Любовь и Люсия - Картленд Барбара - Страница 18

Только когда гондола уже летела по Большому каналу, маркиз понял, что присутствие Люсии каким-то образом может повлиять на ход путешествия. Вероятно, все будет совсем не так, как по дороге в Венецию.

Бросив взгляд на девушку, в простом белом платье, в котором она была весь день, и накинутой на плечи шали маркизу представилось очаровательное создание, неземное.

«Наверное, она теперь — часть Венеции, — думал он. — Вдруг она, подобно нежному цветку, не сумеет прижиться на чужой земле?»

Потом маркиз вспомнил, что Люсия называла себя англичанкой — однако что-то в ней мешало поверить этому до конца.

Словно угадав его мысли, Люсия повернулась к маркизу, и вопросительно взглянула на него.

— Вы прощаетесь с Венецией? — спросил маркиз.

— Я пытаюсь… пытаюсь вспомнить, что говорил о Венеции папенька. Будь он здесь, он сказал бы… что стоит обратить внимание на свет.

День клонился к вечеру, и необычный нежно-розовый оттенок уже ложился на крыши дворцов, стоявших на берегу Большого канала и играл на волнах в лагуне.

Маркизу взбрело в голову слышанное где-то о том, что в Венеции особенный свет исходит не только от солнца, но и от всего небосвода — в этом и состоит одна из неповторимых особенностей города.

Глядя вдаль, маркиз вспоминал слова Аластера — достиг ли он, маркиз Винчкомб, новых горизонтов, распахнул ли, образно выражаясь, новые окна в своей душе?

Маркиз посмеялся сам над собой. На самом деле ничего не изменилось — разве только Франческа повела себя несколько экстравагантно. Все, что осталось ему на память о Венеции, — шесть картин неизвестного художника»

Взглянув на Люсию, маркиз цинично подумал, что, пожалуй, к списку приобретений следует добавить и ее.

С набережной были видны раскачивающиеся на волнах судна. По сравнению с яхтой маркиза все они походили на ломовых лошадей рядом со скакуном чистейших кровей.

Маркиз проектировал свою яхту как скоростное судно, по образцам американских каперных кораблей, которые во время войны брали на абордаж британские грузовые суда и не раз доказывали свое превосходство на море.

По приказу адмиралтейства один из каперов был захвачен и отдан на изучение кораблестроителям. Маркиз сразу смекнул, что такие суда — будущее мореплавания, и после войны с Наполеоном заказал на американских верфях корабль по их образу и подобию. В любом уголке земли «Морской конек» вызывал в судовладельцах восхищение и зависть, и неудивительно, что за восхождением на борт маркиза и Люсии наблюдает целая толпа.

Капитан отдал маркизу честь. Маркиз произнес:

— Надеюсь, вам передали мое распоряжение, капитан Бейтсон. Я хочу отправиться в Англию как можно скорее, однако вначале, видимо, придется дождаться прибытия багажа. На сборы нужно некоторое время.

— Я уже послал мистеру Джонсону шестерых матросов в помощь прислуге, милорд.

— Благодарю вас, капитан.

Маркиз повел Люсию в кают-компанию.

Едва войдя, девушка сразу отметила, что «Морской конек» не сравнить ни с одним кораблем из всех, которые она когда-либо видела прежде.

Яхта была богато украшена, а каждая каюта больше походила на английскую гостиную, нежели на корабельное помещение. На стенах висели прекрасные картины, иллюминаторы скрывались за занавесями, а диваны и кресла были обиты красивой зеленой материей.

Люсия огляделась, и маркиз, пристально посмотрев на нее, спросил.

— Ну, что скажете?

Девушка улыбнулась и ответила:

— А что тут говорить? Здесь очень красиво. Я не ожидала увидеть ничего подобного!

— А что вы ожидали?

— Что-нибудь суровое и аскетичное.

— Когда я обставлял каюту для гостей, я думал только о своих приглашенных.

Люсии показалось, что маркиз намекает на красивых женщин, с которыми о», вероятно, частенько встречался в этой комнате. При воспоминании о Франческе Росео, ее щеки заалели.

— Забудьте ее! — негромко произнес маркиз. — Эта глава моей жизни кончена; перевернем же пройденную страницу.

Люсия улыбнулась. Вдруг она изменилась в лице и воскликнула:

— Мы ведь должны прежде всего осмотреть вашу руку!

Что бы вы ни говорили, я думаю, она у вас уже начала болеть.

— Вы говорите точь-в-точь как моя нянюшка, — заметил маркиз. — Но если после этого вы перестанете ворчать на меня, пойдемте в мою каюту. Там вы проявите свои способности врачевания.

Увидев каюту маркиза, Люсия была сражена окончательно.

Каюта оказалась огромной и, по мнению Люсии, очень подходила хозяину корабля. Там стояла широкая кровать на четырех резных ножках — отец рассказывал Люсии, что кровать на корабле всегда была привилегией адмиралов и капитанов военных судов. Остальная мебель была прикреплена к стенам так, что даже самый сильный шторм не смог бы сдвинуть ее с места. Прекрасные картины художников-машинистов украшали каюту. Пол был устлан толстым ковром, в углах стояли два уютных глубоких кресла Пока Люсия осматривалась, маркиз снял свой габардиновый камзол Люсия вскрикнула — по рукаву белой льняной рубашки расползлось алое пятно.

Маркиз посмотрел на него те некоторым сожалением, развязал галстук и спустил с плеча рубашку:

— Когда переодевался, я не заметил, что рана кровоточит.

Люсия осмотрела глубокую царапину, оставленную острием стилета, пропоровшего рукав камзола у самого плеча. Рана была нескольких дюймов в длину, и девушка поняла, что, не помешай она Франческе, стилет вонзился бы маркизу в грудь.

Словно подумав о том же самом, маркиз спросил:

— Ну, что же вы будете делать?

— Могу ли я попросить немного бренди?

Маркиз удивленно поднял брови.

— Вы собираетесь выпить — или хотите предложить выпить мне?

— Ни то ни другое, — ответила девушка. — Я собираюсь промыть вам рану на случай, если в нее попала инфекция. Иначе вас может начать лихорадить.

— По-моему, вы пытаетесь запугать меня!

— Маменька всегда утверждала, что открытые раны представляют большую опасность, поэтому следует позаботиться о чистоте. На самом деле раны промывали бренди еще во время Трафальгарского сражения, но почему-то не делали это десятью годами позже при Ватерлоо.

— Можете презирать меня за глупость, — заметил маркиз, — но я снимаю шляпу перед вашими энциклопедическими познаниями.

Он подошел к постели и взял в руки стоявший подле нее колокольчик.

Раздался громкий звон, и через мгновение дверь каюты открылась.

— Входите, Эванс, — сказал маркиз камердинеру. — Мисс Бомон настаивает, чтобы я истратил свой лучший бренди на промывание раны.

— Раны, милорд? — переспросил Эванс. — Что случилось с вашей светлостью?

Маркиз улыбнулся.

Он знал, что Эванс не отлучался из дворца и наверняка был хорошо осведомлен о неподобающем поведении Франчески. От слуг ничего не возможно скрыть, и сверхзаботливый камердинер, должно быть, уже не раз успел ужаснуться тому, что какая-то женщина угрожала жизни его господина.

Когда маркиз отправился на яхту, Эванс плыл в другой гондоле вслед за ним.

Слуга укоризненно произнес:

— Вы не сказали мне, милорд, что хотите переодеться. Я был внизу и не поверил, что ваша светлость хочет уехать столь поспешно.

— Зря не поверили, — добродушно-насмешливо ответил маркиз. — Зато сейчас работа для вас найдется.

— Вижу, милорд, — заметил Эванс. — Мисс Бомон права: порез неприятный, его непременно надо промыть, не то ваша светлость подхватит лихорадку.

— Надеюсь, обойдется без этого, — улыбнулся маркиз.

Эванс достал из шкафчика бутылку бренди и налил немного в бокал.

Под чутким руководством Люсии он окунул в бренди чистый льняной платок и приложил его к ране.

Внезапная боль обожгла маркиза, но он, мужественно сжав губы, не проронил ни звука. Эванс тщательно промыл порез и повернулся к Люсии со словами:

— Пожелаете перевязать его светлость, мисс, или мне это сделать?

Маркиз был потрясен.

Впервые Эванс позволил постороннему человеку помогать заботиться о маркизе. Старый камердинер порой ревновал хозяина даже к другим слугам — и все же…