Кандаурские мальчишки - Михасенко Геннадий Павлович - Страница 19

— Ничего, походишь — разомнешь, — успокоила мама. — Не забудь котомку.

— Не забуду. — Чтобы размять, я топал по полу до боли в ступнях.

Под окном щёлкнул бич.

— Это меня.

— Беги. — Мама легко подтолкнула меня к двери.

Я знал, что сейчас она станет у окна и будет наблюдать.

— Ой! — спохватился я. — Книгу-то! — Сбегал в горницу, схватил её и спрятал за пазуху.

Когда я выскочил на крыльцо, ребятишки молодцевато поддёрнули штаны и, желая выгнуть грудь, выпятили животы. Их было трое: Колька, Шурка и Петька Лейтенант. Я сразу понял: Петька организовал этот куцый строй. Лейтенантом его прозвали за пилотку и брюки-галифе, которые он не снимал с себя всё лето. Вот и сейчас он стоял в боевом наряде, браво надвинув пилотку на один глаз и кося другим. Петьку не смущало ни то, что галифе стянуты где-то под мышками, ни то, что в пилотку вместо звезды ввинчен железнодорожный крестик.

— Смирно! — крикнул он, стоя первым по росту.

Ребятишки вытянулись.

— Щас, — вдруг засуетился Колька, быстро сдёрнул сапоги, точно выпрыгнул из них, торопливо поставил рядом и замер.

Мы рассмеялись.

— А знаешь, что за это на фронте делают? — спросил Петька Лейтенант, мигом спугнув со своего лица весёлость, и так выразительно глянул на нас одним глазом, что мы поневоле проглотили смех.

Нет, что делают за это на фронте, мы не знали.

— Расстрел! — резко выпалил он.

— Как?!

— А напрямик. Выскочил из строя? Выскочил. Бац — и каюк! — Петька руками изобразил падение тела и глазом упёрся в нас. Он любил производить эффекты и следить, здорово ли они ошарашивают.

Чаще всего они действительно ошарашивали.

Я до сих пор помню знакомство с Петькой. Он был первым мальчишкой, с которым я познакомился по приезде в деревню.

Но перед этим я узнал Анатолия.

Мы только что сгрузили с машины пыльные вещи и беспорядочно составили их в сенях у тётки Феоктисты. Девчонки любопытно глазели на меня из-за стола, а я неуверенно жался к порогу.

— Драться любишь? — вдруг спросил какой-то парень, выходя из горницы.

Я оторопело смотрел на него. Драться мне приходилось с вредной соседской девчонкой, но я скрыл это.

— Нет.

Парень присел. Глаза лукаво шныряли.

— Нет? — с сожалением двинул губами в сторону. — Надо учиться. Наши обормоты лихо сталкиваются. — Я — Анатолий, так сказать, брат через одно колено. Пошли рыбачить.

И он повёл меня на озеро. По скользкому бревну мы перешли на камыш, где и устроились, как в беседке. Гальяны лезли к крючку, словно гвозди к магниту. Поплавок ни на секунду не замирал. Мы прихватили с собой ведёрко, наполнили его водой и пускали в неё рыбёшку.

— Их лучше всего портками ловить, — раздался вдруг над моим ухом незнакомый голос.

Я оглянулся. Передо мной стоял мальчишка моих лет, только гораздо выше, в штанах, до колен промокших и обвитых тиной, точно он пророс сквозь камышовую толщу. Если все человеческие головы по форме разделить на огуречные и тыквенные, то у него была чисто огуречная голова — вытянутая. Я обернулся к Анатолию.

Он задорно подмигнул и сказал:

— А ну, Петро, покажи своё мастерство.

Петька не задумываясь сдёрнул портки, связал узлом штанины, набросал внутрь хлебных крошек и, как был голый, бухнулся в камыш, раздвоив его и головой повиснув над заводью. Быстрое движение рук — и заплатанные штаны, пузырясь и шипя, погрузились в воду. Меня так поразило это безмолвное проворство, что я забыл о своей удочке. Петькино лицо натужно покраснело, руки неподвижно замерли в воде.

— Хоп! — вдруг выдохнул мальчишка и решительно потянул свой невод.

Червяком перевернувшись на спину, он над головой пронёс штаны и шлёпнул себя ими по ногам.

— Думаешь, нету? — улыбнулся он. — Эге… — Расправил мокрое тряпьё.

И правда, в неглубоких складках, оживляя их, трепыхали упругие гальяны. Их было около десятка.

— Вот ведь балбесы, в штаны лезут, — удивлённо проговорил я.

— А ты нырни, открой рот и поболтай языком, — набьётся чище, чем в мордушку… Хочешь, испробую?

— Ладно, друг, верим, — прервал Анатолий. — Ты вот напяливай живей свою амуницию, нечего красотой-то щеголять.

Петька хотел было из штанов вытряхнуть рыбёшку к нам в ведёрко, но Анатолий отвёл его руку:

— Вот ещё, будешь тут поганить рыбу.

Петька безобидно пожал костлявыми плечами и высыпал трепещущих гальянов прямо на измятый камыш, который пропустил их, точно сито. Не спеша надел он штаны, вытянул несколько штук обратно за скользкие, будто намыленные хвосты, живьём пихнул их в рот и захрустел, как сухарями. От этого хруста мне свело губы в сторону и всего передёрнуло. А Петька спокойно проглотил эту нечисть и выплюнул две головы в воду. Стаи рыб, точно пули, пущенные в одну мишень, кинулись к ним и стремительно умчали в глубину головы своих бедных собратьев.

Это был первый Петькин номер. Были и ещё, да где их все расскажешь.

Летом прошлого же года мы частенько забегали на маслозавод, в «машинное» отделение. Это была пристройка к маслозаводу, где ребятишки постарше гоняли по кругу здоровенного безрогого быка. Его впрягали между двух толстых оглобель, и он крутил чугунное зубчатое колесо, от которого тянулся вал. Этот вал прямо сквозь стену уходил в здание, где и вращал машины, сбивающие из сливок масло. Так вот, когда мы появлялись, ребята уходили купаться.

— Только чтобы не останавливать быка, — наказывали строго они. — А то будет вам и нам.

— Нет. Что уж, мы совсем… — уверяли мы, пристраивались на оглобли да катались, помахивая прутами.

Нас было трое: я, Петька и Шурка. Колька тогда не поспевал за нами.

И вот однажды, только хлопцы смотались и только мы пристроились поудобнее, я даже фуфайчонку прихватил, чтобы мягче было, как бык остановился и, сопя слизистыми норами ноздрей, покосился на нас.

— Чо пялишься? Крути давай, — спокойно упрекнул его Шурка.

Бык только махнул хвостом. Три прута угрожающе повисли над его боками.

— Но!

Это не помогло. Лишь хвост дерзко промелькнул перед глазами. Мы хлестанули быка, оставляя на боках светлые полосы. Бык нервно передёрнул кожей, точно отгоняя мух.

— Вот уж чисто скотина, — проворчал Петька и подскочил к бычьей морде. — Пойдёшь ты или нет?

Мы ещё несколько раз скрестили свои прутья на мускулистой спине быка, но тот остался неподвижным.

— Интересно, о чём думает эта башка? — вздохнул Петька, влез на оглоблю и вдруг прыгнул быку на спину.

— Куда ты, дурак?! — крикнули мы испуганно, зная, что бык никого не терпит на спине.

Бык сперва резко выгнул хребет, подбрасывая Петьку, потом начал лягаться и рваться из постромок, угрожая разнести на куски всю механизацию.

— Слазь! — орали мы, отступив в прорубу в стене, чтобы в случае чего выброситься на улицу.

Я уже перекинул через подоконник ногу, собираясь крикнуть кого-нибудь из взрослых, — ведь прибьёт бычина Петьку, как божью коровку. Но тут Петька как-то ловко оттолкнулся от ходившей ходуном бычьей спины и шлёпнулся у стены. Мы подскочили к нему.

— Ты что, рехнулся. Он же тебя мог в лепёшку расшибить!

— Ничего, — вставая и отряхиваясь, ответил Петька. — Я его всё равно объезжу! — И двинул кулаком быка между рёбер.

— Объездишь на свою шею. Глянь-ка на него!

Бык разгорячённо сопел и косился на нас кровавым глазом, но не двигался. Мы растерянно топтались на месте, не зная, что делать.

— Может, за хлопцами сбегать? — робко предложил я.

— А! — вдруг вспомнил Шурка. — Он, наверное, пить захотел. Они его часто водят на озеро.

Мы медлили. Уж слишком рискованно было освобождать от постромок этакую громадину. Петька решился. Точно забыв бычью спесь и дикость, он подошёл к нему, заглянул в его бездонные злые зрачки и дёрнул супонь. Упругий хомут разошёлся. Петька перевернул его и рывками снял, после того как мы с Шуркой отвязали от оглобель верёвки.

— Может, лучше за хлопцами сбегать? — побаивался я.