Из бездны — к небесам - Картленд Барбара - Страница 20

Перед ней все стояло прекрасное лицо леди Изобел, снова и снова девушка вспоминала, как та посмотрела на потолок холла, а потом медленно перевела взгляд на маркиза, чей образ, как не сомневалась Кистна, был навечно запечатлен в ее сердце.

Она чувствовала, что боль пронзает ее подобно кинжалу, что ни красота аббатства, ни солнечный день, ни прекрасное платье больше не могут помочь ей. Что-то уродливое, безобразное вернулось в ее жизнь и на этот раз поселилось в самой глубине ее существа. Это уродство причиняло боль, и девушка внезапно поняла, что эту боль вызывает ревность.

— Но как можно ревновать к женщине, которую видела лишь несколько секунд? — спрашивала себя Кистна. Но она знала ответ.

Она ревновала, потому что любила маркиза, он стал средоточием всей ее жизни.

Наверное, она давно должна была догадаться об этом, но сейчас ее словно поразила молния. Это чувство было такой же частью ее жизни, как способность дышать. Невозможно было представить, как могла она не догадываться о нем.

Конечно, она любила его! С того самого момента, как увидела маркиза на пороге приюта. Любила даже тогда, когда обвиняла в том, что им пришлось вытерпеть от миссис Мур. Любила, когда он наводил порядок в приюте, и в то утро, когда он прислал за ней, чтобы увезти в аббатство.

В ночь перед этим Кистна не могла заснуть, боясь, что маркиз не выполнит свое обещание.

Его обещание ничего не значит, убеждал ее голос разума. Но сердцем она верила, потому что уже любила его. Он был святым Михаилом, который с сонмом ангелов явился, чтобы спасти ее, и Кистна была готова на коленях поклоняться своему спасителю.

Ее любовь с каждым днем, с каждой минутой, что она проводила рядом с маркизом, росла и крепла. Каждое утро, просыпаясь, она чувствовала волнение при мысли о том, что увидит его, как только оденется и спустится вниз. Она засыпала, думая о маркизе, грезила о нем во сне и просыпалась, чтобы снова думать о нем.

— Я люблю его! Я люблю его! — в сотый раз повторяла Кистна, беспокойно мечась по своему уютному, украшенному множеством цветов будуару, прилегавшему к спальне. Когда она впервые увидела эту комнату, она пришла в восторг. Но сейчас девушке казалось, что ее заперли здесь, как в тюрьме.

Внезапно она испугалась, что, если эта прекрасная леди вернется в Лондон, маркиз может тоже уехать туда, к ней.

Но в ту минуту, когда эта мысль впилась в ее мозг, словно раскаленная игла, раздался стук в дверь.

Кистна с трудом заставила себя ответить.

— Мисс, его светлость приносит вам свои извинения, — сказал лакей, — он хочет, чтобы вы присоединились к нему в поездке.

Сердце девушки замерло, а потом забилось часто-часто, готовое выскочить из груди.

Она бросилась в спальню за шляпкой, которая так шла к ее платью, схватила шелковую шаль и перчатки, заботливо приготовленные горничной.

И вдруг уже почти у двери что-то остановило девушку и заставило взглянуть в зеркало. Но вместо собственного отражения она мысленно снова увидела прекрасное лицо, которое недавно видела в холле, и с трудом сдержала возглас отчаяния.

Как могла она быть так глупа? Как она могла хотя бы на мгновение предположить, что маркиз обратит на нее внимание, когда женщины, прекрасные как ангелы, оспаривают друг у друга право на его благосклонность?

— Это безнадежно! — с отчаянием сказала себе Кистна.

Но она была женщина и не могла не заметить, что теперь ее глаза не кажутся маленькими и глубоко запавшими, наоборот, они стали большими, просто огромными, а щеки, заметно округлившись, сделали рот меньше и изящнее.

Скулы еще казались заострившимися, но шея уже не была худой, кожа утратила желтоватый оттенок, приобрела гладкость и белизну.

Несколько секунд она рассматривала свое отражение в зеркале, но вскоре отвернулась, потому что ее занимала лишь одна мысль — снова быть рядом с маркизом!

По лестнице Кистна почти летела — ведь там, внизу, ждал ее он…

— Вы ведь понимаете, — говорил Уоллингхем маркизу в тот же вечер, когда Кистна уже легла, — что Изобел непременно расскажет всему Лондону о приезде Мирабел в Англию? Это значит, что скоро к нам заявится Бранскомб.

— Я уже думал об этом, — ответил Олчестер. — Нам остается только сидеть тихо и ждать, пока Бранскомб сделает первый шаг.

— Вы так уверены, что он его сделает?

— Я не думаю, что он мог так быстро изменить свои планы, если только ему не удалось за это время найти другую богатую наследницу.

— Не могу себе представить, чтобы он действительно нуждался в деньгах, — заметил Уоллингхем, — но если это так, то Мирабел Честер — для него прямо подарок.

При этом Перегрин заметил, как на лице его друга появилась жестокая усмешка, и догадался, что тот предвкушает то удовлетворение, которое он испытает, если их замысел успешно осуществится.

— До скачек в Аскоте чуть больше недели, — продолжал Уоллингхем. — Если Бранскомб не решится на что-то раньше, что вы намерены делать с Кистной?

— Я совершенно уверен, что он не станет ждать у моря погоды. Учитывая, что Изобел бранит меня на каждом углу, можно не сомневаться, что Бранскомб как-то прореагирует в ближайшие сутки.

— Вы слишком оптимистичны.

— Я редко ошибаюсь, когда имею дело с людьми вроде Бранскомба, и считаю, что неплохо знаю людей.

Маркиз произнес это с глубоким удовлетворением, но, встретившись взглядом с Уоллингхемом, рассмеялся, и смех его прозвучал невесело.

— К несчастью, это касается только мужчин. Признаю, что в Изобел я горько ошибся.

— Ни один человек, если только он не волшебник, не может быть уверен в том, какой окажется женщина, — постарался утешить его Уоллингхем. — Но если бы было иначе, это было бы просто скучно! Именно их непредсказуемость и заставляет нас продолжать игру от старта до финиша!

— Тут я с вами согласен, — улыбнулся маркиз. — Но все же обещаю впредь быть осторожнее!

— Сомневаюсь, — заметил Уоллингхем, — но слава Богу, что хотя бы в отношениях с женщинами вы остаетесь обычным человеком!

— Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать, что во всем остальном вы так чертовски удачливы, что простым смертным вроде меня становится легче при мысли, что их божество — колосс на глиняных ногах!

— Вряд ли это удачная метафора, — заметил маркиз, — но, должен признать, она отражает действительное положение вещей. Остается только надеяться, что в следующий раз ей не удастся застать меня врасплох.

В комнате воцарилось молчание, затем Уоллингхем сказал:

— Что меня действительно беспокоит сейчас, так это то, что вы собираетесь делать с Кистной.

— С Кистной? — переспросил маркиз. — Вы прекрасно знаете, что я собираюсь делать. Выдать ее замуж за Бранскомба и посмотреть, как он на своей шкуре испытает, каково быть обманутым!

Снова повисло молчание.

— Думаю, вы понимаете, что всю свою ярость за этот обман Бранскомб выместит на ней? — спросил Перегрин.

— Я уже думал об этом и потому сделаю так, чтобы быть уверенным, что он обеспечит ее.

— Каким образом?

— Я собираюсь заставить его перевести деньги на ее имя еще до свадьбы. Это обязательное условие моего согласия на этот брак.

— А это не покажется ему странным? Ведь он считает, что Мирабел в сотни раз богаче его самого?

— Я сделаю так, что мое требование будет звучать убедительно, — жестко заявил маркиз.

И снова возникла пауза, прежде чем Уоллингхем произнес:

— Что ж, если Кистна получит собственные средства и весьма солидный титул, она, может быть, и сочтет условия приемлемыми.

— Боже милосердный, Перегрин, что она может испытывать по этому поводу, кроме восторга? Вы помните, в каких условиях мы нашли ее? И вы видели, как ей нравятся новые наряды? Ну так она будет обеспечена ими до конца своей жизни, и ей больше не придется голодать.

Уоллингхем понял, что больше ему сказать нечего. Вопрос был только в том, сочтет ли Кистна, что этого достаточно.