Горизонты любви - Картленд Барбара - Страница 7

— Папа часто и много рассказывал мне об Уимонд-парке. Он любил это место, и мне казалось, что за границей он по-настоящему тосковал только о нем.

— Тогда почему же он не возвращался домой? — спросил лорд Уимонд.

Айна помолчала, потом задумчиво произнесла:

— Возможно, потому, что после вашей женитьбы он уже не мог жить в усадьбе. Ну и, кроме того, вы ведь знаете, папа не выносил светское общество.

Она тихонько засмеялась.

— Вечеринки, на которых он бывал, сильно отличались от тех приемов, что, по его рассказам, устраивались во времена моего дедушки.

Лорд Уимонд напряженно слушал. Теперь он, пожалуй, начинал понимать, почему после их с Люси свадьбы Роланд сразу уехал из Англии. Он пропадал около года, потом неожиданно вернулся.

С полгода пробыл в Лондоне, где у него было несколько любовных приключений, ни одно из которых, однако, не затронуло всерьез его сердца. Потом исчез снова.

Лорд Уимонд тогда часто тревожился о брате. Ему казалось, что тот слишком молодой для того, чтобы, отвергнув привычный образ жизни своего сословия, окунуться в жизнь богемы. Но спорить с братом было бессмысленно.

И хотя лорд Уимонд увещевал брата при каждой встрече, Роланд исчезал все чаще и с каждым разом на все более долгое время, пока, в конце концов, не покинул Англию уже навсегда. Случилось это восемнадцать лет назад, сразу после рождения Айны.

Лорд Уимонд помнил, как он отправился в Италию, чтобы сообщить Роланду о смерти их матери и передать, по ее просьбе, ее письмо младшему сыну.

Он нашел Роланда в очаровательной студии, устроенной со всеми возможными удобствами, но расположенной в той части Рима, которую вряд ли стали бы посещать светские люди.

Лорда Уимонда сначала сильно смутил вид узеньких улиц, по которым бегали ватаги горластых полуголых ребятишек, а матери, не стесняясь, кормили младенцев грудью прямо на ступеньках перед входом в свои дома.

Место было, конечно, живописное, но там дурно пахло, и лорд Уимонд вошел в дом, где обитал его брат, с твердым намерением убедить беглеца вернуться в Англию.

Или, хотя бы, подыскать себе более подходящий район на время пребывания в Риме.

Но, войдя в уютный и вполне благоустроенный дом, Джордж, к своему удивлению, понял: его младший брат счастлив.

Когда хозяину доложили о прибытии брата, Роланд встретил его совсем как в былые времена и заговорил без всяких предисловий:

— Входи скорее и посмотри, Джордж! Ты когда-нибудь видел подобное чудо? Или хотя бы что-нибудь столь же восхитительное?!

Напыщенные слова приветствия, которые Джордж собирался произнести, замерли на его губах, когда Роланд, оторвавшись от мольберта, схватил брата за руку и повел через всю студию туда, где на возвышении сидела его модель.

Это была девочка лет десяти, итальянка, но с примесью мавританской крови. Блестящие черные волосы рассыпались у нее по оголенным плечам. Лохмотья, в которые она была одета, лишь наполовину прикрывали ее тельце.

Вокруг лежали цветы всевозможных оттенков. Очевидно, она продавала их, когда Роланд увидел ее и привел к себе в студию вместе со всем ее товаром.

— Ты только взгляни, как камелии оттеняют цвет ее кожи! — восторженно восклицал он. — Это фантастически прекрасно, но Бог знает, смогу ли я передать все это на холсте.

Восторг и волнение брата заставили Джорджа почувствовать себя так, словно это он сам пытался уловить эту красоту, такую яркую и самобытную, которая грозила исчезнуть, если он не поторопится.

Это было чувство, которое Роланд всегда вызывал в нем, и оно сопровождало Джорджа все то время, что он провел в Риме.

Уезжая домой, покидая Роланда и его жену с ребенком, он знал, что теряет нечто драгоценное и безгранично много значившее для него.

У лорда Уимонда было достаточно здравого смысла, чтобы понять: семья Роланда-художника не сможет вписаться в ту жизнь, которую вели они с Люси.

После той встречи он лишь изредка получал весточки от брата, да и то, как правило, писала его жена, Луиза. В письмах она благодарила за подарки к Рождеству или поздравления по случаю дня рождения ее мужа.

Годы шли, и лорд Уимонд стал как будто забывать, как много для него значил Роланд.

Но узнав о смерти брата, он испытал такое непередаваемое чувство потери, что на много недель погрузился в безысходную тоску.

Его первым порывом при получении известия о смерти брата было ехать на похороны в Ниццу.

Но Люси со своей феноменальной практичностью ядовито заметила, что к тому времени, как письмо, извещавшее о смерти Роланда, добралось до них, похороны уже состоялись. Все, что он мог бы сделать, это положить несколько цветков на могилу брата, и, конечно, это выглядело бы крайне нелепо.

— Кроме того, — добавила она резонно, — с чего ты взял, будто его ребенок все еще там? Должен же существовать кто-нибудь, кто о ней заботится. Скорее всего ее уже куда-нибудь увезли из пустой виллы, Франция достаточно велика.

Заметив, что ее доводы не слишком убедили лорда Уимонда, Люси с раздражением проговорила:

— О, ради всех святых, Джордж! Ты же знаешь, каким непредсказуемым и непрактичным всегда был твой брат.

Напиши своей племяннице, узнай, нуждается ли она в твоей поддержке. Но что за сумасбродная идея вот так срываться с места неизвестно чего ради! В этом нет никакого смысла.

Она была так настойчива, что в конце концов лорд Уимонд сдался и написал Айне. Так он узнал, что ее приютила миссис Харвестер, и как и предупреждала Люси, ему не стоило предпринимать столь долгую поездку в Ниццу.

Тем не менее он не мог избавиться от ощущения, что не сделал чего-то важного., .

— Отчего умер твой отец? Ведь он же был такой молодой, — спросил лорд у Айны, — Мне кажется, он надорвал свое сердце, когда они с мамой поднимались в горы, в Турции. Я была еще слишком мала, и они оставляли меня с кем-то из своих друзей.

— Но почему в Турции? — удивился лорд Уимонд.

— Там, куда они поднимались, очень красиво, насколько я могу судить по папиным картинам. Очевидно, папа хотел сделать этюды на самой вершине горы. Их застигла буря, и им пришлось провести там всю ночь. С тех пор зимой у него обычно начинался тяжелый кашель, и он жаловался на боль в груди.

Айна грустно развела руками.

— Я не представляю, почему еще у него могло быть слабое сердце, но мы и не знали, насколько оно слабое, пока он… не умер.

И снова по ее тону лорд Уимонд понял, как тяжело ей говорить об отце. Ему не хотелось растравлять ее горе, и он постарался перевести разговор:

— Когда мы отправимся в Уимонд-парк, я покажу тебе те места, где мы с твоим отцом играли детьми: наш домик в ветвях дерева, лодку на озере и укромный уголок в одной из башен, куда никому, кроме нас двоих, входить не дозволялось.

— Папа еще рассказывал мне о хижине в лесу, где вы как-то провели целую ночь во время снежной бури.

— Конечно, я помню! Какой тогда был буран! Утром нас Пришлось откапывать.

— Как же вам, должно быть, было хорошо вместе! — восторженно проговорила Айна. — Я всегда жалела, что у меня нет такого брата, как вы, дядя.

— Тебе непременно надо познакомиться с Рупертом, — произнес лорд Уимонд, но сразу спохватился:

— Конечно, он слишком молод для тебя.

Джордж Уимонд в который раз подумал при этом, что Руперт, единственный ребенок, был лишен почти всех тех радостей, которые были в их с Роландом детстве, «Мне хотелось бы иметь несколько сыновей, — подумал он про себя, — и дочь, такую, как Айна».

Карета ехала уже по Парк-Лейн, и Айна с интересом рассматривала парк и большие, внушительные здания.

Лорд Уимонд хотел было назвать имена их знатных владельцев, но почему-то подумал, что в этом нет никакого смысла.

Это дитя, которое не имело ни малейшего представления о лондонском высшем обществе, вряд ли заинтересовалось бы всеми этими маркизами и графами.

Он только сказал:

— Думаю, твоя тетя Люси окажется дома, когда мы приедем, но среда — ее приемный день.