистой совестью, что бы ни происходило вокруг.

Леона спустилась вниз и принялась убирать вещи, которые не понадобятся, пока она будет гостить в Клантонбери. И теперь усилием воли она заставила себя сосредоточиться на избранном занятии, вытирая внезапно подступившие к глазам слезы крошечным, обшитым кружевами носовым платком и стараясь внушить себе, что стоны и жалобы здесь бесполезны. Мужчины всегда должны оставаться самими собой. Ей следует принимать Хьюго таким, какой он есть, и не пытаться каким бы то ни было образом его переделать.

Леона знала, что сегодня утром, чуть позже, ей предстоит еще одна стычка: когда она обратится к нему за деньгами, чтобы заплатить Брэмуэллу его жалованье и снабдить миссис Берне определенной суммой на покупку провизии для слуг.

Тут в ее памяти снова всплыл, как будто впервые, вопрос одежды. Для лорда Чарда, очевидно, не составляло особого труда заверить ее, что его сестра одолжит ей все, что может понадобиться, и, вероятно, потому, что он произнес это тем самым тихим, завораживающим голосом, который оказывал на нее столь странное воздействие, она поверила ему и на какой-то момент даже готова была примириться с таким положением вещей.

Только сейчас она сообразила, какую совершила глупость. Лицо ее вспыхнуло от стыда при мысли о том, в каком виде она предстанет перед герцогиней и перед чванливыми, самодовольными слугами, которые встретят ее и сразу поймут, насколько скромен ее багаж.

И все же у нее не было другого выхода. Она понимала, что Хьюго настаивал на отъезде с единственной целью — спровадить лорда Чарда подальше от замка, так же как и то, что после случившегося прошлой ночью она ни за что на свете не решилась бы остаться здесь одна.

Впервые в жизни она боялась находиться в собственном доме.

Погруженная в невеселые размышления, Леона услышала звук шагов за дверью гостиной и догадалась, что это был лорд Чард, прохаживавшийся по залу в ожидании завтрака. Она почувствовала, как от внезапного смущения кровь прихлынула к ее лицу. Как она сможет снова взглянуть ему в глаза после минувшей ночи?

Как она сможет оставаться спокойной и равнодушной, помня лишь о том, как она взывала к нему в темноте и как вслед за тем они беседовали, словно забыв обо всем на свете?

К ее удивлению, все обошлось лучше, чем она предполагала. Преодолевая внутреннее сопротивление, отчего ее походка казалась тяжелой, она вышла в зал, застав там лорда Чарда на пути в столовую и Николаса Уэстона, спускавшегося вниз по ступенькам лестницы.

Она пожелала им обоим доброго утра, после чего оказалось уже достаточно легко продолжать внешне беззаботным тоном разговор о погоде, о том, какой чудесный выдался день для поездки в Клантонбери и как великодушно было со стороны его светлости распорядиться прислать для нее свой собственный экипаж.

Завтрак получился более удачным, чем обед накануне вечером, и, пока джентльмены с аппетитом ели, Леона вертела в руках чашку какао и едва отведала немного свежей клубники из сада. Она сидела, потупив взгляд, стараясь не смотреть на лорда Чарда и в то же время ясно сознавая, что время от времени он бросает беглый взгляд в ее сторону.

Хьюго был в прекрасном настроении, и девушка понимала, что предполагаемый отъезд лорда Чарда явился для него огромным облегчением. Но, несмотря на это, с непостижимым упрямством Леона, которая до сих пор столь же страстно желала, чтобы он уехал» теперь испытывала невольное сожаление.

Она не могла разобраться в собственных ощущениях и все же чувствовала странную, щемящую тоску в душе, наблюдая за тем, как слуги переносили вниз его многочисленные кожаные чемоданы, и заметив его самого, великолепного в своем щегольском костюме для верховой езды, дававшего указания кучеру, по какой дороге им лучше ехать.

Леоне не понадобилось много времени, чтобы собраться. Роза сложила ее немногочисленные вещи в маленький, изрядно потрепанный дорожный сундук, миссис Милдью выгладила ее батистовое платье, и девушка надела на золотистые локоны свою единственную шляпу, до крайности старомодную, завязав под подбородком ленты.

— Позаботьтесь обо всем, Брэмуэлл, — произнесла Леона, обернувшись и окидывая последним взглядом зал, когда она уже ступила на подножку экипажа.

— Не беспокойтесь за нас, мисс Леона, — ответил старик дворецкий. — В первый раз за многие годы вам выпал случай прекрасно провести время, и, как я только этим утром сказал миссис Берне, «никто не заслуживает этого больше, чем наша мисс Леона».

— Спасибо, Брэмуэлл, — произнесла она, приободрившись.

Сама же Леона далеко не в столь радужных красках представляла себе свое пребывание в Клантонбери. Она могла думать лишь о том, какой дурнушкой она будет выглядеть и какое жалкое и нелепое зрелище будет представлять собою в своем старом сером платье! Едва оказавшись в карете лорда Чарда, она почувствовала неудержимое желание кинуться бежать обратно в замок.

Даже здесь каждая мелочь своею роскошью превосходила всякое воображение. Серебряные фонари, мягкие подушки, пледы из меха соболя — все ослепляло глаза богатством; и сам экипаж так легко подпрыгивал на рессорах, к тому же значительно увеличивавших скорость, что ей казалось, будто она опирается на облако лебяжьего пуха!

Николас Уэстон и лорд Чард путешествовали в карете рядом с нею, но Хьюго сопровождал их верхом, так как лорд Чард сам предложил ему взять с собою одну из принадлежавших ему лошадей.

— В Клантонбери есть множество превосходных чистокровок, из которых вы сможете выбрать любую, — говорил он. — Но если вы пожелаете ехать на одной из ваших, мы будем только рады. Я лично предпочитаю своих собственных лошадей всем остальным.

— Я тоже, — ответил Хьюго, не желая ни в чем от него отставать, но Леона знала заранее, что когда он прибудет туда, то наверняка не упустит случая прокатиться на великолепных породистых скакунах герцога, будучи совершенно уверенным, что они намного превосходят всех тех, которыми он когда-либо обладал.

«Бедный Хьюги», — подумала она, и сердце ее сжалось, пока она смотрела ему вслед из окна экипажа, мерно катившегося по подъездной аллее. В новом костюме для верховой езды он выглядел на редкость элегантно, и вместе с тем она ясно ощущала окружавший его налет вызова. Он как будто противопоставлял себя такому громадному неравенству; и у нее вдруг создалось впечатление, что при всех его недостатках в нем было нечто до такой степени дерзкое и блестящее, что, как бы ни расценивать его поступки, смелость искупала многие из его грехов.