Земля Забытых Имен - Мерцалов Игорь - Страница 32

— Не хватает, — отрезал Брячислав. — Никакой Тьмы Сведок со своими людьми не встретил, но и ты растрату доказать не смог. Сам же говорил, в бытность вестником, что и город построен, и селенья растут, и люди живут да трудятся. И все, кто в Крепи бывал, так говорили. А сколько добра люди в бегстве на телегах увезли — поди сосчитай теперь! Опять же, это их добро, боярский род его себе не присвоил. Что еще ты можешь сказать?

— Только одно, — помедлив, ответил Сохирь. — Я верно служу тебе, князь, и вся забота моя — о блате Нарога. Может быть, мои предположения ошибочны, но, поверь, сердце мое облилось кровью, когда я увидел, как сурочцы собираются погубить то, что создано столь великими трудами. Как они собираются погубить твои, князь, надежды… Ведь что мы имеем в конечном счете? Огромные суммы из твоей казны растрачены, а местность почти обезлюдела, и жуткие слухи навсегда отобьют у людей охоту идти туда. Я ли буду тебе говорить, какие надежды возлагали мы на Безымянные Земли? И где теперь они? Развеялись по ветру дымом…

Несколько мгновений висела в горнице напряженная тишина. Все с недоумением смотрели на Сохиря. Наконец Брячислав проговорил:

— Выразись точнее. Ты обвиняешь Яромира Нехлада или нет?

— Я предполагаю, — был ответ. Князь вскочил в негодовании.

— Так какого же беса ты мне голову морочишь? Ты нанес парню, пережившему страшную потерю, смертельное оскорбление — и теперь просто отказываешься от своих слов? Я суд готов вершить, а ты, выходит, и не обвиняешь? Скомороха из меня делаешь?!

Сохирь согнулся, как ветка под грозовым порывом, однако голос его не дрогнул, когда он произнес:

— Князь, гнев затмил твою память! Ты несправедлив ко мне.

— Да отсохнет твой поганый язык, я же еще и несправедлив! Может быть, это я придумал обвинение?

Сохирь не ответил, однако и Брячислав вдруг замолчал. Медленно повернулся к Велимиру, и тот, виновато опустив плечи, сказал:

— Можешь казнить меня, можешь миловать, но Сохирь не лжет. Он ни разу не произнес слова «обвинение». Он только рассказал, что видел, прибавляя: «как будто так задумано», «словно так должно случиться». Выводы делали мы с тобой, а Сохирь только кивал.

— «Мы с тобой»… — хрипло сказал Брячислав. — Да нет, ты-то как раз призывал поостеречься. Это я вспылил. Уж после, слушая мудрые советы, остыл, дал добро на дознание. Стал выжидать. Однако впервые слова обвинения сорвались с моих уст! — Он посмотрел в глаза ошеломленному Нехладу. — Так-то, молодой боярин… Выходит, это я обвинитель. — Он окинул взглядом собравшихся и спросил: — Кто еще может добавить что-то к сказанному, кто может свидетельствовать, обвиняя или защищая Яромира Нехлада, сына сурочского боярина Владимира Булата?

Никто даже не шевельнулся. Тогда князь объявил:

— Слушайте мою волю. Все обвинения, предъявленные Яромиру Нехладу из Сурочи, я снимаю. О том, что нынче здесь происходило, запрещаю рассказывать кому бы то ни было под страхом смерти. Все ли слышали?

— Да, — раздался нестройный ответ.

— На свою совесть беру ложь, которую повелеваю вам произносить, буде потребуется: Яромир прибыл на совет, но, будучи тяжко болен, слег на неделю. Нехлад, со своих ближников слово возьмешь, что так и станут говорить. О событиях в Крепи ничего не выдумывать, ссылаться на Яромира… Далее, — подумав, объявил он. — Поскольку гибель Владимира остается загадкой, решаю так: Яромир Нехлад будет обязан возместить убытки казне, если его рассказ не подтвердится… в течение пяти лет. Ежели подтвердится за это время — долг будет снят. А теперь главное. Какого возмещения ты потребуешь за бездоказательное обвинение?

Возмещение — у князя?!

— Я прощаю и не держу зла и обиды, ибо ведаю, что не черный умысел, а недоразумение легло между нами. Пусть же оно будет забыто, — сказал Нехлад.

Только сейчас он по-настоящему понял, в какую жестокую западню угодил. Если бы кто-то из ближников князя, вернее всего Велимир, не уговорил его рассмотреть дело тайно, если бы шутовское судилище происходило на боярском совете, выхода бы не осталось. И сам Нехлад не смог бы отказаться от возмещения, а Брячислав — тем более. Причем при любом исходе князь остался бы в глазах боярства лжецом и глупцом — как править после этого?

И ведь Нехлад мог потребовать что угодно! У славиров принято сурово обходиться с лжесвидетелями, а уж такой чудовищный навет, с предположением, что сын убил родного отца… Если бы гнев ослепил Яромира, что перед лицом собрания было отнюдь не исключено, он мог потребовать и суда богов.

Даже испытание, не подразумевающее смерти состязающихся, могло убить князя. Скажем, несли бы они «свадебный дар»[31]… Весна милосердна, но не к лжецам! И до разрыва сердца может довести — бывали случаи…

О поединке и говорить нечего. Громовник — правдолюб не меньше своей предвечной невесты, благословленный им меч всегда выдает обманщика.

Так только ли против Нехлада был направлен весь замысел?

Князь помедлил, словно ожидал, что Яромир сейчас спохватится, потом торжественно объявил:

— Да будет так! И на этом покончим. Велимир, отведи Нехлада в гостевые покои, устрой. Позаботься и о ближниках его. Жду тебя завтра на совете, Яромир, владетель Сурочи. Отныне ты принимаешь все обязательства своего отца — и должен присутствовать. Боги да благословят тебя, иди… Ах да, вот еще что. Сохирь, я недоволен твоей работой. Ты больше не служишь у меня. И если хочешь жить беспечально — постарайся больше не попадаться мне на глаза.

Сохирь молча поклонился и тотчас направился к выходу. Нехлад проводил его тяжелым взглядом. Выждал несколько ударов сердца, низко — до земли, заметно ниже необходимого при его положении — поклонился князю и последовал за Велимиром. Сохиря в переходах кремля уже не было видно.

— Велимир, прости и ты меня, если в сердцах сказал что лишнее, — обратился Нехлад к княжескому ближнику.

— Пустое, сердца не держу, — ответил тот. — Но ты как будто не слышал княжеской воли, молодой боярин! Сказано: предать забвению. Так предадим же.

— Обещаю. Однако постой, Велимир, гостевой покой подождет. Отведи меня к друзьям…

— Не тревожься, я прямо сейчас их к тебе приведу. Только вот еще что. Молодые люди от зрелых отличаются не гладкостью лица, а открытостью: все у них на лбу написано. Я, может, не ахти какой чтец, только думаю, что угадал. Ты ведь, наверное, про Сохиря сейчас думаешь? Так вот, запомни хорошенько: между вами ничего нет. И быть не может. Не только по воле Могуты с самого начала, по закону. Сохирь всего лишь выполнял свою работу. Плохо ли, хорошо, но не более того. Понимаешь меня, боярин?

— Понимаю, — отводя глаза, сказал Нехлад.

— Нет, уж ты на меня посмотри… вот, а я о чем говорю?

Читается, будто аршинными буквами написано. Забудь! Не по закону месть будет.

Яромир подавил глубокий вздох и произнес:

— О какой мести ты говоришь, почтенный Велимир? Может быть, я что-то запамятовал?

— Наверное, — кивнул боярин с тенью улыбки. — У меня, признаться, уже выскочило из головы, что сказать-то собирался.

На совете Нехлад коротко рассказал, что в Безымянных Землях сурочцы подверглись нападению неведомых врагов, владеющих черным колдовством. Отдельно сказал, что, поскольку характера опасности никто не знал, он не видит смысла препятствовать людям, которые предпочтут вернуться в Нарог. Подробности не потребовались. Разумеется, все бояре уже что-то слышали и теперь без долгих споров постановили усилить посты на западных границах да начать строительство застав в Согре.

Вообще же все новости их сейчас волновали только в применении к ливейским неурядицам. Оно и немудрено, казна на треть наполнялась через торговлю с Ливеей, и не было боярина, с чьей земли товары не возились бы в страну даори. Говорили о том, что Белгаст ударил по Мадуфу, и теперь все ливейские князья готовы обрушиться на него.