Веселая дюжина - Машков Владимир Георгиевич - Страница 20

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ,

В КОТОРОЙ ТАЙНОЕ СТАНОВИТСЯ ЯВНЫМ

Я зашнуровал кеды и выбежал из нашего домика. Я торопился на волейбольную площадку, откуда долетали звонкие удары по мячу и восторженные крики болельщиков.

Но не суждено было мне в тот вечер поиграть в волейбол. Сделав несколько шагов, я остановился. Под сосной сидел и читал толстую книжку Юра Трофименко.

Я осторожно присел рядом с Юркой. Не отрываясь от книжки, он спросил:

— Чего тебе?

— Пойдем побросаем мячик, — робко предложил я.

— Мне нельзя, — вздохнул Юрка.

— Ты больной?

— Я не больной, — ответил Юрка, — у меня переэкзаменовка.

— А-а, невесело целое лето над книгами корпеть, — пожалел я парня.

— Ну что ты! — Юрка улыбнулся. — Я очень люблю читать. Ты знаешь, сколько книг я прочел? — Юрка задумался, чтобы не соврать. — Целый шкаф дома и половину школьной библиотеки.

Юрка взъерошил волосы. У него была странная прическа, но Юрка ею очень гордился. "Как у Эрнеста Хемингуэя", — говорил он.

А по-моему, у него вовсе не было прически. Просто волосы росли, как хотели, а на макушке одна прядь торчала, словно громоотвод. Но громы и молнии ей не удалось отвести от бедной Юркиной головы. Схлопотал парень переэкзаменовку.

— Ты знаешь, — Юрка мне доверительно улыбнулся, — я нарочно получил переэкзаменовку.

— Как это так? — удивился я.

— Очень просто, — ответил Юрка. — Моя бабушка сердилась, что я много читаю и порчу зрение. "Такой маленький, а уже в очках", — сказала однажды бабушка, отобрала у меня все книги и оставила одни учебники. Бабушка мечтала о том времени, когда настанут каникулы и можно будет мне запретить читать и учебники. Без книги я не могу прожить и дня. И вот что я придумал. Вызывают меня на уроке по литературе, а я говорю, что в голову придет, и веселю класс. Учительница поставила мне в четверти двойку и дала работу на лето. Теперь могу все время читать.

— А что же бабушка? — спросила Алена. Она подсела к нам и внимательно слушала Юркин рассказ.

— Бабушка раскаялась, — засмеялся Юрка. — Она сказала: "Ради бога, мучай сколько хочешь свои милые глазки, только учись, как раньше, на пятерки". Вы знаете, что у меня в чемодане? Одни книги.

У Юрки был самый большой чемодан в нашем отряде. И вот, оказывается, что в нем.

— Ребята, — воскликнула Алена, — завтра с утра пойдем в лес.

По тону, каким вожатая произнесла эти слова, я догадался: Алена что-то задумала.

Несколько жарких дней сделали свое дело. Грибы исчезли. И поэтому веселая дюжина, разросшаяся до восемнадцати человек, побродив утром по лесу, остановилась на привал. Место мы выбрали интересное. Большая поляна была усеяна пнями, словно грибами. На них, на пнях, конечно, мы и уселись.

Алена поставила на землю пухлый саквояж, который все утро таскала, и спросила у нас:

— Ребята, скоро лето кончится, а там в школу. Хочется в школу?

Одни закричали:

— Нет!

Другие закричали:

— Хочется!

И потому общий ответ получился:

— Не хочется!

— А почему? — искренне удивилась Алена. — Я только в прошлом году окончила школу, но меня снова туда тянет. Поэтому я и поступила в педагогический.

— Мне тоже очень хочется в школу, — вскочила Галка Новожилова. — Я так соскучилась по одноклассникам.

Непонятно, чего Галке скучать по одноклассникам, когда лучший ученик нашего класса находится с ней в одном лагере и даже в одном отряде. Я говорю о себе.

— Ребята, — сказала Алена, — поднимите руки, у кого есть переэкзаменовки?

Я ахнул, когда увидел поднятые руки. Их было четыре — Тольки, Марика, Юрки и Васи Блохина.

Что лучше — остаться на второй год или получить работу на лето? Лучше остаться на второй год. Конечно, обидно еще раз учить то же самое. А разве не обидно золотые летние денечки тратить на уроки? Я на таких несчастных ребят смотреть не могу. Мне их до слез жалко.

И вот, оказывается, что веселая дюжина совсем не веселая. Она с переэкзаменовками.

— Валера и Юрик, — попросила нас Алена, — насобирайте хвороста, разожжем костер.

Я догадался о замысле вожатой.

Когда пылает костер, хочется поговорить откровенно, вспомнить, что было веселого и не очень веселого в твоей жизни.

Я вам перескажу своими словами то, что говорили ребята у костра. Почему своими? А потому, что чужими словами просто не умею рассказывать.

Сперва о Марике Кривошееве.

В родной школе Марик был абсолютным чемпионом по трем видам спорта — бегу на длинные дистанции, прыжкам в высоту и… двойкам.

Слава о рекордах Марика гремела по всей школе. Его физиономия неизменно украшала две самые популярные стенгазеты, которые вывешивались в одном коридоре.

В "Девятке" — органе юных спортсменов — Марик весело улыбался на большой фотографии. Под снимком было написано "М.Кривошеев после рекордного прыжка".

А на противоположной стене коридора в "Кляксе" висела карикатура на Марика. Обвешанный двойками, сгибаясь под их тяжестью, он еле-еле передвигал ноги.

Когда Марик проходил по коридору, сами понимаете, в какую сторону он глядел.

Конечно, в ту, где висела "Девятка".

Марик назубок знал одно, что в мае, этом солнечном месяце весенних кроссов и выставления годовых оценок, ему нужно не подкачать и выиграть первенство города. Что он и делал каждый год. И тогда ему прощались все двойки. Что ни говорите, спортивная гордость школы.

Но в этом году Марику не повезло. Первенство города он выиграл, и все учителя простили ему двойки. Все, кроме Нины Николаевны, "англичанки". Никакие уговоры и разговоры на нее не действовали. Нина Николаевна твердо стояла на своем:

— А как Кривошеев будет выступать на Олимпийских играх? Его же туда не пустят без знания иностранных языков. И когда я требую, чтобы он овладел английским, я желаю ему только добра.

Марик прекрасно понимал, что ему желают только добра. Но также прекрасно понимал, что работа на лето ему обеспечена.

И он получил ее.

Ваське Блохину не везло в другом. Он обожал пофантазировать. И поэтому страшно любил писать сочинения и изложения. Там он мог придумать все, что хотел. Но подводили Ваську запятые, двоеточия и тире. Ставил он их где попало, иногда угадывал, а чаще — нет.

Учителя охотно читали всему классу Васькины сочинения, а потом, тяжело вздохнув, принимались за арифметику. "Пятерка плюс единица будет шесть. Разделить на два, получится три". Но в журнал ставили почему-то двойку.

Толька Прокопенко страдал от своей плохой памяти. Был он удивительно забывчив. Учитель вызывал его прочитать по тетрадке решение задачи. Толька с шумом вскакивал и начинал лихорадочные поиски тетради. Учитель терпеливо ждал. Толька искал тетрадь в своем и соседа портфелях, в парте, под партой, в карманах брюк, куртки и пальто. Добросовестные поиски не приводили ни к чему. Толька огорченно разводил руками:

— Наверное, я забыл тетрадку дома, но ответ у меня сошелся с задачником.

— Дома? — переспрашивал учитель, делая вид, что не расслышал последней Толькиной фразы. — Ну что ж, сбегай домой. Мы подождем.

Какой смысл бежать домой, когда тетрадка преспокойно лежит в портфеле. Но в ней, разумеется, не было решения задачи.

Являлся Толька обычно к концу урока и рассказывал, что квартира закрыта и он поэтому не мог попасть домой, а там, конечно, тетрадка лежит, и задачка решена, и ответ сошелся…

— Ну что ж, — говорил учитель, — вот тебе условие задачи, иди к доске и решай.

Тогда Толька до конца осознавал, как это ужасно иметь плохую память. Под веселый хохот ребят он стучал мелом по доске, писал какие-то удивительные числа, стирал, путался.

Вот какие истории мы услышали у костра и готовы были слушать еще, и уже очередной оратор откашливался, чтобы произнести речь, но Алена хлопнула по раздутому саквояжу и воскликнула:

— Все понятно.

Она открыла саквояж и стала вытаскивать из него хорошо нам знакомые задачники и учебники.