Дикая Лиза - Мельникова Ирина Александровна - Страница 8

Лиза привстала, вложила камень в резинку и, натянув ее, медленным движением руки подняла рогатку до уровня глаз. Камень скользнул бесшумно и попал точно в голову глухаря, и тот свалился как подкошенный. Птицы испуганно заорали, в воздухе захлопали тяжелые крылья, и все семейство мгновенно поднялось на крыло и бросилось искать спасения в гуще деревьев. Но на земле остался лежать великолепный глухарь. Лиза подошла к нему и некоторое время стояла над мертвой птицей. Прежде хмурое и грустное ее лицо оживилось и даже осветилось радостью. Теперь у нее есть мясо, а бульоном из птицы она могла напоить сына, потому что чувствовала: одного материнского молока ему уже маловато.

Сынишка завозился у нее за спиной, загукал и принялся теребить ее за волосы.

– Сейчас, сейчас, – сказала Лиза и, сняв с плеч люльку, взяла сына на руки. Дима засмеялся, обнял ее за шею. – Подожди немного, – сказала она ласково и посадила его на мох. Но малыш тотчас встал на колени и потянулся к убитому глухарю. – Нет, так не пойдет! – опять засмеялась Лиза и подняла глухаря с земли. Птица весила прилично, и она снова пожалела, что у нее нет соли, тогда мясо можно было бы засолить и даже закоптить. Она уложила птицу в люльку, сбоку подвесила кукан с рыбой, а потом вырвала два особо крупных и ярких пера из хвоста глухаря и воткнула себе в волосы: ну, чем не скво – боевая подруга индейского воина?

Дима захныкал, видимо, обиделся, что у него отобрали такую замечательную игрушку. Лиза присела на мох рядом с сынишкой, он потянулся к ней, и она взяла его на руки. Малыш поужинал, и Лиза тотчас сняла с него штанишки и подержала на руках, чтобы он справился со всеми делами. Дима уже хорошо понимал, что от него требуется, и целый день провел в сухих штанишках, что, конечно же, сняло часть забот с его матери.

Дальше Лиза понесла его на руках. Люлька с добычей приятно оттягивала плечи, а на душе было легко и спокойно. Теперь она знала, что им ничто не грозит, по крайней мере, в течение ближайших дней. Но если бы она могла знать, как на этот раз просчиталась!

Она прошла с полкилометра. Впереди виднелись скалы, вблизи которых она соорудила свое новое убежище. Оставалось миновать небольшую россыпь каменных глыб, вскарабкаться на каменное плато, и до их с Димой временного жилья оставалось не более ста шагов.

И тут она увидела медведя. Но сначала она заметила кучу еще дымящегося помета. Сердце ее ушло в пятки. Лиза поняла, что за зверь пометил звериную тропу, которая весьма удачно привела ее к озеру. Еще на Урале Егор Николаевич показал ей медвежью дорогу, которая вела к удобному горному перевалу, обходила крутые откосы и скалы, а также непроходимые лесные чащи и завалы сухостоя. Такие тропы, как пояснил старый охотник, наверняка приводят к рыбным рекам и озерам, к самым ягодным местам. Вероятно, она существовала с незапамятных времен, потому что была около полуметра шириной, хорошо утрамбована, лишена травы. Лиза, впервые попав на такую дорогу, приняла ее за ту, которая выходит к человеческому жилью, но тогда рядом с ней был Воронов. И когда он показал ей отчетливые следы медвежьих лап на непросохшей после недавнего ливня тропе, почувствовала себя неуютно, хотя держала в руках прекрасный охотничий карабин – подарок за победу в зональном первенстве по биатлону.

Со слов Егора Николаевича она знала, что мало кто из животных осмелится пройти по этой тропе. Лишь человек, да и то вооруженный, решится иногда встать на пути медведя. Но даже взрослый, сильный мужчина не способен противостоять ему в одиночку и с единственным оружием в руках – ножом. Поэтому, вполне естественно, она испугалась. Ей даже показалось, что из темной чащи леса кто-то за ней наблюдает, но приписала это своему воображению, и все-таки прибавила шагу.

Она поднялась на поросшее мхом и низкорослым лесом плато, и здесь, в просвете между деревьями, заметила огромного зверя с темно-бурой, почти черной шерстью. Медведь был толст. Шерсть его лоснилась. Совсем немного осталось времени до того дня, когда метели и ледяные ветры загонят его в берлогу, но сейчас он, как и вся окружавшая его природа, наслаждался последними теплыми деньками и чувствовал себя в полнейшей безопасности.

Никто из обитателей местной тайги не смеет нападать на эту на первый взгляд неповоротливую тушу более четырех центнеров весом, с сильными лапами, вооруженными двадцатью острыми, как лезвие бритвы, когтями, клыками длиной в палец взрослого человека и прочими атрибутами хищного зверя. Никто не станет оспаривать его власть и права, за исключением разве его собратьев, точно таких же бурых медведей, как и он сам. С такими соперниками он готов сражаться всегда при малейшем намеке на посягательство с их стороны на эти места, которые он всегда считал своими.

И пока его не одолели в честном поединке более молодые и сильные собратья, этот медведь представлял собой и судью, и властелина, абсолютного владыку в богатых долинах, на зеленых еще полянах, в густых кедровниках и синих пихтачах, на берегах рек и озер, у подножия нетающих все лето снежников и серых каменных осыпей, среди моховой тундры и непроходимых стлаников – безраздельного повелителя над всеми окружавшими его живыми существами.

Воронов с восторгом рассказывал Лизе, как в старину охотники выходили на медведя с легкой пальмой[3] да с ножом. Но если не удавалось нанести смертельный удар сразу, то гибель человека была неминуема – удержать разъяренного медведя на рогатине невозможно.

Лиза остановилась и вытащила «Коляна» из ножен, затем похлопала Диму по спинке и прошептала:

– Тише, тише!

Пригнувшись, она бегом миновала открытое пространство и присела в кустах карликовой березки под защитой двух массивных глыб, которые прикрывали ее с тыла. На этот раз она сняла люльку с плеч, вручила сыну два глухариных пера, и он тотчас занялся ими.

Лиза осторожно приблизилась к самому краю зарослей и принялась наблюдать за медведем. Более всего ее беспокоило, что он шел в направлении их лагеря. Там оставались шоколад и несколько бисквитов. Зверь непременно их обнаружит, и Лиза с содроганием представила, во что превратится их шалаш, если там похозяйничает жадный и бесцеремонный зверь.

Но пока медведь был увлечен своим повседневным делом. Он охотился на сеноставок, бурундуков и прочую мелкую лесную живность, которая спешила укрыться от него под камнями. Огромный зверь чрезвычайно серьезно и неторопливо переворачивал плоские камни, облизывал их языком и переходил к другим, пожирая тысячи кислых муравьев, сладкие корешки, сочных белых личинок, а если повезет, зазевавшихся мышей.

Иногда он находил и разгребал лапой норки, в которых хранились запасы кедровых орехов, и поедал их с не меньшим аппетитом, по-человечьи заталкивая орехи в рот лапой, и с удовольствием чавкал ими.

Не миновал стороной он и богатый брусничник, старательно подобрав языком всю до единой ягоды. Вся эта на первый взгляд ничтожная пища поглощалась им в неимоверных количествах и перерабатывалась после в огромные запасы жира, которые нужны медведю, чтобы вовремя залечь в берлогу.

Со стороны казалось, что гладкий толстый зверь вполне спокоен и доволен жизнью. Больной и раздраженный зверь всегда худой. Такого медведя опытный охотник отличит с первого взгляда, и с ним лучше не встречаться в одиночку. Именно они чаще всего превращаются в людоедов и склонны караулить свои жертвы и нападать на них из засады, причем почти всегда сзади.

Лиза вспомнила это и почувствовала себя и вовсе неуютно. Она оглянулась. Дима, свернувшись в комочек, спал, привалившись к люльке с убитым глухарем. И Лиза продолжила свое наблюдение за медведем. Предстоящая ночь в лесу уже не казалась ей безопасной, и она со страхом ждала наступления темноты. Солнце зависло над горами, вот-вот стемнеет, а медведь все не покидал поляны. Одно успокаивало: он ходил по ней кругами, и походка его шаг за шагом становилась все ленивее и ленивее. Казалось, он засыпал на ходу, и Лиза немного успокоилась. Возможно, он уже набил свой желудок и вскоре уберется в чащу, сытый и умиротворенный, чтобы завалиться спать.